Вид охавшего капитана раздражал Радия. Сейчас они шагали по лагерю в сторону расселины, но Радий не мог отделаться от мысли, что вывез жителя глухой деревни в столицу.
«Если ты дашь ему хорошего пинка, мой дорогой, то я подхвачу его и закружу, точно листик в сливе! – прошептала Черная Линза, скалясь прямо в сердце океанолога. – Ну же, сыграй с ним в пружинку! Ать-два! Бум!»
– Стас, ты уверен, что хочешь продолжить? – поинтересовался Радий, ни на что особо не рассчитывая.
Шемякин рассмеялся.
– Всё-всё, я буду потише. Как там Хельмут?
– Как и прежде. Стоит попытаться забрать его – и всё по-новому.
– С успокоительным та же история?
– Да, на повторе у нас та же пластинка.
Когда Хельмута Крауза приволокли в лагерь, у него начались довольно-таки необычные приступы. Иногда он подолгу не моргал, но чаще высматривал что-то на внутренней стороне своих век. Впадал в бешенство, если понимал, что его ведут к вертолету. Напоминал при этом животное, сообразившее, что летающая коробка с лопастями доставит его к ветеринару-садисту. Даже цапнул Джека, и американец пообещал пристрелить его.
Любые вопросы Хельмут игнорировал, жевал с неохотой. Примерно знал, где его палатка, где туалет и как ими пользоваться, ничего в процессе не напутав. Подолгу торчал в Библиотеке, как теперь называли зал с кристаллами.
Лаврентий Селезень, их судовой врач (спустившись в Черную Линзу, он тоже напоминал ошалевшего зеваку), как-то сделал немцу укол феназепама. После этого планировалось доставить умиротворенного Хельмута на борт Калесника. Но в пяти метрах от вертолета немец попросту перестал дышать. И если ли бы не медик, то на судно Хельмут попал бы уже охлажденным, как кусок мяса.
В разуме немца, как подозревал Радий, ютилось нечто отвратительное, порожденное стенами Кан-Хуга. И оно не хотело, чтобы Хельмута доставили на поверхность.
У входа в расселину дежурил Глеб Ванчиков. Заметив капитана, он насупился, встал со стульчика и не без обиды в глазах показал, что карабин стоит на предохранителе. Шемякин хлопнул матроса по плечу.
– Просто оставим инциденты для новостей, хорошо? Могу подсказать, как справиться с нервами, когда не знаешь, стрелять или нет.
– Говорите уже, товарищ капитан, пока я от стыда чертов ил под собой не расплавил.
– В следующий раз считай до пяти. А между цифрами приговаривай: «Капитан приказал любить свою команду». Идет?
На лице Ванчикова проплыла тень досады, но потом он расхохотался.
– Есть любить свою команду.
Они распрощались с матросом и ступили в расселину. Теперь Шемякин изумленно вытаращился на плитки пола.
– Что с телами? – быстро спросил Радий, пока капитаном не овладело острое желание потрогать узоры под ногами. – Слышал, нашему Селезню так и не удалось высидеть ни одного яйца.
– Что? А, ты об этом. Боюсь, в этой ситуации нужно действовать более тактично.
– И эта тактичность подразумевает, что наш врач и его банда останутся наверху?
– Ты знаешь, я не вправе заставлять кого-либо спускаться сюда. Здесь как с верой: нельзя принуждать людей верить в собственную безопасность.
А вот это уже касалось Глубоководного Колумбария. Так Радий окрестил про себя обнаруженный зал с телами. По какой-то причине плоть утопленников расслаивалась за стенами Кан-Хуга, но оставалась нетронутой в самом зале. А работать внутри города Селезень и его ребята наотрез отказывались. Поэтому физиология тел до сих пор оставалась загадкой.
Радий и Шемякин повернули в расселине за угол, и глаза капитана полезли на лоб, когда он увидел величественную стену из темно-синего мерцающего камня, уходившую в толщу воды.
– Ты себе не представляешь, что я сейчас чувствую, Радий.
– Почему же? Очень даже представляю. Просто не забывай между секундами говорить: «Таких городов много, но конкретно этот городок – мой».
Они рассмеялись. Кубические обломки оттащили, и теперь вход в город предваряла вполне человеческая лесенка. Поднявшись по ней, Радий провел капитана в некогда темнейшее место на планете.
Зал заполняли огни сигнальных гирлянд. Здесь тоже работали исследователи, но большая их часть была сосредоточена в Библиотеке. Хельмут, к слову, тоже находился там – тихо глазел на опасные артефакты.
– За последние два дня вода существенно поднялась, так что открылись новые улицы и залы. У города чертовски затейливая архитектура, – сказал Радий, когда они подошли к столику с мониторами. – Ну а прямо сейчас мы станем свидетелями изучения новой локации. Так что не забывай дышать и считать про себя, Стас.
– Погоди, а что там Юлиан со своей находкой?
– Статуэтка – пока что единственный артефакт, который находится вне города. Сам Юлиан безвылазно торчит в их общей палатке и выводит какие-то геометрические формулы не пойми чего. Толку – что с козла молока.
– Всё еще ноет?
– Что ноет? – не понял Радий. – А, ты о моем сердце. Нет, там всё в порядке, а вот желчный – тот да, барахлит и кусается.
