дал указание Павел. «Поставьте его туда,» рука Павла ткнула в сторону дубового платяного шкафа, стоявшего в углу. «Поставьте его лицом к стене и не спускайте глаз. Это матерый зверь!» Фридриха заволокли в проем и запретили поворачивать голову. Павел пришел в благодушное настроение. Заговор был раскрыт, попытка похищения заключенных предотвращена, через несколько минут арестованный начнет давать показания в пыточной камере и он получит повышение. «Это товарищ Заславский вас высчитал,» указал Павел на интелигентного, похожего на пианиста, молодого человека с длинными черными волосами. Тот, заметив внимание, шутовски поклонился в сторону задержанного. «Он вчера утром приметил ваших адьютантов Пухова и Чулкова, шатающихся на Плац Парадной площади. Они так глазели на губернаторский дом, что любой дурак поймет, что у них на уме.» Они долго взахлеб смеялись. Веселье длилось недолго, пальцами и кулаками они начали вытирать слезы и вдруг на Фридриха озлобился коренастый, неуклюжий, с седой бородой и лицом бульдога чекист. «Так значит вы Николая Кровавого от народного гнева хотели спрятать? За попытку побега мы переведем заключенных в другой город и больше цацкаться и давать поблажек им не будем!» брызгая слюной, проревел он. Фридрих стоял лицом к стене в промежутке между стенкой шкафа и дальним углом комнаты и в спину ему часовой упирал ствол винтовки. Горько ему было на сердце, и стыдно за дерзкий, но плохой расчет и за погубленных своих товарищей. «Сейчас всех скрутят. Как бы предупредить?» Когда снаружи раздался взрыв, а за ним другой, массивные доски мебели уберегли его. Взрывная волна выбила окна напрочь. Стеклянная крошка вихрем пронеслась по помещению раня, калеча и убивая. Находившиеся в комнате с криками боли попадали на пол, ощупывая свои кровоточащие лица, головы, шеи и руки. Часовой его охнул и ошарашенный присел на корточки, винтовка выпала из его рук, теперь ему ни до чего не было дела, как зажимать пальцами свои рваные раны. Кроша сапогами осколки, Фридрих выскочил на середину комнаты и, схватив Павла за шкирку, вместе с ним выпрыгнул в окно. Рама, ослабленная взрывом, легко подалась. Оглушенные, они упали на снег, Павел ударился спиной, Фридрих лежал на нем лицом вниз. Фридрих не знал сколько пробежало времени, прежде чем он пришел в себя. Вахта горела, бил набат, сбегался народ. Фридрих поднялся. Его ноги тряслись и голова гудела. Его блуждающий взгляд упал на свояка. Он был мертв. Большой треугольный кусок стекла торчал из его шеи и из ранки вытекал алый ручеек. Двор был полон без толку слоняющихся революционных солдат. Почти каждый держал над головой коптящий факел. Красноватые блики и отсветы мелькали на сугробах. Фридрих бросился к дыре, проделанной взрывом в заборе, и вышел на улицу. Кричали люди, вытянувшиеся в цепочку и передавали из рук в руки ведра с водой, заливая горящую сторожку и остов ворот. На него никто не смотрел. Фридрих молча занял место в линии, встав между двумя серьезными пожилыми женщинами, и тут же получил и передал полную до краев бадейку на железной дужке. «Торопись!» кричали пожарные. Пламя замирало и угасало, но внутри Фридриха открылась звенящая пустота и было ему смутно, темно и тошно.
Глава 6. Ювяскюля
В семейном гнезде Зиглеров жизнь в отсутствии хозяина никак не устраивалась. Деньги, оставленные Фридрихом, быстро съела инфляция, а от Павла Кравцова ничего так и не поступило. Зинаида Андреевна рассчитала прислугу и все работы по дому и на огороде женщины выполняли сами; даже у шестилетней Аннушки был круг своих обязанностей. Невзгоды сформировали характеры их детей. В те годы мужали рано. Борису и Сергею шел четырнадцатый год. Подрастая они задумывались о своих отцах, о беспорядке на родине и почему они живут на чужбине. Они много читали и задавали взрослым вопросы. Тем временем панический страх их матерей остаться без крыши над головой и хлеба на столе выработал в них чувство ответственности за семью. Они становились охотниками и рыбаками, доставляя из каждой экспедиции к радости домочадцев немного съестного. Природа в Финляндии щедра и многообразна; тысячи кристально чистых озер, рек и каналов всегда полны рыбой, а дивные и таинственные леса дичью. Немного смекалки и сноровки и они возвращались домой увенчанными славой и нагруженными добычей!
