– Голубой метеорит, – проговорил ошарашенный Радий. – Ты лежишь – а он летит. Ты кричишь – а он вопит. Будто визгливая сучка в подворотне.
Радий рванул в сторону своей палатки. Краем глаза отметил тень, перемещавшуюся в толще воды.
По крутым склонам водоворота скользил страшнейший обитатель Кан-Хуга.
Его скрывали скакавшие громады воды, но Радий всё равно разглядел его.
Это было отвратительное создание. Настолько огромное, что вполне могло притворяться блохой Господа Бога. Скопище передних конечностей, черно-зеленых и невероятно длинных, цеплялось за воду. С колоссальной неторопливостью двигались щупальца, напоминавшие гибкие товарные поезда. Существо, похожее сразу и на креветку-мутанта, и на осьминога, и на «адского кальмара-вампира», создавало вокруг себя странный глухой гром.
Радий не мог с уверенностью сказать, что из этого было фантазией, а что он видел на самом деле. Лишь знал, что мощи монстра хватало, чтобы он играючи двигался против течения.
Ворвавшись к себе в палатку, Радий получил от застоявшегося мозга еще один запоздалый сигнал. Колосс, обхаживавший водоворот, был не единственной опасностью.
В океаническом мраке зажигались огоньки.
К лагерю приближались амфибии-убийцы.
Сабина шумно шмыгала носом, пытаясь унять кровь. Впрочем, это не мешало ей заниматься ранами Таши. Эти простые действия ее успокаивали.
– Я должна уйти, – вдруг заявила она. Шатающейся походкой направилась к выходу. – Мне нужно домой, у меня там тесто подходит. Я хочу что-нибудь испечь к возвращению Ванечки. Мой любимый Ва-Ванечка.
– Ну и катись! – огрызнулся Радий. Он схватил рацию. Она нашлась в его левом ботинке, принесенном вместе с правым каким-то доброхотом. Нажал кнопку. – Стас! Стас, ты меня слышишь? Сними трубку, чертов трус! Ты трус, понял?! Херов обоссавшийся трусишка!
Отшвырнув рацию в угол, повернулся к Таше. Рация попыталась что-то донести голосом Шемякина, но это больше напоминало звуковой пульс умирающего. Снаружи кто-то стрелял. Криков было слишком много, чтобы понять причину пальбы.
– И что теперь? Таша? Таша, ты меня слышишь?
Она молчала, по-прежнему крепко сжимая мерзкую статуэтку. Радий было потянулся к жене и вздрогнул. Холщовая ткань палатки затрещала. Внутрь ввалилась Сабина. Ее окровавленные плечи были обнажены, словно сиреневая кофта и жилетка и не покрывали их минуту назад. Глаза закатывались от боли. Только эта боль не имела никакого отношения к ранам.
У Сабины попросту плавились мозги.
В палатку врезалось что-то еще. Ткань, раздираемая когтями, весом и еще бог знает чем, затрещала. Радий, крепко жмурясь, накрыл собой Ташу. Статуэтка больно впилась ему в солнечное сплетение.
Он не увидел влетевшего Джека, но хорошо услышал его. Хрипевший американец пытался поднять пистолет, позабыв, в кого стреляет. В итоге палатка не выдержала всех треволнений и рухнула им на головы.
Мрак стал их общим благословением.
7.
Полковник был человеком слова. И прежде всего ему нравились слова «уничтожать» и «стирать». Это было даже поэтично – стирать что-то неугодное. Будто наносить макияж бомбами или делать подводку автоматными очередями. Поэтому Чернов всегда держал свое слово, поскольку давал его лишь в тех случаях, когда требовалось уничтожить или стереть.
Сейчас всё в Чернове противилось выполнению долга. Щеки обжигало, хотя он и был уверен, что не плачет. Военные вообще не способны рыдать. Однако же по какой-то причине солдаты в испуге визжали. Прожекторы лагеря давали достаточно света, чтобы видеть эти обреченные физиономии.
Полковник принялся ползти. Едва Имшенецкий умчался, как Черная Линза подпрыгнула, будто катавшийся по кругу вагон. Но правда была в том, что сошедшим с рельсов вагончиком был разум Чернова. Небо над головой бешено вращалось, вообразив себя океаном. По лагерю скакали твари с того потешного видео, где так славно полосовали ученых.
Но всё это отвлекало. Мешало сдержать слово.
На глазах полковника в какого-то моряка вцепились две амфибии. Изодрали его буквально за считаные секунды. Человеческая плоть, конечно, податлива, но не до такой же степени. Когти словно нарезали красные салфетки к банкету. Лапы одной твари запутались, и теперь она водила конечностями, разглядывая повисшую на них путаницу скользких, вонявших кишок.
Сам полковник в этот момент всё еще находился среди своих людей. Правда, они не отстреливались в героических позах, как на армейских плакатах, призывавших расстаться с органами и жизнью. Судя по ощущениям, он полз по выгребной яме. И как назло, дерьмо шевелилось и плаксиво требовало, чтобы его отпустили к мамочке.
Рука угодила в остывающий кисель, но это был всего лишь живот их связиста, и полковник успокоился. Пульт от заложенной бомбы находился у Центнера. И Чернов мог поклясться, что сапер успел передать ему «красную кнопку» до того, как целиком сожрал ремень своего тактического шлема.
