Неожиданная развязка восстания оставила висеть эти вопросы в воздухе. Если бы зачинщиков мятежа сумели взять живыми, дознаватели Тайной канцелярии добыли бы интересующие империю сведения старыми проверенными способами. А так… Английских дипломатов без серьезных доказательств к стенке не припрешь, хотя, глядя в наглые белесые глаза посла, императору не раз хотелось лично схватить его за грудки и вытрясти правду! А приходилось учтиво улыбаться и говорить любезности…
Оставался крошечный шанс на то, что хоть какие-то сведения можно будет получить от привезённой Громовым Анникке Торвигг. Но лекари, осмотрев женщину, пришли к неутешительным выводам. Состояние её психического здоровья оставляло желать лучшего. Она не реагировала на любые раздражители, не отвечала на вопросы, обходилась без пищи, пока её не начали кормить насильно, с ложечки… И единственное, что вызвало с её стороны хоть какой-то проблеск чувств — попытки прослушать сердцебиение плода… Девушка прикрывала руками живот, больше инстинктивно, чем разумно, оберегая нерожденное дитя. По итогу, лекари пришли к выводу, что вывести её из этого состояния могут роды. Увидев долгожданного сына, взяв его впервые на руки, женщина получит такую эмоциональную встряску, что придет в себя.
Что произойдет дальше, как потом придется поступить с наследником мятежного рода Торвиггов — император малодушно не признавался даже себе.
— Подумаем об этом, когда придет время, — решил он для себя.
— Алексаша! — услышал он взволнованный голос супруги, Софьи Андреевны. Словно маленький очаровательный вихрь, она ворвалась в кабинет мужа, схватила его за руки и заплаканными глазами требовательно уставилась на него.
— Пойми, так нельзя! Она такая… Ты должен, ты обязан позволить мне помочь этой несчастной!
Осторожно высвободив руки из её хватки, он приобнял жену за плечи.
— В чем дело, душа моя, кто тебя так расстроил? В твоем положении так волноваться категорически нельзя.
Он с любовью и тревогой положил руку на живот Софьи. Четвёртая по счёту беременность давалась жене нелегко, утренняя тошнота довела её до истощенной прозрачности, постоянные боли не давали толком высыпаться, и даже лекари только разводили руками…
— Алексаша, ты понимаешь, эта бедная девушка в тягости, я так её понимаю, а её никак не оставят в покое… Милый, милый, ну позволь мне помочь ей, я поселю её рядом со своими покоями, мне так будет спокойнее… Она такая несчастная, у меня душа болит, ну как же так, Алексаша?…
Софья с отчаянной надеждой то хватала мужа за руки, то теребила золотую пуговицу его мундира, прижимаясь к нему всем телом… Александр с отчаянием понял, что речь идет о жене мятежного князя. Отказать сейчас — рисковать здоровьем супруги. Да и кто знает, может, участие и понимание — это те факторы, что поспособствуют выздоровлению пленницы?
— Хорошо, Софья, я распоряжусь… Но не забывай о собственном здоровье, не усердствуй.
Императрица, словно девчонка, взвизгнула от счастья, и бросилась мужу на шею, покрывая его щеки и губы горячими, беспорядочными поцелуями.
— Спасибо, милый, я знала! Ты добрый, ты не мог, это все твой ужасный Громов, бессердечный, жестокий… у него вместо души гранит…
— Ну что ты, что ты, лапушка, успокойся… Все будет хорошо, ты только поберегись… Как там девочки, как Владимир — не шалит ли?
Отвлекшись мыслями от горестной участи невольной гостьи в Зимнем дворце (о подробностях жизни которой императрица ничего не знала, но, будучи, любительницей рыцарских романов, придумавшая целую душещипательную историю), Софья Андреевна взахлеб начала рассказывать мужу об успехах дочерей Екатерины и Елизаветы… Лишь недавно пройдя обряд инициации, девушки уже сейчас показывали значительные результаты во владении стихией воды. Что же касалось наследника, цесаревича Владимира, к великой печали родителей, магия в нём пока так и не проснулась. И хотя ни один из магов, оценивавших способности императорского отпрыска, не мог гарантировать, что дар в нём проснется, отец все же питал надежды…
— А Володенька… Гувернер, конечно, слишком жестко с ним обращается, Алексаша… Ты бы поговорил с ним, мальчик все же ещё слишком мал, а он… Ну какие бои, он же может пораниться, это так опасно! Я чуть в обморок не упала, так жестоко, это кошмар! А с той историей с дворовой девкой, так это не он, милый, я точно уверена, наш мальчик не мог такого сотворить, надо разобраться…
Александр тяжело вздохнул. С детства его сын, его наследник, проявлял нелицеприятные качества характера. Своенравный, избалованный матерью мальчик не терпел запретов, не признавал ничьего авторитета, высокомерно относился к окружающим. А когда стало понятно, что, скорее всего, сын — Пустой, характер мальчика испортился окончательно. Он возненавидел одаренных сестер, устраивая им исподтишка мелкие каверзы, при каждом удобном случае жаловался на девочек родителям, выдумывая всяческие обиды и оскорбления, которыми, якобы, сестры его постоянно осыпали… Вот и последний случай, упомянутый супругой, лишил императора спокойного сна на пару дней. Зная, что одна из дворцовых служанок страдает аллергией, сорванец раздобыл где-то гнездо диких ос и подбросил в комнату несчастной, подперев снаружи дверь поленом. Пока услышали крики несчастной, пока освободили её из невольного плена… Лицо девушки безобразно раздуло, она задыхалась, то и дело теряла сознание… Лишь вовремя оказанная дворцовым лекарем помощь спасла жизнь служанки. А сын, держась поотдаль, с наслаждением наблюдал за мучениями несчастной, покатываясь от смеха…
— Хорошо, Софья, я встречусь с гувернёром и обсужу с ним план занятий Володи. Но и ты не забывай, он — наследник, и если магия в нём так и не проявится, ему необходимо будет усиленно развивать и тело, и дух. Владеть империей — тяжкое бремя. Не след разнеживать мальчика, пусть привыкает к трудностям!
