Я не совсем понимала, о чем идет речь, и ничего не отвечала. Оказалось, что дети на свой день рождения приносят сладкое угощение. Сегодня, например, всех угощали Леночкиным тортом. Саша опять его раскритиковал: крем не такой, бисквиты вообще неправильные… В глазах потемнело. Дома я сказала Саше, что совершенно неважно, что любит он. Мама девочки очень старалась, утром бегала на рынок за яйцами…
– Ты испортил Лене день рождения.
По щекам Саньки текли слезы.
– Мама, ну что мне делать, если я не могу его съесть?
– Обязательно сказать «спасибо», немного попробовать и пообещать, что остальное ты доешь позже. Я тебе дам пакетик. Ты туда незаметно положишь все, что не доел.
Иногда забавно было видеть, как шустрый Саша вдруг превращался в пай-мальчика из учебника английского языка. Он чинно вел себя за столом и на все вопросы взрослых отвечал:
– Спасибо, очень вкусно. Спасибо, я доем это позже.
Дефицит
Наше «детское» время пришлось на период советского и перестроечного дефицита – тотальной пустоты в магазинах. Самые необходимые продукты выдавались по талонам. Ребята как-то не по-детски серьезно относились к этим напечатанным бумажкам, понимая, что в них наши мыло и макароны.
Продукты покупали, предварительно записавшись в очередь по номерам.
Помню эти очереди: битком набитый магазин, где каждый каждого подозревает, что тот влез не по своему номеру. Но потом все быстро сдруживались, как могут только русские люди, объединенные вот такими обстоятельствами жизни. Детей брали с собой, потому что им отпускали такую же норму продуктов, как и взрослым. Для кого-то эти очереди были бизнесом, для кого-то благотворительностью – в общем, частью жизни.
Бабушки, которым не спалось, приходили к магазину среди ночи и записывали несколько номеров, а потом раздавали их:
– У этой двое детей, работает, когда ж ей успеть! Становись, Машенька, поближе.
И Машенька из 61-го номера становилась 13-м!
Признательность переполняла тебя настолько, что хотелось подойти к этой бабе Шуре, обнять, сказать много хороших слов. Но нельзя! Надо соблюдать конспирацию: благодарность только глазами, и баба Шура тебе в ответ – глазами! И тут же их притушит.
Иногда бабушки извинялись:
– Не записалась я сегодня, плохо спала, так ноги болели.
Чтобы дети не толкались в этой тесноте и духоте, их отсылали к окошкам магазина – там было посвободнее и посвежее, а если была хорошая погода – отпускали на улицу:
– Придете, когда очередь подойдет.
Дети заигрывались, и иногда разгневанная мама выбегала из магазина с криками:
– Ваня, ты что же это делаешь! Очередь подходит!
И Ваня стремглав мчался к магазину – знал свое дело.
Некоторые, подходя к прилавку, говорили продавцу:
– У меня два номера, со мной ребенок.
Какая-нибудь бдительная продавщица требовала предъявить ребенка. Очередь обычно отзывалась:
– Да тут он, тут.
Продавщица сердито обрывала:
– Хватит тут кричать. Тишину соблюдайте! Вас много, я одна.
В общем, это был хорошо отлаженный процесс. Продукт начинали продавать точно в назначенное время – ни минутой раньше, ни минутой позже. Ближе к началу очереди стоял человек, который наблюдал за порядком. Все четко, без лишней суеты, уважительно друг к другу.
Но сколько страсти и адреналина!
До момента, когда в руках оказывался заветный сверток, ты находился в состоянии стресса. И вот операция заканчивалась благополучно, да еще и на работе по профсоюзной карточке ты сегодня купил творог. Какой удачный день!
Зачем так много колбасы? На меня и двоих детей – три килограмма. Ее можно обменять на сливочное масло, которое сестра купила в соседнем магазине, или задушить семью колбасой в разных ее вариациях, или сготовить тазик оливье (если добудешь горошек и майонез), как будто на Новый год. Но тогда колбасу можно было есть – она была настоящая.
Вот это щемящее чувство, когда идешь на работу, а от тебя все дальше и дальше уходят два родных человека: мама с трехлитровым бидоном для молока и Машенька, укутанная потеплее, чтобы не замерзнуть в очереди.
Однажды мы с Машей покупали все ту же колбасу. Нам на двоих достался последний килограмм, его положили перед нами на прилавок. Вдруг женщина буквально кинула деньги продавцу, схватила наш сверток и выбежала из магазина. В Маняшкиных глазах застыли стыд за взрослого, испуг, дикость происходящего. Люди ахнули, продавец закричала, бабушки запричитали. Продавец вынула откуда-то снизу килограмм колбасы и отдала ее нам.
Маша об этом случае рассказывала только близким людям: коротко, без лишних эмоций и объяснений – практически просто констатация фактов. Но проходило время, появлялся «доверенный» человек, и Маша рассказывала ему эту историю более подробно. А в глазах опять стыд, испуг, дикость происходящего, как будто случилось это буквально только что.