В то ясное августовское утро Сережа и Борис заканчивали рыбалку. Дни укорачивались и становились прохладнее, и рыба резвилась в озере Пяйянне, на берегу которого находился их коттедж. Голавль и язь схватывали наживки, весело клевал лещ и окуни гоняли мальков. Вот их то и заказала к сегодняшнему обеду Наталья Андреевна. Солнце уже поднялось высоко в небо и неровный теплый ветерок рябил озерную поверхность на горизонте, изредка донося крик петухов и мычанье скота. Вода в прибрежной заводи, куда мальчики, закатав штаны, зашли по колени была безмятежна и незамутнена. «Гляди как скачет, тут ее всю не переловишь,» Сергей указал на мелкую рыбешку в страхе выпрыгивающую из водоема. «Это она от хищников так сигает, думает убежит.» «Верно, но пора уходить,» Борис наклонился и вытащил из — под коряги сетку с уловом. Несколько крупных окуней изгибались и сверкали чешуей. Они кидались из стороны в сторону, пытаясь вернуться в родную стихию. «Вот наши мамы обрадуются,» не успел договорить Борис, как услышали голос, который мгновенно узнал, «Обязательно обрадуются.» Из — за изгиба дороги показался Фридрих. Он побледнел и исхудал, как будто болезнь измучила его, но элегантная штатская одежда облекала его атлетическое тело — новенький коричневый пиджак и брюки с отворотами, жилет и белая рубашка с галстуком, на ногах были лоснящиеся двухцветные штиблеты, на голове — чесучовая фуражка; на лице его аккуратно подстриженные пшенично — желтые усы сливались с короткой русой бородкой; из — под бровей смотрели искрящиеся от смеха голубоватые глаза. Задохнувшись от волнения, Борис бросился к отцу. «Папа, ты к нам навсегда?» вскрикнул он, обнимая его за шею. «По обстоятельствам,» дипломатично ответил Фридрих. «Но два — три месяца обещаю.» Рядом стоял расстроенный Сережа. C тоской искал oн своего отца. Его брови страдальчески изогнулись, носик покраснел и сморщился. Его блуждающий взгляд случайно заметил движение в кустах орешника. «Папочка!» что есть мочи закричал он, завидев еще одну мужскую фигуру, вышедшую на берег. Сережа рванулся и было побежал к нему, но тут же остановился. Это был не отец. «Знакомьтесь, мой боевой товарищ и друг Григорий Жеребцов! Мы с ним прошли через много войн!» Фридрих положил руку на его плечо. Тот стоял ширококостный и мускулистый, расставив свои сильные ноги, однако лицо его выражало скорбь, сочувствие и горькое сожаление. Солнце закатилось в глазах Сережи и померк свет. «А где мой папа?» с горестью смотрел он на незнакомца. «Твой папа задерживается,» Григорий поправил лямки вещевого мешка за своей спиной, врезавшиеся в плечи. Одет он был, как и Фридрих, во все новое и мог послужить образцом мужской элегантности. Единственное отличие между ними была мягкая фетровая шляпа на голове последнего. «Где мой папа сейчас?» надежда засветилась в глазах мальчугана. «Мы точно не знаем. Мы слышали, что он сражается в армии Колчака,» Григорий вынул из кармана компас и протянул подростку, впитывающему, как солнечное тепло, каждое услышанное от взрослых слово. «Вот твой папа просил тебе передать.» Сережа тут же пристегнул компас к руке. Теперь он знает, что отец думает о нем! Таким отцом можно гордиться! Его голова высоко поднялась и спина выпрямилась. «Пойдемте домой,» Борис торопил мужчин, собирая удочки и банки с червями.
