Кто-нибудь спешил объяснить, пока дело не приняло дурной оборот:
– Умер Кинкас Сгинь Вода.
– Кинкас?.. Он был добрый, - говорил новый член хора, то ли по убеждению, то ли со .страху.
– Еще бутылку! - рыдая, требовал Прилизанный Негр.
Какой-нибудь мальчишка тотчас вскакивал и мчался в соседнюю таверну:
– Прилизанный хочет еще бутылку.
Курио издали наблюдал за этой сценой. Известие опередило его. Увидав Курио, Негр простер руки к небу, издал еще один страшный крик и поднялся:
– Курио, братец, умер отец наш..
– Отец наш... - повторил хор.
– Заткнитесь вы, болваны! Дайте мне обнять моего братишку Курио.
Нет на свете людей более вежливых, чем баиянские бродяги. Хоть они и бедны на редкость, но зато на редкость цивилизованны. Поэтому "болваны" тотчас же "заткнулись". Полы фрака Курио развевались по вет:
ру, по его нарумяненному лицу текли слезы. Горько рыдая, он трижды обнялся с Прилизанным Негром и, ища утешения, отпил из новой бутылки. Негр же был безутешен:
– Погас светильник...
– Светильник...
Курио предложил:
– Найдем остальных и пойдем к нему.
Капрал Мартин мог находиться только в трех или четырех местах: либо он спал у Кармелы, еще не придя в себя после вчерашней попойки, либо сидел на откосе и болтал с приятелями, либо играл на базаре Агуа-дос-Менинос. С тех самых пор, как лет пятнадцать назад Капрал Мартин покинул армию, он занимался только любовью, разговорами с друзьями и игрой. Его никогда не видели за каким-нибудь иным делом, женщины и дураки давали ему вполне достаточно средств на жизнь. Работать для человека, носившего когда-то военный мундир, было бы, по мнению Капрала Мартина, просто унизительно. Красота, величественная осанка и ловкость в карточной игре завоевали ему популярность, не говоря уж о том, что он прекрасно играл на гитаре.
Капрал совершенствовал свои многообразные способности большей частью на базаре Агуа-дос-Менинос.
Он передергивал карты с поразительным искусством, чем доставлял высокое наслаждение шоферам автобусов и грузовиков, а также способствовал воспитанию двух мальчишек, которые начинали под его руководством практическое знакомство с жизнью. Кроме того, он часто помогал рыночным торговцам спускать деньги, нажитые ими за день. Таким образом, как мы видим, его деятельность заслуживала всяческих похвал. И довольно трудно понять, почему один из торговцев без всякого восторга смотрел, как Мартин виртуозно мечет банк, и даже пробормотал сквозь зубы, что "такое везение пахнет жульничеством". Капрал Мартин поднял на клеветника невинные голубые глаза. Он протянул торговцу колоду - пусть мечет сам, если ему угодно и если он обладает достаточным умением. Что же касается его, Капрала Мартина, то он предпочитает просто пойти ва-банк, выиграть и разорить банкомета дочиста. И он не допускает сомнений в своей честности.
Как бывший военный, он особенно чувствителен ко всякого рода намекам, подрывающим его репутацию порядочного человека. Его щепетильность в этом вопросе настолько велика, что в случае новой провокации он будет вынужден набить кое-кому морду. Воодушевление ребятишек росло, шоферы в волнении потирали руки. Что может быть приятней неожиданного бесплатного зрелища доброй потасовки? Но именно в этот момент, когда все радостно ожидали начала драки, появились Курио и Прилизанный Негр с печальным известием и бутылкой, на дне которой, впрочем, оставалось совсем немного. Еще издали они закричали:
– Он умер! Умер!
Капрал Мартин взглянул на них, опытным глазом безошибочно измерил содержимое бутылки и сказал окружающим:
– Случилось что-то необычайное, они выпили уже целую бутылку. Или Прилизанный Негр выиграл в "жого до бишо", или у Курио помолвка.
Курио, неисправимый романтик, постоянно падал жертвой безумной страсти и устраивал помолвки.
Каждая помолвка соответствующим образом отмечалась, но обычно сватовство, начатое столь весело, кончалось весьма скоро, жених впадал в меланхолию и погружался в философские размышления.
– Кто-то умер... - сказал один из шоферов.
Капрал Мартин напряг слух.
– Он умер! Умер!
Два приятеля приблизились, шатаясь под тяжестью переживаний. Они прошли от площади Семи Ворот до базара Агуа-дос-Менинос, мимо откоса, где пристают рыбачьи лодки, мимо дома Кармелы и всюду сообщали печальную новость. Узнав о кончине Кинкаса, каждый считал своим долгом откупорить бутылку. Разве виноваты они, вестники смерти и горя, в том, что столько народу встретилось им на пути и что столько друзей и знакомых было у Кинкаса? В этот день в Баие начали пить гораздо раньше обычного. И всюду, где узнавали о смерти Кинкаса, потребление кашасы резко возрастало. Ничего удивительного, не каждый же день умирает Кинкас Сгинь Вода.
Забыв о драке, Капрал Мартин, держа колоду в руке, внимательно всматривался в лица друзей. Они плакали - это было ясно. Послышался сдавленный голос Прилизанного Негра:
– Умер отец наш...