Но пульт пропал. Впрочем, проблемы это не представляло. На «Палладе» имелся достаточно мощный передатчик, чтобы всё здесь взлетело на воздух.
Или на воду?
Полковник хохотнул. Вспомнил, как чертов американец пытался спасти женщину от амфибии и как повалил собой палатку Имшенецкого. До Чернова вдруг дошло. Пульт у сраного грамотея! И тут же покачал головой. Да нет, такого не может быть. Имшенецкий был слишком занят женой. Так куда же подевалась эта хреновина?
Тут полковник увидел ее. Пульт, представлявший собой пародию на эспандер с предохранителем, находился в руках сержанта. Сам сержант привалился спиной к колесу квадроцикла и бешено сверкал белками глаз.
– Давай сюда, солдат, – прохрипел полковник.
Сержант открыл рот, демонстрируя новые зубы. Они были тонкими, как иглы, и произрастали прямо из губ. Десятки острых иголок!
– Полковник, мы все умрем! – отрыгнуло существо в форме сержанта.
– Так умри с честью, сынок.
Личный пистолет не подвел Чернова. Голова сержанта мотнулась, выпуская наружу пулю и кусочки черепа, но глаза остались такими же диковатыми. Полковник подполз ближе и пальцами раздвинул губы сержанта.
Они были совершенно чистыми. Без единой иглы или зуба, который бы ее напоминал.
– Если показалось старшему по званию, то не считается, – известил полковник мертвеца.
Детонатор был тяжелым на ощупь, только вот по какой-то причине рычажок предохранителя ощущался как пистолетный спусковой крючок. Чернову даже подумалось, что он чувствует на языке привкус металла.
Не колеблясь, он щелкнул рычажком.
Пистолет огрызнулся ему прямо в лицо. Лишь случайность не дала полковнику вышибить себе мозги. За мгновение до выстрела его скрутил сильнейший спазм, вытолкнувший наружу не только полупереваренный ком из бекона, яичницы и кофе, но и ствол оружия.
Как бы то ни было, вспышка ослепила его и привела в чувство.
Полковник окинул лагерь осоловевшим взглядом. Человечество проигрывало по всем фронтам – если горстку гражданских и солдат можно было считать таковым. Вскрикнул Арвид. Швед лежал в сторонке, наполовину зарывшись в лагерный мусор. Вконец обезумев, он снимал на видеокамеру свое перекошенное лицо, с прилипшей к щеке упаковкой от чили.
Недолго думая, Чернов обхватил губами ствол пистолета и нажал на спусковой крючок. Послышался щелчок – но ничего не последовало. Даже ада. Полковник, вскинув брови, зашелся в отрывистом хохоте.
А потом круживший колосс опять вцепился в его разум.
Глава 14. Первый межрегиональный IV
1.
В своем сне Вик вернулся в детство.
Он сидел на качелях и смотрел, как ночное небо Таганрога волочет звезды сквозь ветви деревьев. Пахло холодной водой. Маленький Вик, испуганный и парализованный страхом, опустил взгляд и обнаружил перед собой яму. Внутренний голос подсказал, что это могила. Но не могила Вика, о нет. Это была могила Тори. Запах холодной воды, смешанный с ароматом свежей земли, поднимался оттуда.
Сама Тори находилась где-то поблизости, рассеянная в темных ветвях и дыхании холодной воды. Вик поправил короткие шортики, но на самом деле ему хотелось убедиться, что он не обмочился от ужаса.
– Ви-и-ик! – позвал голос Тори из могилы. – Ви-и-ик, ты был добр со своей семьей? Почему ты вырыл для них черный пруд? Почему мне так страшно здесь?
Вик попытался оправдаться, но услышал лишь тоненький всхлип, вырвавшийся из его груди. Мальчик, которому еще только предстояло вырасти и поработать на консервном заводе, прежде чем стать банкиром, не отрывался от черного провала в земле. К своему ужасу, Вик знал две вещи: а) могила пуста и тверда; б) то, что в ней обитало, разлилось по теням.
Наконец Тори дала о себе знать. Всё это время она глазела на Вика. Шелестящие ветви образовали черты ее озлобленного лица. Глаза-звездочки пульсировали. Изо рта-могилы хлынула вода, неся колонии извивавшихся белых червей.
– ВИ-И-И-И-ИК! – выдохнуло чудовище.
Вик всхлипнул и открыл глаза. Его за плечо трясла Рубцова. Она как можно дальше держалась от дробовика, лежавшего у бедра Вика.
– Какой же ты соня, Вик! – Глаза Рубцовой неестественно блестели, напоминая звезды в ветвях. – Я хочу тебе кое-что сказать.
– Так говори. – Сон еще не вернул Вику голос, и он едва услышал себя.
– Не здесь. Ты можешь отойти со мной во второй зал? Пожалуйста. Я хочу обсудить наши роли в… твоем мире.
Следовало бы воспринять это с должным подозрением, но Вик рассудил, что ему нечего бояться. Они в сейфе, море поглотило их, а единственный, кто имеет хоть какое-то представление о происходящем, это сам Вик. Он подтянул ноги и сел. Марк спал неподалеку, положив ладонь с пистолетом под щеку. Остальные предпочли разместиться у северной стены клиентского зала, как будто от них каждую ночь требовалось кочевать с места на место.
Рубцова встала, и Вик ощутил идущий от нее призывный запах теплой соли.
– Оно тебе не понадобится, – заметила девушка, когда Вик потянул за собой дробовик.