«Уважаемая!
Я на свете один, и это плохо. Потому что у каждого на свете должна быть своя любовь. Я тоже хочу иметь свою любовь. Я высокий, 190 сантиметров, калеченная рука левая. Но она любую работу справляет. Так все говорят. Если вы тоже хотите заиметь свою любовь, напишите по адресу.
С уважением преданный Сатран Йозеф.
Долина Сусликов, 153.
Район Живно».
Он извел две дюжины розовых конвертов, пока ему наконец удалось изобразить адрес редакции столь совершенным каллиграфическим почерком, что он оставался довольным собой и на утро следующего дня.
На его пылкий призыв в дом номер 153 явилась пани Ружена Бартошова, женщина с трехлетним сыном и печальным опытом, ста восьмидесяти сантиметров роста и ста девяти килограммов веса, о чем в объявлении скромно умолчала.
Алкающее сердце Пальца забилось сильнее именно над этим объявлением. Печальный опыт незнакомой заявительницы его растрогал. А при личной встрече определенную роль, несомненно, сыграли ее весьма буйные, обещающие вознаградить Пальца за долгое воздержание формы.
Он представлял себе беззащитную заявительницу, держащую на руках перепуганного ребятенка, которую избивает свирепого вида пьянчуга, а она отчаянно взывает о помощи равнодушных соседей.
Палец видел в мечтах, как он, нескладный недотепа, которым все пренебрегают, в последнюю долю секунды выхватывает нож из рук обезумевшего алкоголика и навсегда вышибает того из дверей и из жизни невинной жертвы. При этом сверкали жгучие молнии, играла пленительная музыка и кроны дерев метались в головокружительном танце. Такое Палец видел в одном старом кинофильме, в котором подобные эффектные кадры туманно намекали на нечто, о чем он пока лишь только стыдливо мечтал.
Таким намекам он внимал весьма чутко, а выключив телевизор, погружался в задумчивость.
Ружена Бартошова отнюдь не была ни хрупкой страдалицей, ни невинной жертвой. Ей удалось-таки затащить отца своего Пепичка в ратушу, но его законной супругой она пробыла каких-нибудь пять-шесть часов, не долее. Счастливый жених внезапно и стремительно влюбился в тоненькую свидетельницу невесты еще в течение бурного свадебного дня. Молодая обнаружила их в спальне своих родителей весьма занятыми друг другом. Рослой молодухе не пришлось прилагать больших усилий, чтобы незамедлительно и без исподнего вышвырнуть обоих энтузиастов на улицу. С пятнадцати лет она работала на складе стройматериалов. Предписание, запрещающее женщинам поднимать и переносить тяжести свыше пятнадцати килограммов, она считала комичной придумкой физически ущербных администраторов. Ружена Бартошова без труда прокормилась бы, работая вышибалой в ночном заведении самого низкого пошиба.
— Это вы — пан Сатран? — спросила она и пожала Пальцу руку с силой в несколько атмосфер.
— Чего? — ответил Палец. В тот момент он не знал, действительно ли он пан Сатран. Так к нему обратились впервые в жизни.
— Интересуюсь знать, вы — пан Сатран? — повторила Ружена терпеливо. — Я — Ружена Бартошова. С этого адреса мне кто-то отписал по объявлению. Пароль «Печальный опыт».
— Сатран Йозеф, двадцать восемь ноль четыре! — вскричал Палец. По привычке он назвал свой рабочий номер, как делал это на шахте у кассы в получку.
— А чего это вы так гундосите? — насторожилась Ружена. — Говорите пояснее.
Непосредственность посетительницы произвела такой эффект, что за все время ее визита Палец не произнес больше ни слова. Он ограничивался лишь энергичными кивками и растерянными вздохами сквозь заложенный аденоидами нос.
Зато Ружена разглядывала претендента безо всякого смущения, как барышник разглядывает коня. Печальный опыт она уже имела, теперь ей требовался только положительный. Внешние данные соискателя ее не страшили. Она знала, что красота быстротечна, но, пока она не слиняет, конкурентки летят на нее, словно осы на мед.
Палец водил Ружену по дому, стремясь отвлечь ее внимание от собственных недостатков в пользу недвижимого.
Ружена недовольства не проявляла. Дом был в порядке, а жениха она надеялась привести в божеский вид. У нее было отвращение к карликам, которыми она считала всех мужчин ниже ста восьмидесяти сантиметров. Палец превышал ее норму на целых десять. Его чересчур правдивая честная физиономия с длинным носом над полуоткрытым ртом говорила ей, что с таким мужчиной она печального опыта не повторит, даже если переедет с ним в солнечную Грузию и по местным добрым обычаям проживет там до ста пятидесяти лет.
Свои дальнейшие свершения она для начала ограничила четырьмя пунктами:
1) Зашвырнуть Пальцеву грязнущую спецовку куда-нибудь подальше и обрядить его во все чистое.
2) Отмыть его жирные космы шампунем и березовой водой, а если это не поможет, использовать средство для мытья полов.
3) Прибраться в доме так, как она, хорошая хозяйка, себе это представляет, то есть изъять из спальни разобранный мотор садовой фрезы и иные, неизвестные ей запчасти для машин.
