Едва тот скрылся, как Фомин с тяжелым вздохом повернул голову к военврачу, который все это время был в палатке.
– Вы все и сами слышали, Виктор Евгеньевич. У нас больше нет времени. Надо было уходить еще вчера, – хирург длинными худыми пальцами нервно мял замызганный носовой платок. – Идите к своим и готовьте раненых. Мы никого не бросим. Вы меня поняли? Мы должны вывезти всех до единого, – комиссар посмотрел на часы – здоровенную золотистого цвета бандуру с циферблатом. – Через час все должно быть готово. Все, давайте вперед.
После ухода врача он несколько секунд пытался раскурить трубку, но у него никак не получалось. Трясущие пальцы никак не могли поднести горящую спичку.
– А, ты все еще здесь, – замечая меня, пролезающего в узкую прореху в брезенте, пробормотал он. – А я вот… раскурить не могу, – он как-то виновато улыбнулся и тут же помрачнел лицом. – Ты видел нашего танкиста? Лейтенанта Колобанова? На него вся надежда. Если сможет он свой танк заставить двигаться, то шанс у нас появится.
Я быстро кивнул. Того лейтенанта, что отстал от сегодняшней группы из-за поломки монстрообразного КВ, я видел буквально только что. Однако, уже поворачиваясь к выходу из палатки, я вдруг понял, откуда знаю эту фамилию. «Ни хрена себе!»
С трудом, с адским трудом, я сдержался, чтобы не выругаться вслух. «Это же тот самый Колобанов! Тот самый танкист, что силами одного экипажа в начале войны раскатал почти батальон немецких танков! Да, все сходится! Лейтенант Колобанов! И танк у него, кажется, тоже проблемы имел с движком. Его же тогда к герою представили. За двадцать два немецких танка, парочку грузовиков и кучу пехоты. Вот только, когда это случится? Б…ь, ни хрена не помню… Вроде в первых неделях… А если это именно сегодня?! Да, именно сегодня старший лейтенант Колобанов, прикрывая эвакуацию раненых, возьмет и нашкобучит немцам?! Черт, задачка… Хотя вряд ли сегодня. В моей истории комиссар Фомин был еще в крепости, а потом при попытке прорваться был взят в плен и расстрелян».
Мои дерганья, когда я никак не мог решиться, что делать, заметил Фомин, от удивления вновь схватившийся за свою курительную трубку. Наверное, со стороны мои потуги то бежать за Колобановым, то остаться здесь действительно выглядели крайне занятными. Я был похож на паяца, которого кукловод резко дергает за ниточки.
«Решено! Комиссара надо нашего предупредить по поводу танкиста. Фомину расскажу ту историю про двадцать два танка. Пусть думает про меня что хочет… Пророк, колдун, ха-ха-ха. Думаю, мне сейчас ничего не повредит и все пойдет на пользу. Мои знания – это моя безопасность… что у наших, что у немцев. Б…ь, что за дерьмо все-таки лезет в голову?! Так можно и до Павлова додуматься. Опа, не забыть бы про него потом капнуть…»
– Ну и что мнешься? Вижу же, сказать что-то хочешь, – усмехнулся комиссар, качая головой. – Давай выкладывай…
– Я это… Знаю про Колобанова, – решился я все-таки рассказать, махнув рукой на последствия. – Скоро его КВ остановит колонну немцев, выбив в ней все танки, бронетранспортеры и грузовые автомашины, – я словно читал сводку ТАСС, чеканя слова и выделяя цифры. – Будет уничтожено двадцать два танка противника, сожжено пять грузовиков с боеприпасами и пехотой, подбито три бронетранспортера. Старшего лейтенанта Колобанова за этот бой приставят к высокому званию Героя Советского Союза…
«Да, я видел уже этот взгляд. Такой окаменевший и немного растерянный». Замолчав, я ждал реакции комиссара.
– Это опять оттуда? – Фомин сделал неопределенное движение рукой, показываю то ли вверх, то ли куда-то вбок. – И много ты еще такого знаешь? – глухо спросил он, отворачивая голову в сторону и стараясь не встречаться со мною взглядом. – Значит, много…
Мужчина отложил трубку в сторону. Плечи его ссутулились, взгляд устремлен куда-то в земляной пол.
– Знаешь, Дима, после нашего того разговора случилось много очень страшных событий, о которых ты рассказывал в точных подробностях. Ты назвал и время начала артобстрела крепости, и номера штурмовавших крепость частей, и направления атаки немцев… А потом все случилось в точности, как ты сказал, – искривленное гримасой лицо Фомина выражало искреннее непонимание. – И выбрались мы из крепости только лишь благодаря твоим предупреждениям, Дима… Все это время я пытался не думать об этом. Хватало, о чем думать… И вот ты появляешься снова, вытаскиваешь меня с того света. А теперь еще рассказываешь о совершенно незнакомом тебе человеке то, что с ним скоро случится.
«Да, не позавидуешь тебе, дружище, – я понимающе покачал головой. – У тебя должен случиться настоящий разрыв мозга. Ведь все это время тебя учили одному, а тут произошло нечто, что все поменяло».
– Дима, я тебе об этом уже говорил, но… скажу снова. Ты, как носитель таких сведений, просто не должен находиться здесь. Тебе нужно как можно быстрее в Москву. И чем быстрее ты там окажешься, тем больше советских жизней ты сможешь спасти.
Я печально кивнул, словно говоря, что прекрасно все это понимаю и сам хочу туда попасть. Однако в этот момент в проеме входа палатки показалась высокая плечистая фигура в танкистском комбинезоне. Оказалось, Колобанов услышал про расползающиеся слухи и решил сам прийти к комиссару.