Капитан пожал руку Горынину, сидевшему за столиком. По какой-то причине связь внутри самого Города была в разы лучше, чем в лагере. Только по этой причине так называемый центр контроля переместили сюда.
Взяв наушники, Радий плюхнулся рядом с Горыниным.
– Прости, Стас, придется тебе постоять. В этой лодочке ужаса только два места. – Он придвинул микрофон к губам. – Ребята, видим вас хорошо.
2.
Группу из четырех человек возглавлял Кошин Арчибальд, опытный морской археолог, больше похожий на рыжебородого ирландца, побитого в детстве ветрянкой. Под его началом шли биолог Мун Чхольхван (к рюкзаку корейца был пристегнут туристический котелок), розовощекая и свежая Ирина Одякова, занимавшаяся гидрографией, а сейчас раскатывавшая на языке вишневую жвачку, и хмурый матрос с карабином, непрерывно глотавший слюну. Видео их экшен-камер транслировались на мониторы.
– Курить они не дают, – проворчал матрос и сплюнул с таким звуком, словно желал заново затопить коридоры города. – А сраный котелок под сраную лапшу они, видите ли, не забыли!
Одякова оглянулась. Третий и четвертый мониторы показали их напряженные лица.
– Острогин, тебя все слышат, – предупредил Шемякин. На лбу капитана собралась складка, но глаза улыбались.
– Так это и не новость, Станислав Семенович.
– И всё равно будь добр выбирать выражения при даме и своем капитане.
– Я-то убавлю суровости, но ничего гарантировать не могу, сами понимаете.
– На, бедолага. – Одякова протянула упаковку жвачки.
Мониторы снова продемонстрировали настороженные лица девушки и моряка, а потом одно из них расплылось в благодарной улыбке.
– Арчи, где вы? – спросил Радий.
Он посмотрел на карту, поверх которой лежал прозрачный пластиковый лист с пометками, сделанными белым маркером. Карта содержала известные лабиринты Кан-Хуга и прочие его архитектурные и ландшафтные особенности. По мнению Радия, карта из плотной бумаги была куда надежнее экспедиционных планшетов. Где-то на голову.
Изображение первого монитора, транслировавшее обзор Кошина, чуть сместилось, показывая длинный и темный коридор. Поблизости с шумом капала вода. Текла она, разумеется, вверх.
– Мы на северо-востоке, движемся к условному центру города, – сообщил Кошин. Он наклонился и что-то сделал. – Световая отметка маршрута поставлена.
– Хорошо, спасибо.
Шемякин вопросительно посмотрел на Радия. Губы капитана беззвучно прошептали: «Световая отметка? Что это?» Радий открыл было рот, но тут же захлопнул его. К столику подошла Таша и первым делом обняла Шемякина. На щеках капитана разлился легкий румянец.
– Световая отметка – это обыкновенный химический фонарик, Стас, – с улыбкой сказала Таша. – Если надумаешь пойти в ночной клуб, загляни ко мне, и я обвешаю тебя ими, точно рождественскую елочку.
– Буду знать. А вообще, сложно поверить, что мы до сих пор полагаемся на самые обыкновенные вещи. Кругом же спутники, чаты с искусственным интеллектом и прочая футуризация.
Раздражение Радия выскользнуло наружу, точно змея.
– Футуризация? Господи. Мы полагаемся на обыкновенные вещи только потому, что это место срать хотело на все наши достижения, социологические выкладки и технологии.
– Ох-ох, зато разговоры у нас всё такие же заводные. – Таша еще раз улыбнулась. На сей раз мужу. – Привет, Радий.
Он не хотел отвечать. Ему вообще не хотелось разговаривать. Это было правило Двадцати Минут Ненависти. А оно срабатывало всякий раз, когда Таша покидала их совместную с Юлианом палатку.
– Мы что-то видим! – сообщил Кошин блеющим голосом. – Господи! Г-г-г…
Горынин подался к микрофону:
– Что там? Нужна помощь? Говори конкретнее! И прекрати, черт возьми, заикаться!
Многие оглянулись, но никто не рискнул приблизиться к столику.
– Нет-нет, всё в полном порядке, – сбивчиво проговорил Кошин. – Но вы бы только видели это!
– Меня сейчас вырвет, – заявила Одякова и гулко рыгнула. – Иисус и отец твой, не дайте мне распрощаться со жвачкой. Там же до хрена биоматериала.
Матрос хохотнул и подставил ладонь.
– Арчи, поправь камеру! – быстро сказал Радий. – Ты стоишь первым. Остальные из-за твоей спины толком ничего не передают.
– А! Понял. Вот же зараза. Это всё идиотская рубашка.
Изображение первого монитора поплыло вверх и явило исполинский зал без потолка. Тут и там торчали необъятные ребристые колонны. Помещение заливало слабое салатовое свечение, наводя на мысли о проклятых могильниках. Свет шел от крупных полупрозрачных существ, щетинившихся множественными наростами. Их омерзительные тела, напоминавшие выдавленную из тюбика радиоактивную зубную пасту, сокращались и вытягивались.
Радий едва не грохнулся со стула, когда увидел этих огромных слизней.
– Арчи, слушай меня внимательно! Держитесь подальше! Исходите из того, что эти штуковины на коротких дистанциях обгоняют местных подводных жеребцов, как медведи!