Радость встречи всегда переполняет сердца людей, но предупреждение не излишне. Приход гостей ошеломил хозяек дома, застав их в разгар рабочей горячки. Взвизгнув и бросив все, они прытью побежали переодеваться. Только Матильда Францевна, неизменная и величественная, в своей всегдашней черной кофточке и длинной юбке, вышла навстречу сыну и его другу. Они расположились на скамейках в деревянной беседке рядом с крыльцом, но Григорию покоя не было — Сережа не хотел расставаться со своим новым другом и повел его за дом показывать сад — огород, расспрашивая о своем отце. Аня и Борис остались в беседке, сидя на коленях у Фридриха. Аня была очень довольна жизнью и грызла шоколадку с орехами, которую припас ей папа, а Борис пробовал свой новый карманный ножик на дощечке, украшая ее узорами. Услышав вкратце о мытарствах Фридриха в Петрограде, о попытке спасти царскую семью, о разгроме их подпольной организации и бегстве из Тобольска в тифозном вагоне военно — санитарного эшелона, старая женщина сказала с сильным душевным чувством, «Das ist ein Alptraum. Fritz, mein lieber Sohn, kann nicht immer kämpfen. Am Ende werden Sie getötet. Nehmen Sie die Familie und gehen Sie zurück nach Deutschland, ihr Brot zu verdienen, durch seine Arbeit. Russland ist nicht mehr ein Ort für ehrliche Deutsche. Russland ist ein schlechtes Land.» Фридрих, забывший немецкий в далеком отрочестве, недоуменно смотрел на свою мать; тогда она повторила с акцентом по — русски, «Это кошмар. Фритц, мой дорогой сыночек, нельзя постоянно воевать. В конце концов, тебя убьют. Забирай семью и возвращайся в Германию, зарабатывай на хлеб своим трудом. Россия больше не место для честных немцев. Россия — дурная страна.» «Я здесь родился и вырос, мама. Я даже не помню языка моих предков.» «Это не аргумент. Посмотри на себя — ты чистокровный немец. Язык вернется очень быстро, через полгода ты будешь сквернословить и ругаться не хуже гамбургских грузчиков,» она хрипловато рассмеялась. «Но здесь мне все родное. Россия моя родина. Я не изменил присяге, которую дал государю — императору. В конце — концов моя жена и дети русские. Им будет трудно!» Он обнял своих отпрысков за плечи и по очереди поцеловал. Все повернули головы на звук шагов со стороны дома. Хлопнула входная дверь, на крыльцо вышли улыбающиеся Зинаида и Наталья. Какие чудеса только не делают хорошо подобранная одежда и макияж! Обе вызывали восхищение. На Зинаиде Андреевне был шелковый костюм с широкой, свободной блузкой навыпуск и подол ее юбки был отделан вышивкой и аппликациями; Наталья Андреевна блистала в куртке — кимоно от Пуаре, надетой поверх жакета и прямой, строгой юбки длиной до икр; бежевые и белые цвета ее одеяния присоединялись к черным и коричневым краскам. У Натальи аксессуаром служила нитка жемчуга обвитой вокруг ее лебединой шеи и капельки бриллиантов сверкали в ушах Зинаиды. От дам доносился манящий аромат духов. Сейчас самым большим желанием Фридриха и Зины было уединиться; глаза их сияли, сердца трепетали, их истосковавшаяся плоть алкала, но этикет призывал их к сдержанности. Они ограничились лишь рукопожатием и скромным поцелуем, а страсть и разговор по душам пришлось отложить до ночи. Фридрих представил сестрам своего друга. «Я казак Всевеликого Войска Донского. Родом из станицы Урюпинской, что на реке Хопер,» негромко расказывал Григорий о себе. «Федю вашего давно знаю. Воевал с ним еще на Кавказе под командой генерала Юденича; вместе брали Сарыкамыш. Друг он надежный; не раз из беды выручал; он меня и я его.» «Будьте как дома,» Наталья Андреевна приветствовала его и подала ему руку. Она была задумчива, грустна и немного завидовала, глядя на счастье сестры. Рассказ Сережи и компас на его руке не рассеяли подозрений. Сердце ее чувствовало недоброе. Не помогли ни взгляды Григория, ни его вн