— Греться — это замечательно, — улыбнулся министр. — Но хотелось бы посмотреть на сам запуск. У вас есть видеосвязь с Кап-Яром?
— Так точно! — обиженно сказал генерал-полковник.
— Ну тогда ведите, что ли!
Остальная делегация потянулась следом за Снетковым и Казаковым.
Громадная штабная палатка являла собой совершенно сюрреалистическое зрелище. Чуть провисающие матерчатые стены, пронзительные электрические лампочки в решетчатых плафонах, какие-то непонятные провода, висящие в самых неожиданных местах, множество мониторов, добавляющих свое мерцание к свету ламп. Громко шипела рация, из которой доносились невнятные слова. Перекрывая шум, размеренно тикал таймер. В палатке было жарко — топились сразу три металлические печки, расставленные в разных углах. Около них подобно призракам скорчились бойцы подразделения обслуги. К терпкой жаре, пронизанной запахом смолистых дров, примешивался сильнейший табачный чад. Казаков подумал, что к концу его визита на полигон у него будет чертовски болеть голова. Попросить, что ли, не дымить? Да нет, это армия, тут алкоголь и сигареты настолько же жизненно важные продукты, как хлеб и вода. Максим Эдуардович решил, что потерпит, и устало опустился на подставленный ему походный стул.
Безразлично и громко щелкал таймер. До старта ракеты оставалось полторы минуты.
— Одна минута до старта! — прогремел металлический голос.
Коломиец поднялся со своего стула и пошел вниз, к остальным. Он любил находиться в самой гуще событий, чувствовать их, как рыба чувствует окружающий мир чувствительной линией, проходящей под чешуей на боку.
— Иосиф Степанович, сюда идите! — помахали ему от окна, выходящего на пусковую площадку. Конструктор помахал в ответ и пошел туда.
— Тридцать секунд до старта! — известил голос из динамиков.
Коломиец знал человека, который когда-то наговаривал эти предупреждения для записи. Это был его хороший знакомый, почти приятель, Гера Литвиненко, работавший когда-то на Кап-Яре начальником технической службы. У него был хорошо поставленный красивый баритон — неудивительно, что именно ему и предложили стать сигналом в динамиках.
Воспоминание было одновременно приятным и грустным. Литвиненко умер три года назад от быстро прогрессирующего рака поджелудочной железы. Он был моложе Иосифа Степановича, и для конструктора это стало изрядным ударом. С того момента, как Гера умер, ему казалось, что на космодроме все идет как-то не так, по-другому. И плюс еще этот голос…
Отогнав воспоминания, Коломиец стал глядеть в окно, где под ракетой уже полыхнуло ярко-желтое пламя, тут же утонув в облаках дыма и пара от растопленного и мгновенно закипевшего снега. Спустя секунды три донесся гул двигателей — тяжелый, сочный, заставляющий ходить ходуном прочные бетонные стены центра управления. Коломиец наслаждался этим звуком — казалось, что его детище поет ему песню.
Ракета оторвалась от стартовой площадки и стала медленно взбираться в небо, как будто бы поднимаясь на колонне из огня и дыма. Движение все ускорялось и ускорялось, и вскоре это уже был стремительный полет чуть под углом к зениту. Ракета превратилась в маленькую пронзительно-яркую комету, затем в звезду и наконец погасла вовсе. Конструктор отошел от окна и направился в сторону контрольных терминалов. Там слышались обыкновенные рабочие разговоры:
— Двадцать секунд, полет нормальный.
— Полет нормальный — принято. До выхода в первую расчетную точку навигации — минута.
— Все системы функционируют нормально.
Коломиец наблюдал за этим, как опытный врач, который держит руку на пульсе больного. Без преувеличения это была его стихия.
На полигоне под Новосибирском создатель системы наведения инженер Яковлев неотрывно смотрел в монитор небольшого ноутбука, куда выводились все данные. Фактически это было его выступление, и он слегка нервничал, потому что одно дело, когда твоя система проходит испытания с небоевой ракетой, и совсем другое, когда в хищном корпусе баллистического снаряда находится тонна взрывчатого вещества. Хорошо, что хоть не ядерного.
— Ракета вышла в точку навигации. Начинает отклонение на курс. Отклонение совершено нормально. Высота полета — тридцать две тысячи, направление юго-восток.
Ракета шла вверх под углом примерно в шестьдесят градусов. Ей еще предстояло подняться до ста двадцати километров, на три минуты перейти в горизонтальный полет, а затем рухнуть на цель почти что вертикально, со скоростью, в десять раз превосходящей звуковую. Это будет как удар молнии Зевса — неотвратимо и сокрушительно.
— Внимание! Ракета отклоняется от курса! Повторяю, ракета отклоняется от курса! — донесся встревоженный голос с поста слежения. — Незапланированный поворот на семь градусов.
Яковлев шумно сглотнул.
— Ничего не понимаю… — тихо сказал он, глядя на цифры.
— Что у вас происходит? — прогремел у него над ухом голос генерал-полковника Снеткова.
— У меня — ничего не происходит. Я получаю информацию, которую должен получать. Все данные соответствуют плановым на этот полет. Но ракета отклонилась и продолжает двигаться неверным курсом.
— Сделайте что-нибудь! — рявкнул генерал.
