– Что такое, дорогой? – Она с улыбкой коснулась вспыхнувшего восхитительного румянца.
– Небольшая благодарность за твои инстинкты, дорогая. Последствия могли быть ужасными, не имей ты привычки держать ворота запертыми.
Толпа притихла, настороженно следя за обитателями имения.
Тит легонько дернул Андрея за рукав рубашки:
– Андрей Николаевич, не будет ли лучше, если я вызову полицию? Да, придется подождать, но всё же.
– О, не беспокойся, мой дорогой Тит. Мы еще не извлекли всей доступной пользы из ситуации. – Андрей пристально вгляделся в людей по ту сторону ворот. – Чем обязан, дорогие гости?
– Мой шурин! Филатик! Что ты с ним сделал?! – пролаял Паромник. Его огромные ручищи обхватили прутья и с лязгом дернули их. – Где его мозг?! Где твоя чертова собака, что сожрала его?!
– Моя собака мертва, Федор, и ты знаешь это. Но скажи мне вот что. Как ты пришел к выводу, что твой шурин лишился этого в высшей степени полезного органа?
– Лишился органа?! – Паромник в презрении скривился, потом сплюнул через прутья на территорию имения. – Я вскрыл ему череп! Точно так же, как это сделал ты! И знаешь, что я там увидел, Опарин? Знаешь?
– Догадываюсь.
– Я увидел там кучу окровавленной ваты! Как в бачке женской раздевалки!
– А ты заглядывал под вату, Федь? Почем знаешь, что объект твоих поисков не провалился в шею, а то и куда подальше?
Паромник в растерянности захлопал ресницами. Стоявшая за его спиной Платонова Лиза разрыдалась – в полном соответствии с одеждами и новообретенным статусом вдовы. Щепин-Ростовский взвыл, точно голодный волк, отравившийся почтальоном, и заорал:
– Да он нам зубы заговаривает! Давайте протараним ворота! Кто готов?! Кто сядет за руль?!
– Скажите, а Донован с вами? – вежливо поинтересовался Андрей.
На него странно посмотрели не только линчеватели, но и Мона с Титом. По толпе пролетел приглушенный шепоток.
– Кто такой Донован? – наконец заторможенно спросил Паромник.
– Да, – согласился Андрей, кивая, – а кто такой, собственно, Донован? Сказать? Донован – это вы, мои дорогие.
По лицам, скопившимся по ту сторону ворот, прошла рябь гримас. Буквально все оскалились и зарычали. Эти действия выглядели неосознанными – если не сказать, животными. Людская масса утрачивала способность контролировать себя. В прутья ворот вцепилось не меньше двадцати рук. На одном из прутьев остался сорванный ноготь, и в толпе раздался тонкий визг.
– Андрей, дорогой, что ты делаешь? – Моне было страшно, но раз муж не отступал, то и она останется на месте. Так она решила.
– Я вывожу их из себя. Разве ты не видишь, дорогая? – Андрей тянул губы в улыбке профессионального дрессировщика. – Они поделили нас. Мы достались Приме, а они – Доновану.
– Вы рассчитываете ослабить контроль той стороны, да, Андрей Николаевич? – тихо спросил Тит.
– Я рассчитываю, что это сделает Прима.
Прочные, кованые ворота громыхали, но ни на миг не позволяли усомниться в их прочности, хотя всё, казалось, шло именно к этому. На дальний пригорок взобралась собака. Золотистый ретривер. Ее шерсть сияла ярче подсвеченного янтаря. Собака неотрывно следила за происходящим у ворот.
Андрей не знал, видит ли Приму кто-нибудь еще, кроме него. Да это, в общем-то, и не играло особой роли. Главное, она рядом, как и полагается хорошей собаке. Виляние хвоста, которое Андрей ощущал у себя где-то за ребрами, изменилось. Теперь этот маячок забирал влево. Схожим образом Прима вела себя, когда была обеспокоена. К примеру, если им на прогулке встречался подозрительный незнакомец.
Хвост влево – лучший маркер тревоги.
– Успокойтесь! – Кричать, сложив рупором только одну кисть, было неудобно, но вытащить руку из кармана с револьвером представлялось Андрею еще и глупым. – Я сейчас всё вам покажу! Точнее, только одному из вас!
Линчеватели мгновенно успокоились, но злоба в их глазах никуда не делась.
– И что же ты покажешь, мерзкий воришка? – осведомился Паромник с кислой ухмылкой.
– Сперва вы все отойдете на пятьдесят метров. Не меньше! Останется только один. Он заглянет в мою лабораторию и лично убедится, что ни мозга Филатика, ни собаки там нет.
Золотистый ретривер на пригорке залаял. Собаке явно не понравилось сказанное. Виляние хвоста пропало, точно вспышка погасшей лампочки.
«Ну же, Прима, малышка, неужели только мы? – мысленно воззвал Андрей. – Ты можешь взять на борт хоть еще одного?»
Вперед выступил Щепин-Ростовский. Глаза худощавого почтальона горели лихорадочным огнем. Форменная фуражка потемнела от пота.
– Я пойду. Хочу посмотреть, что за собака там порылась.
Андрей предпочел бы другого кандидата. Того же Паромника. Как-никак их отношения были надежнее, потому что строились на сомнительных заказах, связанных со свиной кровью и сбором мертвых зверюшек. Возможно, он бы понял ситуацию. Возможно.
