Непрописные истины воспитания. Избранные статьи — страница 16 из 35

ти.

В обычном нашем представлении сердечный человек прежде всего отзывчив к чужой боли. Несладко жилось людям, и в языке осталось: «со-страдание», «со-жаление», «со-чувствие». А вот «со-радости» в языке нет. Чаще хотелось бы слышать и сердечное: «Я за тебя рад», нежели: «Я тебе завидую».

Научим ребенка радоваться за других, причем радоваться бескорыстно, не соотнося чужую удачу со своими неудачами. Если дочь рассказывает, что в классе появилась отличница, от души порадуемся за незнакомую девочку и не будем торопиться с упреком: «Вот видишь? А ты?» С примерами вообще нужно быть поосторожнее. Ставя в пример сверстника, мы чаще всего возбуждаем не желание подражать, а зависть.

И – никаких упреков, если ребенок не торопится отдать, подарить, если не умеет пока что радоваться за другого. От нас требуется только одно: самим дарить, самим радоваться и… ждать. Ждать, ждать и ждать с тревожной верой в то, что наступит же день, когда ребенок сделает свой первый подарок другому человеку (а не только маме! не только дедушке!). Будем изредка доставлять ребенку сильные впечатления. Для питания полезнее каждый день давать по яблоку, для воспитания лучше раз в году принести мешок яблок…

Воспитание сердечного слуха требует нравственной тишины. В котельном цехе – какой слух?

Папа с сыном-первоклассником подходит к дому, предупреждает: «Не будем звонить – мама больна. Откроем дверь ключом».

Прекрасный урок…

Но не успел отец договорить, как сын нажал кнопку звонка. И тогда:

– Я кому сказал? Паразит!

Там, где достаточно было огорчения, – там ненужное раздражение.

А ведь для воспитанного ребенка наказанием служит едва заметное удивление в голосе старшего, чуть-чуть приподнятая бровь: «Да что же это с тобой, миленький?» Если родителям приходится выговаривать, делать замечания, осуждать ребенка, значит, воспитание приняло опасное направление. Ребенок должен сердечным слухом своим слышать огорчение старших. Когда же огорчение это выливается в слова, в упреки, в попреки – сердечный слух становится как бы ненужным и, следовательно, притупляется. Если я сегодня только упрекнул сына, завтра мне придется долго выговаривать ему. И с каждым днем он будет слышать меня все хуже и хуже. Тогда вслед за малым педагогическим набором – «Ты что, не слышишь? Оглох? Я кому говорю? Русского языка не понимаешь?» – неминуемо последует большой педагогический: сжатые кулаки, подзатыльники, ремень – и так вплоть до детской комнаты милиции. Ребенка, у которого отбит сердечный слух, воспитывать, на мой взгляд, почти невозможно. Приходится лишь пожалеть учителя, которому такой ребенок достанется.

По расстроенному пианино можно, конечно, ударить кулаком. Но ни один инструмент в мире не стал от этого звучать чище.

Неприятно видеть мальчика, который постоянно судит и осуждает товарищей, а тем более взрослых людей. Если ребенок плохо говорит о нашем госте, мы обычно стараемся поправить его. Но вот каждый вечер семья смотрит телевизор, передачу за передачей, и начинается: тот актер плох, тот повторяется, и вообще – ерунда. Эта ежевечерняя домашняя школа злословия – кошмарная тренировка в бессердечии. Незаметно для себя мы разрешаем детям судить и обсуждать взрослых без толку и без жалости. Потом мы станем требовать: «Не ругай учителя! Учитель всегда прав!» Отчего же не ругать, если всех остальных взрослых ругать можно? Кстати сказать, очередь отца и матери придет еще раньше учителя…

Не нравится передача – выключим телевизор под любым предлогом. Не зовем же мы в дом гостей только для того, чтобы потом разобрать их по косточкам?

Научим ребят любить людей – судить они научатся сами…

Сердечный слух не моральное качество, а, повторим, психическая способность. Из этого следует, что человек с развитым сердечным слухом может быть и достойным, и дурным. Каждый из нас встречал сердечных людей, которые по слабости своей приносят близким ужасные страдания.

С другой стороны, слабость вовсе не обязательный спутник сердечности, и сердечный ребенок не всегда пай-мальчик. Он может быть заводилой: ребята любят его, потому что он обидит только наглеца, а если и посмеется над кем-нибудь, то весело. Он может и забыться, как все дети, может натворить невесть что, но тут же и спохватится, когда увидит, что зашел далеко и от его проказ кому-то больно. Он охотно берет чужую вину на себя, и главная его роль – роль заступника. Не потому, что он сильнее всех, а потому, что острее других чувствует чужую боль. Никого так не любят в этом мире, как сердечных людей, и хотя мальчишка с тонким сердечным слухом легко уступает и легко отдает, отчего-то он и больше всех получает.

Наградить ребенка сердечным слухом – лучшее, что могут сделать родители для его счастья.

Что же касается правил вежливости, то когда человек подрастет, он, наделенный сердечным слухом, сам овладеет ими – быстро и легко, по примеру старших.

Сердечный слух и вежливость – конечные свойства. Бесконечен лишь труд понимания людей. Понимать людей мы учимся всю жизнь.