– Господи боже, уж не губернатор ли? - спросил один из мальчишек, имевший склонность к юмору..
Негр поднял руку, и мальчишка полетел на землю.
Все поняли, что произошло нечто серьезное. Курио, подняв бутылку, объявил:
– Умер Кинкас Сгинь Вода!
Колода выпала из руки Мартина. Злобный торговец увидел подтверждение худших своих подозрений: карты рассыпались, тузы и дамы имелись в колоде в чрезмерно большом количестве. Но, услыхав имя Кинкаса, торговец понял, что теперь не до споров. Капрал Мартин взял у Курио бутылку, выпил все до дна и отбросил ее в сторону. Долго стоял он молча и смотрел на базар, на снующих людей, на улицу с ползущими по ней грузовиками и автобусами, на бухту с рыбачьими лодками... Внезапное ощущение пустоты охватило его, он ничего не слышал, даже птичек, распевавших в клетках в соседней лавке.
Мартин был не из тех, кто плачет: военным людям плакать не положено, даже если они в отставке. Он сощурился, в его голосе не слышалось больше никакого бахвальства, он стал почти детским:
– Как же это могло случиться?
Он подобрал карты и пошел вслед за приятелями.
Теперь осталось найти Ветрогона. Этот не имел определенного местопребывания, только по четвергам и воскресеньям его наверняка можно было найти на улице Свободы, где он неизменно принимал участие в капозйре. Ветрогон занимался ловлей мышей и лягушек и продавал их в лаборатории для медицинских исследований и научных опытов. Поэтому к нему относились с большим уважением и высоко ценили его суждения.
Ведь он тоже был немного ученым, он беседовал с докторами и знал всякие непонятные слова.
Проходив по городу немалое время и выпив порядочное количество кашасы, друзья наконец наткнулись на Ветрогона, который шел, запахнувшись в свой широкий пиджак, как будто ему было холодно, и что-то бормотал про себя. Он уже знал новость и тоже искал друзей. Увидав их, он сунул руку в карман (за платком, чтобы утереть слезы, подумал Курио). Но Ветрогон извлек из глубины кармана маленькую зеленую лягушку, блестящую, словно изумруд.
– Я спрятал ее для Кинкаса. Никогда не встречал такой красивой.
IX
Они остановились в дверях; Ветрогон протянул руку: на ладони, выпучив глаза, сидела лягушка. Они топтались на пороге; Прилизанный Негр вытянул шею, чтоб лучше видеть.
Семейство прервало оживленную беседу, четыре пары глаз злобно впились в незваных гостей. "Только этого не хватало", - подумала Ванда. Ветрогон смутился и спрятал лягушку в карман. Капрал Мартин в отношении воспитанности уступал только Кинкасу, Сняв свою потертую шляпу, он раскланялся:
– Добрый вечер, дамы и господа. Мы хотели его видеть...
И шагнул в комнату. Остальные последовали за ним. Родственники отошли в сторону, и приятели обступили гроб. Курио подумал сначала, что произошла ошибка: у покойника не было ничего общего с Кийкасом Сгинь Вода. Только по улыбке можно было узнать его. Все четверо стояли пораженные: никогда они не могли представить себе Кинкаса таким чистым, хорошо одетым, шикарным... В один миг они растеряли всю свою смелость, даже опьянение прошло как по волшебству. В присутствии родных Кинкаса - особенно женщин - они оробели, растерялись, не знали, что делать с собою, куда девать руки, как стоять.
Курио, нарумяненный, комичный в своем изношенном фраке, смотрел на друзей, взглядом умоляя их уйти отсюда как можно скорее. Капрал Мартин размышлял, как генерал перед сражением, стремясь детально изучить силы противника. Ветрогон сделал шаг к двери. Один только Прилизанный Негр, все еще стоявший позади других, вытянув шею, не колебался ни секунды. Кинкас улыбался ему, и Негр улыбнулся тоже. Нет на свете такой силы, которая заставила бы его уйти отсюда, от папаши Кинкаса. Негр взял Ветрогона за руку и взглядом отверг просьбу Курио. И тогда Капрал Мартин понял: солдату не к лицу бежать с поля битвы. Все четверо отошли в глубину комнаты.
Так они и стояли молча - в одном углу семья Жоакима Соареса да Кунья: его дочь, зять, брат и сестра, в другом - друзья Кинкаса Сгинь Вода. Ветрогон держал руку в кармане, поглаживая испуганную лягушку; ему так хотелось показать ее Кинкасу! Они двигались словно в каком-то странном танце - как только приятели отошли от гроба, к нему приблизились родственники. Ванда бросила на отца взгляд, полный презрения и упрека: даже после смерти он предпочитал общество этих оборванцев.
Конечно, он ждал их, из-за их опоздания волновался, он хотел видеть у своего гроба этих бродяг. А онато думала, что победила, что Кинкас сдался, - он перестал наконец ругаться, и Ванда решила, что отец сражен тем преисполненным достоинства молчанием, которым она встречала все его фокусы. Но когда Ванда готова была праздновать победу, на лице покойника вновь засияла улыбка. Сейчас он больше чем когда-либо был Кинкасом Сгинь Вода. Если бы не боязнь оскорбить память Отасилии, Ванда отказалась бы от борьбы, возвратила бы гроб в похоронное бюро, продала бы новую од