Паромник бросил на пританцовывавшего почтальона быстрый взгляд. Снова посмотрел на биохимика.
– Ты ведь понимаешь, Опарин, что излишнее ожидание порой слишком дорого обходится?
– Понимаю, Федь. А теперь отойдите от ворот, чтобы мы приняли почту.
Первым ушел Паромник. За ним потянулись остальные. Многие расселись по машинам, демонстрируя если не усталость, то ленивую готовность к штурму. Водитель голубого грузовичка и поврежденного седана нашли друг друга и теперь яростно переругивались.
Андрею было плевать на это. Убедившись, что все убрались подальше, он отпер ворота. Однако они не распахнулись. Недоумевая, Андрей толкнул воротину, но она мелко задрожала, оставшись на месте. Единственную сухопутную артерию, ведущую в имение, пережимала невидимая рука.
Щепин-Ростовский недобро прищурился:
– Какая-то уловка. Так и думал.
Золотистый ретривер на пригорке захлебывался лаем. Андрей внимательно посмотрел в ту сторону. Приме не нравился план. Более того, она препятствовала его осуществлению. Или ворота просто-напросто заклинило? У Андрея не было ответов.
– Тит, будь добр, помоги мне распахнуть эту чертову калитку, – попросил он. Посмотрел на жену: – Мона, дорогая, сразу же запри ворота, как только досточтимый почтальон пересечет линию нашего гостеприимства. А мы пока проследим, чтобы он нам брошюрок не подкинул.
– Хорошо, дорогой.
– Еще чего! – возмутился Щепин-Ростовский.
Створки ворот сами собой распахнулись. Это случилось, как только Андрей и Тит прислонились к ним, приготовившись толкать. Будто восвояси убралась невидимая рука, зажавшая в могучем кулаке прутья смыкавшихся противоположных частей.
Щепин-Ростовский скользнул внутрь. Не дожидаясь приглашения, решительно и горделиво зашагал в сторону построек. Где-то на пятнадцатом шаге сбавил обороты. Теперь он удивленно озирался, хотя отблески праведного гнева так и не покинули его глаз.
– Пойдем, Опарин, – пробормотал Щепин-Ростовский, вытирая лицо фуражкой. – Поглядим, что там да как. И это… извини, если напугали.
– Ничего, Никита Тимофеевич. Это ничего.
Андрей ощущал нечто странное. Внутри поднималась тошнота – черная и зловонная. Океаническая. Он оглянулся на пригорок и увидел, что золотистый ретривер исчез. Страх кольнул сердце.
Оскверненный разум почтальона представлял серьезную угрозу.
Для всех.
7.
Они вошли и попытались привнести в это столько цивилизованности, сколько вообще было возможно.
– Не желаете ли чаю, Никита Тимофеевич? – поинтересовалась Мона ледяным тоном, едва они переступили порог лаборатории.
– Чтобы меня опоили, ага? – Глазки Щепина-Ростовского настороженно рыскали по углам. – Я здесь не как гость и даже не как представитель славной и безупречной почтовой службы. Я здесь как проверяющий доброй воли. Зарубите это себе на носу.
Андрей заходил последним, поэтому позволил себе скривиться. А заодно он убедился, что замок входной двери исправно работает. Щепин-Ростовский за своей болтовней не услышал щелчков, говоривших о том, что толстые стальные язычки вошли куда нужно.
– Так чем же тебя порадовать, славный почтальон? – Андрей легким движением подтолкнул гостя вперед.
Щепин-Ростовский стремительно обернулся, точно ястреб, приметивший кролика. Поежился, привыкая к прохладе лаборатории.
– А расскажи-ка мне, Опарин, о том, как умер Филатик. А заодно покажи свою псину. Почему она не лает?
– Да, не лает. Но и в дом не пускает.
– Что? О чём ты?
Андрей пожал плечами. Рука с револьвером в кармане стала скользкой.
– Ты не найдешь здесь и частички Филатика. Они все закончились.
– Ага! – Щепин-Ростовский наставил на биохимика палец. Попятился, быстро оглядываясь по сторонам. – Значит, признаешь, что своровал важный орган! Признаешь!
Пока почтальон бешено вращал глазами, Тит вооружился микроскопом. Это был старый и довольно тяжелый микроскоп, использовавшийся в основном как пресс-папье, когда возникала потребность проветрить лабораторию. Мона с отрешенностью на лице обходила лабораторные столы справа. Оба – ни дать, ни взять собаки, приметившие лису в кепке почтальона.
«Прима ведет нас. – Андрей проглотил комок в горле. – Прима передала нам свои инстинкты. Гав-гав».
В разуме биохимика вспыхнул яркий и безжалостный образ. Как они втроем душат почтальона. Но не руками, а невероятно длинными собачьими пастями. Шея Щепина-Ростовского при этом не уступала шее жирафа.
Андрей расхохотался. Рука-пасть, засевшая в кармане, дернулась, но осталась на месте.
– Скажи-ка, Никита Тимофеевич, вот что. Ты хоть знаешь, куда идти?
– Ну, разумеется! – рявкнул почтальон. В глазах промелькнуло удивление, будто он сам не ожидал этих слов. – С дороги. Я сам изыщу улики.
Снаружи залаяли собаки. Достаточное количество, чтобы сложилось впечатление, будто имение штурмует дикая свора. Лай напугал Щепина-Ростовского. Помрачнев, почтальон зашагал в глубь лаборатории. Его взгляд не отрывался от медицинских ширм.
После попытки