На центральной улице нашего городка стоял небольшой одноэтажный магазинчик «Пуговицы». Я бывала там редко, когда надо было купить пуговицы на рубашку мужу или резинку в детские трусики. А тут вдруг возле магазинчика – толпа, шум, людское беспокойство. Кто застал дефицит советской поры, наверняка помнит этот выброс адреналина в предвкушении удачи.
Продавали пряжу для вязания, по десять мотков в руки. Я заядлая вязальщица. Господи, разве бывает такая удача!
Никогда не стоял вопрос, покупать или нет. Только да. Нет – в крайне отчаянной ситуации.
Первое, что ты делаешь, – считаешь деньги. Если подсчет не в твою пользу – куда бежать, где занимать? Голова работает как калькулятор. Но сегодня мой день!
Ко мне подошла подруга Маша. Они с сыном Петей идут из музыкальной школы и с удовольствием составят мне компанию в очереди, а кроме того, у нее с собой «много» денег. Но самое важное – она не вяжет! Ей не нужна пряжа. Таким образом, я могу купить тридцать мотков пряжи на нас троих (куда мне столько?). Мы так громко веселились, что продавец поняла наш «хитрый» план: вся пряжа достанется мне!
В этот день и час она была «наше всё», а тут на ее глазах зрела чудовищная несправедливость, ну просто акт вандализма. Из доброй феи она превратилась в фурию. Пряжа упакована в мешки по десять мотков в каждом. Очередь продвигается быстро – ни у кого и мысли не возникло купить хоть на один моток меньше. И вот мы у прилавка: я, Маша и тихий мальчик Петя, прижимающий к груди скрипку. Мешки с пряжей летят прямо в нас, мы их ловим практически на лету. Я не знаю, что со мной случилось, может быть, отчаянно захотелось свободы (свободы выбора и всего остального), и я спросила:
– А на скрипочку дадите?
Кормящим мамам раз в месяц, пока ребенку не исполнится четыре месяца, выдавали продуктовый паек. Трудно объяснить непосвященному, почему ты за ним ходила сама: не только потому, что при выдаче проверяли паспорт. Просто это была картинка из другой жизни, где обо мне заботились. Кто-то там наверху знал, что эти продукты нужны мне и моему малышу.
Паек этот был невелик: обычно давали курицу, сливочное масло, сыр, чай. Масло в серой оберточной бумаге пахло так, что кружилась голова. Сыр был настоящий, его можно было есть. Ты выходил оттуда благодарный, благополучный, благостный. В сумке покоились сразу несколько сортов дефицита. Из них можно было накрыть изысканный стол для чая (дома еще были сухарики и варенье), а на обед приготовить курицу – разумеется, не всю.
Растянуть эту пайку на целый месяц нельзя, а вот чувство благодарности – вполне себе можно.
Саньке очень нравилась роль добытчика. Сын всегда просился сходить с ним в магазин и что-нибудь там добыть.
Чтобы купить две бутылки лимонада, надо сдать две пустые бутылки, – таков был неписаный закон. Однажды прибегает Саша:
– Мама, в магазине лимонад продают!
Я дала ему четыре пустые бутылки и денег на лимонад. Приходит радостный, довольный – принес уксус…
– Мам, лимонад закончился, я купил четыре бутылки уксуса. Хорошо я сделал?
– Конечно, сыночка, он мне очень пригодится.
Саша прибежал из магазина:
– Мама, мамочка, там мыло без талонов дают. Побежали скорее!
Я ненавижу этот запах, мне кажется, мыло это пахнет безнадегой и нищетой. Но мы, конечно, бегом побежали в магазин. Не могла я загасить эту Санькину заботу о семье.
– Сынуля, спасибо, ты молодец!
Потом я потихоньку это мыло раздавала.
Купила (как тогда говорили – достала) Саше две пары обуви. Мы сильно спешили и успели померить только по одной «туфле» из каждой пары. Опаздывая куда-то, бежим с ним по улице. Саша спрашивает с надеждой:
– Мама, а ты мне по второму-то купишь?
Мы с Сашей отдыхаем на Черном море в Сочи. Море, солнце, свобода. В один прекрасный день он разбивает хозяйский утюг. Это была если не трагедия, то уж точно большая неприятность. Саша видел, как я расстроилась, и пытался придумать, как утюг починить: склеить, отнести в починку, позвонить папе. Он чувствовал себя виноватым. Мы не пошли на море, а отправились покупать утюг. Утюга не было, но нам повезло – был миксер. Перед хозяевами извинялись оба – я и Саша. За миксер они нас легко простили, фу!
Через несколько лет мы стали вспоминать отдых в Сочи.
– Саша, что тебе больше всего запомнилось?
– Разбитый утюг.
А я о нем уже и забыла.
Детская поликлиника
Саше один месяц, и это наш первый выход в большой свет. Это событие, как правило, сопровождают важные взрослые слова: контрольное взвешивание, вскармливание, график прививок, осмотр специалистов. Но самое главное вот: у меня на руках – дорогое, теплое, родное, и мы с ним вышли во взрослый мир.
В поликлинике встречаю знакомую с крохой на руках. Кроху зовут Таней, ей четыре месяца. Мы очень рады встрече.
– Вот вам и невеста, – с удовольствием замечает Танина мама.
– Ой, да зачем же нам невеста в четыре раза старше?