– Проходи. Говорят, двигатель подлатали, и ты собрался догонять своих… Слушай, старшой, мне во как твой танк нужен! – комиссар, наклонившись вперед, провел ладонью по шее. – Подожди, – продолжил Фомин, видя, что лейтенант пытался возразить. – Выслушай! Госпиталь надо эвакуировать. У меня почти пять десятков повозок с ранеными. А из прикрытия лишь два отделения погранцов и десятка два ходячих раненых с винтовками. Лейтенант, не уйти нам с таким грузом. Понимаешь?! – Фомин повернулся к карте и широко махнул рукой в сторону западной части лесного массива, в котором мы все прятались. – Вот здесь только что немецкую разведку видели. Здесь же направление главного удара, лейтенант. Твои же сегодня говорили… И следом за разведкой танки могут пойти… Они же нас раскатают. Всех с грязью смешают, лейтенант.
А со стороны в своем убежище я продолжал рассматривать танкиста – будущего героя. «Упертый, сразу видно. Такой заднюю точно не даст. До конца стоять будет… Смотри-ка, еще в гляделки с Фоминым играет. Неужели про приказ будет говорить? Не-ет, не должен. Это же Колобанов. Такой раненых не должен бросить». Правда, в душе я все же до самого последнего сомневался, что танкист останется.
– Не надо, товарищ комиссар, – он с силой провел по своей густой шевелюре пятерней, измазанной в машинном масле. – Все и так ясно. Ставьте боевую задачу. Мой экипаж выполнит все, что сможет.
И оба они уже наклонились над картой, над которой замелькал карандаш комиссара.
– …Вот здесь на возвышении лесопилка была раньше. От нее сарай какой-то остался. Хорошее укрытие может оказаться. Отсюда вся дорога к нам просматривается. Если здесь встанешь, то отсюда тебя можно лишь в лобовую сковырнуть. И справа, и слева овраги, – заточенный кончик карандаша уперся в крошечную черточку на карте. – Передовой дозор на мотоциклах пропустишь. Мои их примут потом. А по остальным работай. Если сможешь быстро первый и последний танк подбить, то остальным деваться некуда будет. Расстреливай их как в тире.
Колобанов ответил не сразу. Он еще несколько секунд внимательно рассматривал ту часть леса, по которой мог пройти противник.
– Прямо как наш полковник задачу ставишь, – усмехнулся он. – А не танкист ли ты, товарищ комиссар, случаем? Больно уж грамотно все разложил. Прямо вставай и стреляй…
«А то, мы и не такое могем. Вот посмотрим, как Фомин тебе про мою идею со стрельбой по навесным бакам выдаст, так вообще упадешь!» У комиссара же даже рука не дрогнула, и он продолжил говорить дальше.
– Я с тобой сержанта и пятерых бойцов отправлю. Сам их расставь, как нужно. Пусть пехоту отсекают и по навесным бакам с горючим бронебойно-зажигательными патронами стреляют, – Не смотри так! Это я от ваших нахватался. Говорят, немцы прямо на броне танков возят обычные бочки с бензином, которые горят за милую душу. Вот попадешь в одну такую – и весь танк вспыхивает, как вспышка! Понял?!
Уже после этого, провожая глазами танкиста, я и подумать не мог, что старший лейтенант Колобанов вновь, как и в моей истории, опять станет героем. Именно сегодня, 27 июня, 11-я немецкая танковая дивизия, имея в своем составе 143 танка разных модификаций, начала наступление на Броды, намереваясь ударить с тыла по сконцентрировавшимся там советским войскам. И по трагической случайности лесная дорога, ведущая прямо к нашему спрятавшемуся медсанбату, покажется командиру одного из танковых батальонов кратчайшей дорогой. Когда же основная группа танков вслед за моторизованной разведкой втянется в лес, то на ее пути вновь, как и в моей истории, встанет экипаж старшего лейтенанта Колобанова. А когда бой затихнет и на лесной дороге встанут окутанные дымом двадцать пять черных железных коробок с крестами, он вылезет из танка и будет долго курить, бездумно глядя на дорогу. И лишь через много недель, уже будучи в Москве и получая золотую звезду Героя, танкист вспомнит добрым словом удивительную прозорливость комиссара.
Меня же уже давно не было в палатке. В этот момент я бегал по разворошенному, словно муравейник, лагерю и выбирал, куда бы мне со своими приткнуться. Ведь удачный выбор места мог впоследствии спасти жизнь. Из своей истории я прекрасно помнил, что именно такие вот колонны, где много гражданских и минимум военных, чаще всего и становились жертвой немецких поисковых отрядов.
«Вперед можно попробовать сунуться. Хотя куда нам туда? Темп не потянем, – я терся возле передовой группы, состоящей из одной повозки с установленным на ней пулеметом и четырех красноармейцев. – Нет, тут опасно. Если на немцев наткнемся, то и дернуться не успеем, – я окинул взглядом запыленный мотоцикл, который готовили к пути еще двое. – Лучше в центр, где основная масса раненых. Тут уж точно можно затеряться. К кому-нибудь на повозку подсядем, а там в любой момент можно соскочить и в кусты… Да и к комиссару поближе буду. Пока именно он мой билет! Да, надо держаться Фомина. Общий язык мы вроде нашли. И мужик он тертый, опытный. Такой просто так не сдаст, если что… Черт, он у меня прямо настоящий герой выходит. Действительно, такие вот до последнего и отстреливались. А если уж попадали в плен, то и там пытались сражаться». Размышляя так, я медленно брел между повозок и одновременно присматривал своим что-то подходящее. «Именно про таких и книги, газеты потом писать будут, их именами будут называть улицы… Герой… А нам сейчас совсем не помешает герой».