4) Переехать к Сатрану незамедлительно, потому что сейчас она живет с сыном у своих родителей в крохотной квартирке четвертой категории. Отремонтированный дом Пальца с просторным двором и поросшим травой садом ей очень нравился. Надо было подумать и о сыне.
Ружена сообщила о своих планах восторженно кивающему Пальцу и, не желая терять времени даром, поспешила энергично распрощаться.
Со следующего дня Сатран уже имел все, о чем, завидуя соседям, до сих пор лишь мечтал.
Маленький Пепичек проявил исключительные способности к технике. Он очень быстро научился отличать комбинированные клещи от кусачек, обычный ключ от разводного и никогда не путал отвертку с долотом. Палец самоотверженно утирал ему зеленую, так сказать, эвергриновую[2] макаронину под носом и начал собирать части для детского автомобильчика. Через две-три недели всем уже стало ясно, что эта парочка перемазанных маслом механиков проведет свою жизнь под моторами старых автомобилей, чтобы, дожив до почтенного возраста, умереть, протягивая один другому гаечный ключ.
После замечания, сделанного Руженой, Палец напрочь позабыл то самое, уже знакомое нам слово-паразит, так как Пепичек старательно повторял за ним каждое словечко и безуспешно рылся бы в инструментах, разыскивая там поминаемую им особу сомнительной репутации…
Ружена полностью завладела кухней, прачечной и спальней, хотя это последнее поначалу оказалось не так-то просто. В определенных делах Палец был полным профаном и простодушно старался возместить качество количеством, на что получал терпеливое разъяснение, что каждое проявление чувств требует от человека определенной технической подготовки…
Что касается техники, то Палец был способен овладеть ею в любой области.
Под новой крышей домика в Долине Сусликов воцарился мир.
Пока эту идиллию не нарушил шквал в образе матушки Сатрановой.
— Не бывать этому! Не бывать — и точка! — кричала она, как будто собиралась остановить пардубицкую шестиконную упряжку. — Чтобы в моем доме валялась всякая приблудная!
— Ружа — моя… — тут вклинилось смачное словцо, — жена, — загудел Палец. Гнев вернул в его уста вытравленное было Руженой бранное слово-паразит.
— Чего-о-о? — пропела фальцетом мамаша Сатранова и скверно захохотала: — Как ты ее обозвал, так оно и есть! Мне, кстати сказать, ничего про твою женитьбу не известно.
Ружена стояла у плиты, не снимая фартука. В рукавицах-хваталках для горячих кастрюль она была похожа на боксера тяжелого веса, размышляющего, не пора ли послать противника в нокаут. Пока что она лишь наблюдала за матчем и никак себя не проявляла.
— Я на всю жизнь один оставаться не собираюсь, — строптиво ответил Палец. В его словах звучали обвинительные нотки в адрес матери, бросившей его на произвол судьбы в нежном возрасте двадцати пяти лет.
Мамаша Сатранова во все глаза глядела на своего сына-переростка. Он стоял ссутилившись и опустив плечи, на манер всех очень высоких людей. С его сухой, с длинным носом физиономии исчезла вся придурковатость. Мать всегда за него слегка стыдилась и сейчас, когда воспитывала красивых умненьких детишек своего второго мужа, своего сына почти позабыла. Если б сплетницы-бабы не сообщили ей о великих переменах в Долине Сусликов, она так о нем бы и не вспомнила. Йозеф никогда не был ни красивым, ни сообразительным, а стишки для первоклашек невразумительно гундосил, вставляя в текст нецензурную брань.
— И не надо, — согласилась она великодушно. — Но зачем тебе, дураку, брать в дом бабу с ублюдком? Незамужних тебе, что ли, мало? — Нет уж, этого я не допущу! — заявила она решительно. — Полдома мои!
Она тщательно обследовала обновленный дом и обнаружила две толстых тетради Пальца. Он вел дневник.
— Что правда, то правда, — миролюбиво согласился Палец. — Значит, мы выедем. Попрошу на шахте квартиру.
Он был готов бросить родной дом, перестроенный собственными руками, но не Ружу и не Пепичка. Суровое сердце мамаши Сатрановой смягчилось. Она не могла не заметить отмытую гриву сына и добела выстиранную спецовку, которая чуть не резала воздух свежеотутюженной складкой. Мамаша Сатранова видела, что дом приобрел невиданную красоту, как снаружи, так и внутри, и в духе объективности признала, что до подобных перемен никогда бы не дошло, хозяйничай она там с папашей Пальца, чья нерадивость не знала удержу, как чумная зараза.
Ей не так уж чтобы совсем поперек горла была Ружена. Вопреки всем ожиданиям, та сдержалась от враждебных проявлений, хотя соответственно своей физической кондиции вполне могла бы зашвырнуть мамашу Сатранову, не пощадив стекол, через закрытое окно на любое расстояние, побив тем самым легкоатлетический рекорд.
Со двора прибежал Пепичек и стал дергать Пальца за широкую штанину спецовки.
— Йозеф, пошли на улицу, — просил он. Инстинктивно понял, что его огромный друг в данной схватке не самая сильная сторона, и жаждал избавить его от ненужного поражения.