— А что я могу сделать? — воскликнул перепуганный конструктор. — Я не навожу ракету специально, она находится в автономном полете.
— И куда она теперь залетит? — насупился командующий СибВО.
— Не знаю, я уже начал расчет траектории, исходя из нового курса.
— Как только будет что-то готово, докладывайте! — генерал отошел к министру обороны и заговорил с ним. На лице Казакова отразилась озабоченность.
Расчеты новой траектории заняли две минуты. После этого Яковлев, бледный как смерть, подошел к командованию и сказал:
— Судя по всему, ракета нацелена на Китай. Через тридцать пять минут она упадет на территории Китая.
— Упадет?! — заорал генерал-полковник Снетков. — Просто упадет?
Яковлев шумно сглотнул.
— Судя по всему, не просто упадет. Будет взрыв.
— Из центра управления Кап-Яра докладывают: ракета вышла из-под контроля и движется в направлении Китая! — донесся голос из-за пульта.
Министр обороны бросился к служебному телефону.
На памяти российского президента Орлова рабочую встречу еще никогда так не прерывали. Он занимался работой с документами вместе с комиссией из Министерства труда — разрабатывался очередной антикризисный проект. В дверь кабинета постучали, зашел помощник и сказал, что министр обороны ждет на защищенной линии. Николай Ильич посмотрел удивленно:
— А подождать это никак не может?
— Я спрашивал, но Максим Эдуардович говорит, что это очень срочно и важно. Он настаивает на том, чтобы вы с ним поговорили немедленно.
Если министр настаивает, то, значит, что-то случилось. Президент наморщил лоб, пытаясь вспомнить, говорил ли Казаков ему о том, где он сегодня и что делает. Кажется, сегодня он в Новосибирске, принимает испытательный запуск новейшей баллистической ракеты… Так, а это действительно очень важное!
Извинившись перед собеседниками, Николай Ильич ушел к себе в кабинет, где стояли все самые важные телефонные аппараты страны. Трубка была снята с изящного черного аппарата несколько больших размеров, чем стандартный телефон. Эта разработка отечественных электронщиков тщательно шифровала переговоры, превращая их в белый шум для любого постороннего. За последние три года было десять попыток взлома этой линии, и все они неизменно заканчивались провалом. Вопреки прозападному лобби, Россия кое-что могла и в высоких технологиях.
— Орлов на проводе! — сказал президент.
— Николай Ильич, это Казаков из Новосибирска. У нас на испытаниях ракеты произошло ЧП.
— Какое еще ЧП? — нахмурился президент.
— Ракета вышла из-под контроля, изменила курс и по нашим расчетам через полчаса упадет в Китае. Ракета несет на себе десять боеголовок с взрывчатым веществом — в общей сложности тысячу сто килограммов. Прогнозы говорят о том, что она взорвется.
Президент помолчал несколько секунд, переваривая информацию.
— Почему на ракете было боевое взрывчатое вещество?
— План испытаний подразумевал реальное поражение мишени. Ракета предназначена для ядерных боеголовок, но мы же не можем использовать атомные заряды…
— И слава богу, что не можете! — буркнул президент. — Китайцы и простой взрывчатке не обрадуются. Что можно сделать, чтобы ракета не долетела до Китая?
— Уже делается. Пытаемся вернуть контроль над системами управления.
— И только? А сбить мы ее чем-нибудь можем?
— Боюсь, что нет. Эта идея прорабатывалась, но наши противоракетные комплексы на такой высоте не работают, а до выхода ракеты из воздушного пространства России осталось пять минут.
— Черт бы вас всех подрал, — проворчал Николай Ильич. — Продолжайте работать. Я сейчас буду разговаривать с Китаем, прикрывая ваши задницы.
Орлов повесил трубку и вышел к помощнику.
— Отпустите людей, пока что наша встреча откладывается. Соедините меня с нашим посольством в Китае… нет, не надо. Прямую связь с Ху Дзиньтао и переводчика-синхрониста с китайского. Срочно! Счет идет на минуты!
Помощник как-то сразу почувствовал себя нехорошо. Подобные заявления он редко слышал от президента и хорошо понимал, что за каждым из них стоит какая-то кризисная ситуация.
Орлов сел в кресло. Он понимал, что времени катастрофически мало, но следовало все-таки обдумать то, что он будет говорить китайцам. Несмотря на то что на данный момент отношения Российской Федерации и КНР были вполне дружескими, все равно весть о том, что скоро на твоей территории грохнется российская баллистическая ракета, — серьезный удар по дружбе.
— Николай Ильич, на линии с Китаем будет переводчик. Ху Дзиньтао будет у аппарата через минуту, — сказал помощник.
— Спасибо, Виктор, — кивнул Орлов.
Кабинет Генерального секретаря ЦК КПК Ху Дзиньтао полностью соответствовал понятию о том, как должен выглядеть кабинет партийного лидера великой коммунистической державы. Большое квадратное помещение было обставлено очень простой мебелью без намека на декор, стены покрашены в невзрачный серый цвет, над письменным столом — портреты Мао Цзэдуна, Маркса и самого Дзиньтао. На полу тонкий серый палас. Единственное, что сделано в угоду времени, — это большой широкоформатный компьютерный монитор и беспроводные мышь с клавиатурой на полированной столешнице. Стул, на котором сидел генсек, был жестким.