Но до последней своей минуты человек с развитым сердечным слухом, даже прикованный к постели, будет беспокоиться: он затрудняет врачей и близких, доставляет им хлопоты.

Оттого, наверное, сердечные люди меньше болеют и дольше живут. Принимая жизнь близко к сердцу, они постоянно питают его жизнью.

Чуткие дети?

Ключ к ребенку – не в поведении его, а в его воображении. Кто хочет овладеть поведением, тот ничего не добьется; но все сделает с ребенком и подростком тот, кто овладеет его воображением. Полчаса в день? Оторвемся от быта, потратим эти полчаса на «бесплодные мечтания» – они дадут свои плоды. Сколько я знал хороших родителей, все они, когда их дети были маленькими, мечтали вместе с детьми, выдумывали волшебные страны вроде «Швамбрании» Льва Кассиля, шутили, дурачили детей – маленькие счастливы, когда их дурачат. Они не терпят лжи, но обман их восхищает. Дети живут в мире обманов, их первый вопрос – «взаправду или понарошку?», и все, что понарошку, все, что выдумано, нравится им больше того, что есть. Им нравится ловкость обмана. Наш взрослый внешний мир весь создан мастерами реального дела; детский внутренний мир создан мастерами выдумки, фантазии, поэтому сказочник, ловкий обманщик, хитрец, фантазер – самый любимый детьми человек.

Играя, ребенок не познает, не изучает мир, как обычно говорят, не стремится «познать сущность вещей», нет, зачем ему? Он и так все знает. Он просто играет, творит, строит свой мир в фантастических формах. Дети не знают творческих мучений, им достается одно лишь счастье творчества. Ребенок играет не тогда, когда он с игрушками, а всегда, каждую минуту жизни, и в самую неподходящую (с нашей точки зрения) минуту. Мы торопимся с ним в детский сад, а он еле плетется и что-то бормочет: он играет в разбойников. Будем очень осторожны, видя маленького, захваченного игрой! Ни одна мама не разбудит ребеночка толчком, но еще опаснее неосторожным движением будить ребенка, погрузившегося в игру, как в сон. Когда маленький играет на полу, а ты проходишь мимо, то вся забота – не встретиться с ним взглядом, потому что и взгляд – вмешательство, и взгляд может превратить коня в палку, и не так-то легко совершить потом обратное превращение палки в коня.

Неторопливо стараемся пробудить в ребенке доброе чувство человека, выраженное Пушкиным так:


«Если горести чужой

Вам ужасно быть виною…»

Вот это важней всего: чтобы нашим детям было ужасно доставить горесть другому. Будем потихоньку, не ожидая быстрых результатов, учить ребенка чувствовать человека.

Чужое время – не занимай! – и мы стараемся поменьше обременять сына всевозможными «сделай», «сходи», и всегда договариваемся о его помощи заранее.

Чужое чувство – не задевай! – и мы боимся хоть взглядом обидеть сына.

Чужой мир – не вторгайся! – и мы никогда не пристаем с назойливыми вопросами.

Чужой покой – не нарушай!

Чужое желание – уважай!

Чужая мысль – не торопись оспорить!

Пятнадцать-двадцать лет такого воспитания – и может быть, чувство человека хоть в слабой форме укоренится в душе сына или дочери.

Что волнует нас на самом деле? Неприятности, вызываемые детьми, или сами дети? Волнуют ли нас дети, когда с ними нет неприятностей?

Волнение противоположно покою: «Успокойся, не волнуйся», – говорим мы. Правы ли мы? Ведь когда человек волнуется, испытывая желание добра другому, это его волнение в чем-то выражается, и оно чувствуется другим человеком, тот тоже начинает волноваться. Так происходит воспитание сердца. Воспитание сердца – передача своего волнения. Нет волнения – нет и воспитания.

Можно спросить родителей: «Чего вы хотите? Счастья иметь детей? Счастья иметь благополучных детей? Или – детского счастья?» Эта едва заметая, маловажная на первый взгляд разница и есть та пропасть, в которую мы порой сваливаемся и погибаем как воспитатели.

Чтобы у меня вырос хороший сын, я должен любить его, то есть горячо желать ему счастья – ему, а не покоя себе. И я должен учить его любить других людей, то есть горячо желать им добра и счастья, волноваться, желая.

Учите детей не просто доброжелательству вежливого человека, а горячему желанию добра.

Щедрые дети?

«Моему сыну 1 год и 8 месяцев. С раннего возраста он не только не дает никому своих игрушек, но и отнимает игрушки у детей. Чего только я не пробовала – уговаривала, отнимала, но он поднимает такой крик… Знаете, за обедом он отнимает у меня даже тарелку с едой, хотя перед ним стоит его тарелка. Подскажите, как быть с жадностью».

Молодая мама, видимо, серьезно относится к воспитанию сына. Но в письме – почти все педагогические ошибки, какие только бывают… Поговорим о них.

Кажется, и вопроса нет: жадность – черта отвратительная. Не случайно самая первая детская дразнилка во дворе: «Жадина-говядина!» Наверное, с этого первого человеческого закона и начинается мораль: поделись, не хватай, оставь другому – подумай о другом. И первое, к чему приучают ребенка: дай маме… Дай папе… Дай братику… Дай мальчику…