Но самое главное, все хотели, чтобы девушку скорее обнажили. Вот с нее сняли следующее покрывало. Открылся выразительный, идеальной формы носик, мужественный подбородок, гладкие и румяные щеки, часть сильной и вместе с тем изящной шеи. Сидящие на аукционе видели много красивых женщин. Но это была не просто красавица, а красавица-амазонка. И от нее трудно отвести взгляд.
Она сильная женщина, и физическая, а главное эротическая сила неизмеримы.
— Пятьдесят тысяч! — Произнес американец.
— Шестьдесят! — Выдал немец.
Англичанин во фраке выдал:
— Семьдесят!
Араб поколебался, сверкнул четками, тряхнул цепью с изумрудами и рыкнул:
— Сто!
Тут бритоголовый браток жестко вякнул:
— Сто двадцать, чтоб мене опять в зону топать…
Снова пауза… Суммы и впрямь уже стали приличными. Особенно если учесть, что торг идет о всего одной ночи. За сто двадцать баксов можно и шлюху снять. А тут плати за одну словно за тысячу. Да и пока у Фарай видна только голова.
Но вот девчата, шлепая голыми, загорелыми ножками спускают еще одно покрывало обнажая плечи и руки Фарай.
А что она сильная, плечистая, руки мускулистые, словно у чемпионки по фитнесу. И снова загорелся ажиотаж.
Чернокожий принц осторожно произнес:
— Сто пятьдесят…
Лысый браток хотел что-то добавить, но его ткнул под бок накаченный напарник. Мол, нельзя разорять общак из-за каприза.
Американец, жестко вставил:
— Сто восемьдесят!
Уже другой араб, в зеленой, украшенной крупным изумрудами чалме, рыкнул:
— Двести тысяч!
Несколько робко практичный немец (стоит ли такие деньги одной ночи с красавицей) промямлил:
— Двести десять тысяч!
Араб с изумрудами рявкнул:
— Двести пятьдесят тысяч!
И снова пауза. Цены росли, и ажиотаж тоже поднимался. Хотя учитывая публику, то тут еще не разорительные суммы. В конце концов, и за жеребцов, и за картины Ван Гога куда больше выкладывают.
Девушка сняли еще одно покрывало. Обнажили пупок, и живот Фарай Гродис.
Пресс у девушки очень рельефный, талия узкая, и уже виден соблазнительный изгиб бедер. Фарай улыбнулась, и это развеселило публику.
Уже другой американец, седой и в темных очках выдал:
— Триста тысяч!
Араб с изумрудами в чалме не уступал:
— Триста пятьдесят!
Американец жестко рыкнул:
— Четыреста!
Араб тряхнул четка, и прошипел:
— Четыреста пятьдесят!
Американец показал кольцо с крупным, словно грецкий орех бриллиантом выдал:
— Пятьсот!
Араб, упрямо не желая уступать, просипел:
— Шестьсот!
Чернокожий принц неожиданно вступил в торг:
— Семьсот тысяч!
И тут маленький японец выдал:
— Хорошая, большая баба — восемь сот!
Американец, чувствуя досаду, что японцы опять хотят заткнуть янки за пояс, просипел:
— Девятьсот!
Маленький японец, недолго думая, пискнул:
— Большая баба… Даю миллион!
Снова наступила пауза. Сумма конечно для все одной ночи с женщиной, конечно же, колоссальная. Но разумеется те кто собрался тут могли такое позволить. С другой стороны платили же куда больше за мазню Ван Гога.
А ведь перед ними не возня, а совершенная девушка из будущего. То уникальное чего не найти на земли. И ради этого видимо стоило расстаться с одним из своих неисчислимых миллионов.
Но публика хочет дальнейшего обнажения. И девушки скидывают с Фарай последнее покрывало, открывая ноги и бедра. Теперь только трусики и лифчик, а также закрытые туфельки остались на гостье из будущего.
А ножки у Фарай красивые, и очень сильные, а насколько совершенная линия бедер.
Американец рыкнул:
— Миллион двести!
Араб в зеленой чалме проревел:
— Миллион пятьсот!
Чернокожий принц выдал:
— Миллион семьсот!
Маленький японец пропищал:
— Хорошие ножки! Стоят два миллиона!
Американец не слишком уверенно рыкнул:
— Два сто!
Араб поглядел на свою чековую книжку и лязгнул:
— Два триста!
Японец кудахнул:
— Два пятьсот!
Неожиданно поднялся еще один араб, совсем старый и прошипел, тряся реденькой седой бородой, компьютер перевел:
— За редкую красавицу востока не жалко и трех миллионов долларов!
После чего все замолчали. Теперь уже пошли в ход настоящие суммы, а козыри еще не выложены. Наверное, давно уже за девушку по вызову не предлагали таких сумм.
Если предлагали вообще. Голоногие девчата, аккуратно стали снимать с Фарай Гродис лифчик. Какие у гости из будущего полные и упругие груди. А соски сверкающие рубинами. Они попросту завораживают взгляд. И как это заводит толпу.
Неожиданно в торг вступил представитель Тайваня, они прошипел:
— Четыре миллиона!
Японец отчаянно пискнул:
— Пять!
Уже другой американец, совсем молодой, симпатичный блондин выдал:
— Шесть!