Лаской и уговорами успокоив супругу, Александр выпроводил её из кабинета, и уселся за массивный стол красного дерева, взявшись за кипу бумаг. Государственные дела требовали кропотливого изучения.
Пять месяцев пролетели незаметно. За это время здоровье Анникке окрепло, но девушка так и не произнесла ни слова. Тем не менее, её высокопоставленная опекунша не оставляла подопечную ни на минуту. Поселив финку рядом со своими комнатами во дворце, Софья Андреевна большую часть дня проводила с Анникке. Рассказывала ей последние дворцовые сплетни, занимаясь вышивкой, водила с собой на прогулки, делилась мыслями о воспитании детей… Иногда императрице казалось, что в темных, мрачных глазах Анникке проскальзывали эмоции, но тут же, не найдя выхода, угасали. Любопытство одолевало непоседливую императрицу, не раз она подступала с расспросами к мужу о том, кто эта девушка, и какое же горе её постигло, но внятного ответа так ни разу и не получила. Аристократка из обедневшего рода, трагически потерявшая всю семью — такими общими фразами отделывался от неё Александр. Погрузившись в заботы о несчастной, императрица и сама стала себя чувствовать немного лучше, лекари одобрительно качали головой, наблюдая, как округляется живот императрицы, как румянец окрашивает её щеки.
За пару недель до означенного срока, среди ночи, императрицу разбудил дикий крик. Испугавшись, Софья Андреевна, с трудом одевшись, выскочила в коридор. В покоях, отведенных финской аристократке, мелькал свет, слышался взволнованный говор лекаря…
— Началось! — поняла Софья, — началось. Бессознательно охватив собственный живот руками, она в волнении меряла шагами коридор, прислушиваясь к происходящему, невольно морщась при каждом женском вскрике… И тут она почувствовала какой-то то дискомфорт, усиливающийся с каждой минутой…
— О-о-ох, кажется… Кажется, и у меня началось, — испуганно подумала императрица. С трудом добравшись до своей постели, она вызвала фрейлину.
Всю ночь и весь следующий день лекари метались из комнат финки в комнаты императрицы. Измотанная тяжёлыми родами, Софья Андреевна к полуночи впала в забытье. Спешно прибывший во дворец канцлер привез с собой сухонького, убеленного сединами старичка.
— Ваше Величество, это лучший лекарь моего рода, если не сможет помочь он — не сможет никто! — горячо убеждал императора Владимир Громов. Александр 1, измученный тревогой за любимую жену, лишь махнул разрешающе рукой, и вновь принялся мерить шагами кабинет… Громов устроился в кресле, взяв с полки книжного шкафа первый попавшийся том, и принялся листать его, ожидая новостей.
Спустя примерно с час, в кабинет неслышной тенью скользнул лекарь рода Громовых. Почтительно склонившись, он что-то тихо шепнул Владимиру Алексеевичу, и замер в ожидании. Лицо великого канцлера исказилось.
— Александр, послушай… — запинаясь, произнес он. — Дурные вести…
Громов не решался взглянуть на императора, с которым его связывали не только отношения сюзерена и вассала. С юных лет, проведенных в стенах академии магии, они сдружились, поддерживали друг друга, пронеся чувство товарищества, даже можно сказать — братства, через многие годы. И сейчас он понимал, что своими словами причинит огромную боль другу… Александр вскинулся:
— Софья? Она… Что с ней?! Говори же!
— Она… она в порядке, измучена, обессилела, но её жизни уже ничего не угрожает, её погрузили в магический сон…
— Тогда я не понимаю… — и тут, озаренный страшной догадкой, император глухо простонал:
— Ребенок… Он… Он пострадал? Или… Или?
Не решаясь произнести страшное, он диким вопрошающим взглядом пронзал лекаря.
— К великому сожалению, Ваше Величество, ваш сын родился мертвым. Что-либо предпринимать было уже поздно. Мы боролись уже только за жизнь императрицы.
Александр, в момент обессилев, рухнул в своё кресло. Обхватив голову руками, он покачивался, издавая полустоны-полувсхлипы, остановившимся взглядом смотря перед собой.
— Софья, она не переживет… Как, как я скажу ей?! Я потеряю и её… Это несправедливо! Почему?
Властно указав лекарю на дверь, Громов подсел к императору. Крепко сжав его ладони в своих руках, он прошептал: