– Вы каннибалы.
Бокал с треском разлетелся на куски. Валкиндат резко встал, почти вскочил. Хмель как рукой сняло. Высокий, мощный, надменный. Вылитый представитель расы господ, пронеслось в голове у Клюева. Генетическая память, что ли.
Тьфу, язык мой – враг мой, обругал он себя мысленно. Опять нахамил. Извиниться снова или так выкрутимся?
Засунув руки в карманы, иглеанин некоторое время мрачно разглядывал звёздное небо. Потом вдруг, играючи повернулся на каблуках и, как ни в чём не бывало, легко согласился:
– Да, да, Клюев, если вам угодно, мы едим живых существ. Это очень древний и, поверьте, очень священный обычай. И что тут особенного? Во Вселенной мало травоядных цивилизаций.
– Вы поедаете не просто живых, – не смог сдержаться Клюев, – вы поедаете разумных существ. Разумных, Валкиндат. То есть таких, как мы с вами.
– А хоть бы и так, – не стал спорить Валкиндат, снова усаживаясь в кресло, – что с того?
– Это, – Клюева передёрнуло, – омерзительно.
Взгляд, которым иглеанин ответил человеку, вмещал в себя столько чувства собственного превосходства, столько исконной уверенности в своём высшем праве, что крыть Клюеву оказалось просто нечем.
– А я, кажется, догадываюсь, что на самом деле гложет вас и таких вот, как вы, моралистов, – Валкиндат пристально рассматривал свои ногти.
– Моралистов? – переспросил Клюев с еле заметным сарказмом.
– Моралистов и чистоплюев, – повторил иглеанин, – рукокрылы, например, ваш праведный гнев совершенно не разделяют. Они – ребята толстокожие, простите за каламбур. А гложет вас то, что запретить нам это омерзительное, как вы изволили выразиться, деяние никто не в силах.
Ужасная пытка выдерживать прямой взгляд этих белых зрачков. «Иглеания не состоит ни в одном государственно-политическом образовании отчасти по причине многовековой политики самоизоляции, отчасти потому что другие расы не стремятся тесно сближаться с высокоразвитой и сильной расой убеждённых каннибалов» – пронеслась в мозгу у Клюева цитата из его же лекции. Ага, вот тут сиди и сближайся, леший бы вас побрал, едят вас мухи.
– А всё просто, Клюев, всё очень просто, – Валкиндат сделал небольшую паузу, и, словно, козырь из рукава вытащил, отчеканил, – мы законопослушны! Вот и весь секрет. Мы не воюем, не нападаем, не грабим, не мародёрствуем. Мы только иногда подбираем то, что и так погибает. На нас накладывают санкции – мы не спорим, штрафы и компенсации – мы их выплачиваем, не торгуясь. Мы законопослушны – а значит, неприкасаемы. Милсуриане приняли нас такими, какие мы есть, оставили нас такими, какие мы есть, и не вам, и никому другому решать, какими нам быть.
И он с улыбкой откинулся в кресле, и с улыбкой же, такой простой и располагающей, совсем по-приятельски подмигнул Клюеву. Милый, дружелюбный, довольно привлекательный. Интеллигент. Аристократ духа. Гурман. Ценитель прекрасного.
Каннибал.
– Скажите, Валкиндат, – очень не хотелось Клюеву заканчивать разговор вот так: то ли побеждённым, то ли бессильным, – а какими они были? Милсуриане, я имею в виду.
Валкиндат удивлённо вскинул брови.
– Да вы не хуже меня знаете. Записи, наследие и всё такое. Я не очень понимаю вопроса.
«Проповедуя мессианскую идею распространения своих знаний и культуры на другие миры Вселенной, распространили в основном мирным путём своё влияние на тысячи планет (2577 миров). В период упадка, последовавшего за более чем тысячелетней стагнацией, были частично уничтожены в локальный войнах более молодыми агрессивными цивилизациями, частично ассимилировались с автохтонным населением разных миров в середине эпохи милсурианизма (см. Эпоха милсурианизма). Родная планета милсуриан – Милсурия – погибла во время катаклизма вместе со всей звёздной системой» – опять цитата из лекции. Клюев поморщился, отогнал стереотипы прочь, повторил сразу ставшим хриплым голосом:
– Я не то имел в виду. Не общее представление, не то, что можно прочитать в любом справочнике, – он подался немного вперёд. – В отличие от нас, вы, иглеане, видели их, разговаривали с ними, учились у них. Так какими они были?
При всём снобизме, как оказалось, иглеане умеют ценить, чтить и помнить.
– Они, – Валкиндат замялся, подыскивая слова бережно и осторожно, как делают, когда касаются чего-то интимного или сакрального, – они были пацифисты, гедонисты, древняя, мощная цивилизация. Они понимали и принимали. Они учили и ничего не просили взамен. Они прощали нам и наше невежество, и наши вольные или невольные ошибки, и, – он сбился, – колоссальный уровень научно-технического развития! А культура! Искусство! И всё это они принесли и отдали нам. Понимаете, Клюев? Просто так отдали. И научили. Очень многому научили. Мы же тогда почти первые у них были, им, наверное, самим интересно казалось, что в итоге из этого получится. Вот и нянчились с нами, как и малыми детьми. А потом первые дети выросли. Появились другие, тысячи и тысячи других.