Японец прогнусавил:
— За такое сокровище не жалко и семи!
Молодой американец жестко ответил:
— Восемь миллионов!
И престарелый араб, хрипя, выдавил:
— Десять! Она вернет меня к жизни!
Снова наступила пауза. И Фарай стало вдруг неприятно. Неужели ей придется заняться любовью с этим морщинистым сморчком? Фарай видела до попадания на Землю старых людей только в кино. И ей родившейся в царстве вечной юности, не слишком приятно видеть морщинистых и горбатых. А старичье упрямо, тем более у араба наверняка очень много денег.
Фарай впервые, наверное, в жизни ощутила себя так неприятно и вздрогнула. Девушки сняли с нее трусики, и распетушили прическу. Эта дрожь, и рассыпавшие длинные, золотые грозди волос завели публику, заставив ее терять представление о разумном.
Юноша американец выкрикнул:
— Пятнадцать миллионов долларов!
Старичок араб и не думал уступать:
— Двадцать миллионов, для услады моей души!
Юноша прорычал:
— Двадцать пять миллионов!
Старик холодно ответил:
— Тридцать! Никому не отдам!
Юноша провякал:
— Тридцать пять!
Дряхлый араб холодно ответил:
— Сорок! Разорюсь но с ней пересплю!
Пузатый американец с золотой цепью на груди прошипел:
— Сорок пять миллионно!
Араб с седой бородой кротко вымолвил:
— Пятьдесят!
Наступила новая пауза. Как ни красива Фарай Родис, сейчас уже стоящая почти нагишом, с распущенной прической, и в дорогих туфлях. Но сумма, за которую покупали ночь с ней, была и в самом деле запредельной. Никогда еще столько не стоили женщины, и даже породистые скакуны. Только некоторые картины били подобный порог. Но чтобы целое состояние заплатить за одну ночь с женщиной? Даже для публики, что тут собралась, это было уже слишком. Пусть тут сидят и тугие кошельки. А престарелый и довольно уродливый араб, был чрезвычайно богатым шейхом, владел нефтяными скважинами и отличался еще большим упрямством. Он был готов ради каприза расстаться с любыми деньгами. И в этом трудно переубедить.
Захотят ли остальные вылаживать состояние за одну лишь ночь с ослепительно красивой девственницей? Или это уже будет перебором?
Араб дальнозорько смотрел на Фарай, и даже стал к ней приближаться чтобы разглядеть получше.
Гродис ощутила в себе возмущение. С таким уродом ей придется спать. И даже мысль о том, что часть вырученной суммы достанется ей, не слишком утешала. Тем Фарай не привыкла еще ценить деньги. И не знала насколько это в реальности необходимая для жизни вещь. И поэтому она буквально покрылась холодным потом от гнева.
А тем временем, девушки сняли с нее последнюю часть туалета. Цветное изображение показала, крупным, планом её босые, изящные, точенные, с золотисто-оливковой цвета кожей ножки. А ноготочки босых пальчиков светили перламутным янтарем, без всякой покраски. И по залу пронесся гул.
Американец с большой платиновой цепью на бычьей шее, и крупным бриллиантом на груди проревел:
— Семьдесят миллионов!
Старик-араб упрямо выдал:
— Восемьдесят!
Американец жестко рыкнул:
— Девяносто!
Старичок не сдавался ни на цент:
— Сто!
Американцев свирепо вращая глазами выдал:
— Сто двадцать!
Бородатый араб не сдавался:
— Сто пятьдесят!
Американец выдохнул воздух и сделал еще одну попутку:
— Сто восемьдесят!
Дедушка-араб прогнусавил:
— Продам последнюю чалму, но она будет моя! Двести миллионов долларов!
И зал замер… Сумма и в самом деле рекордная для этого зала. Дороже только покупались целые корпорации. Двести миллионов долларов всего за одну ночь! Даже для такой красивой как Фарай это казалось перебором. Столько заплатить за секс, с такой женщиной! Это можно было понять, но нельзя объяснить!
Фарай в отчаянии сцепила руки на лбу. Видимо от своей судьбы не уйдешь. Придется видно ей совокупиться с этим престарелым уродом. Но за все следует платить, в том числе свои ощущения на аукционе. Ведь ей хотелось чего-то нового и неповторимого. Так испытает это со стариком. Тоже своего рода приключение.
Аукционист поднял молоток, и стал нарочито медленно считать:
— Двести миллионов долларов раз… Двести миллионов долларов два…. Двести миллионов долларов три… — И не успел еще молоточек упасть, чтобы утвердить сделку, как послышался громовой голос:
— Миллиард долларов!
Все разом повернулись в сторону говорившего. Мужчина в черном пиджаке, с синим галстуком, и аккуратной бородкой вошел в зал. Его сопровождала охрана с собаками, и автоматами.
Распорядитель с улыбкой ответил:
— А это вы господин Абрамов! Мы очень рады вас видеть!
Иосиф Абрамов улыбнулся и проговорил:
— Да я расстаюсь с одним из своих многочисленных миллиардов ради ночи с этой дивой. Вы все довольны?
Аукционист заявил:
— Все должно быть по правилам, и торг следует довести до конца!
Подняв молоточек, он принялся еще медленнее, чем раньше произносит:
— Один миллиард долларов раз, один миллиард долларов два… Один миллиард долларов… три!