Валкиндат опустил голову и надолго замолчал.
«ЭПОХА МИЛСУРИАНИЗМА – начало примерно 500000 лет назад по земному летоисчислению. Э.М. называется распространение милсурианских достижений в науке и культуре на другие миры.
Кроме того, Э.М. характеризуется распространением милсурианского языка как общегалактического языка межрасового общения, резким почти одновременным взлётом научно-технического прогресса сотен цивилизаций, созданием нескольких конфедеративных и федеративных государственно-политических объединений, выработкой общегалактической законодательной базы (Межгалактический Кодекс), серьёзным и долговременным влиянием милсурианской культуры, искусства и философии на развитие многих самостоятельных миров.
Среди научно-технического наследства милсуриан особо следует отметить создание универсальной навигационной системы (преимущественно внутригалактической), развитой сети межпространственных портов (МПП), нескольких крупных космических научно-исследовательский комплексов (КНИК) и многое другое».
Господи, чуть не в голос выругался Клюев, это уже называется навязчивая идея! Может, по возвращении переписать текст лекций? Угол зрения поменять, трактовку там некоторых событий откорректировать. Или вообще – отказаться от вводного курса. Что я аспирант какой-нибудь, вводный курс первокурсникам читать! Точно, вернусь – обязательно сбагрю эту чушь.
– А ведь мы были сильно уязвлены, когда милсуриане стали учить других, – голос у Валкиндата звучал глухо, – даже обижены, наверное. Не очень приятные воспоминания, – он тряхнул головой. – А, чего уж там, что было – то было. Слушайте, а давайте выпьем!
– За что?
– Да хоть за них, за милсуриан. Мир их праху, – он огляделся, отыскивая бокал, увидел осколки на полу террасы, смутился и вдруг зычно крикнул:
– Эй, как вас там? Толго? Да-да, если вас не затруднит, принесите нам с Клюевым чего-нибудь выпить. Вы, что предпочитаете?
– Воды, пожалуйста. Она в зелёном бокале.
– А знаете, Клюев, – многозначительно подмигнул Валкиндат, к которому уже вернулась прежняя самоуверенность, – я ведь в юности всерьёз увлекался милсурианской поэзией. Да-да! Представьте себе. Даже подражать пытался. Говорят, весьма недурно выходило. Особенно завораживала меня их декадентская философская лирика периода упадка. Вы что-нибудь помните из неизвестных авторов?
– Ну, в общих чертах, – Клюев решил не вдаваться в долгие объяснения.
– А напрасно. Там встречаются потрясающие вещи. Вот, например, – иглеанин пощёлкал пальцами, выбирая, – например, вот это:
В туманных бликах слабых освещений,
На сквозняках мерцающих минут
Мы – только тени прошлых воплощений,
Былых времён совсем не страшный суд.
В пространствах бездны, разумом нежадной,
Неторопливый оставляем след.
Другие мысли насладятся жатвой
На тех полях, где нас в помине нет.
Да полно вам! А были ли мы вовсе?
Какие мы носили имена?
Иль только сны к нам приходили в гости,
Иль только в снах судьба была видна?
Не полубоги и не полубесы,
Открыты всем, готовы ко всему…
– Мда. Что тут скажешь.
Читал Валкиндат превосходно. Плавные, завораживающие созвучия милсурианского языка, обрамлённые изящной рифмой, были наполнены и светлым чувством радости, и предчувствием неминуемого и скорого конца, и верой в одному автору известную вечность.
«Один из ярчайших образцов милсурианской декадентской поэзии периода упадка. Конец эпохи милсурианизма. Автор неизвестен» – привычно отметил Клюев.
– Что же вы остановились?
Валкиндат и Клюев с одинаковым недоумением посмотрели на незаметно подошедшего Толго.
– Что, простите?
– Ну, как же! – Толго поставил бокалы на столик. Даже из-под низко надвинутого капюшона было видно, как сверкают его большие, в пол лица, миндалевидные глаза. – А дальше?
И он заговорил. Нет, он пел! Пел песню поэта, канувшего в Лету много веков назад, поэта даже имя которого не сохранилось, пел так, что у Валкиндата отвисла челюсть, а Клюев снова почувствовал нехорошую боль в груди.
Не полубоги и не полубесы,
Открыты всем, готовы ко всему
Мы были помесь мудреца с повесой,
Мы не таились сердцу и уму.
Кем были и кем стали мы поныне?
В ком наша кровь и чья блуждает в нас?
Зерно ли, вдруг проросшее в пустыне,
Или напротив, вопиющий глас?
Без провожатых и оповещений
Уходим незаметно в никуда…
Мы только тени прошлых воплощений,
А тени исчезают без следа.
Не проронив ни звука, Валкиндат залпом выпил свой бокал и вышел.
– Простите, – понуро проговорил Толго, – влез в чужой разговор. Не надо было. Я пойду. Устал.
– Едят вас мухи, – растерянно и беззлобно выругался Клюев в след уходящему Толго, – и что же это должно означать?