Девочка вжалась в стенку.
– Папа, – заплакала она.
– …Все работает на электричестве, – успокаивающим тоном объяснял Бонго-Шафтсбери. – Просто и ясно.
– Перестань, – перебил Порпентайн.
Бонго-Шафтсбери резко повернулся к нему.
– Почему? – прошептал он. – Почему? Из-за нее? Тебя волнует ее испуг, да? Или из-за себя самого?
Порпентайн предпочел отступить.
– Не следует пугать ребенка, сэр.
– Общие принципы, черт их дери.
Казалось, он обиделся и вот-вот заплачет.
В коридоре раздался шум. Это звал на помощь Гудфеллоу. Порпентайн вскочил, отпихнув Бонго-Шафтсбери, и выбежал из купе. Дверь на площадку вагона была распахнута; перед ней боролись, вцепившись друг в друга, Гудфеллоу и незнакомый араб. Порпентайн увидел, как блеснул ствол пистолета. Он подался вперед, осторожно, крадучись, выбирая выгодную позицию. Улучив момент, когда шея араба оказалась достаточно открытой, Порпентайн резко пнул того в горло, прямо по кадыку. Араб рухнул на пол. Гудфеллоу схватил пистолет. Тяжело дыша, откинул волосы со лба.
– Уф.
– Тот же? – спросил Порпентайн.
– Нет. В железнодорожной полиции ребята сознательные. Да и различать их, знаешь, можно. Это другой.
– Держи его на мушке. – Он взглянул на араба. – Ауз э. Ma тхафш минни.
Араб повернулся к Порпентайну, попытался улыбнуться, но глаза у него были больные. На горле синела отметина. Он не мог выдавить ни слова. Появились встревоженные сэр Аластер и Виктория.
– Наверное, это друг того парня, которого я схватил на вокзале, – непринужденно объяснил Гудфеллоу.
Порпентайн помог арабу подняться на ноги.
– Рух. Вали отсюда. Чтоб больше тебя не видели.
Араб отвалил.
– Вы что, его отпустите? – возмутился сэр Аластер.
Гудфеллоу проявил великодушие. Он выдал небольшую речь на тему милосердия и соблюдения заповеди «подставь вторую щеку», что было благожелательно воспринято Викторией, зато ее отца чуть не стошнило. Все разошлись по своим купе; впрочем, Милдред изъявила желание остаться с сэром Аластером.
Полчаса спустя поезд прибыл в Даманхур. Порпентайн увидел Лепсиуса, который ехал на два вагона впереди, а теперь вышел и направился в здание станции. Вокруг раскинулись зеленые просторы дельты. Через пару минут появился тот самый араб и рванул наискосок к дверям буфета; там и столкнулся с Лепсиусом, выносившим бутылку вина. Араб потирал след на шее и, по всей видимости, пытался что-то сказать Лепсиусу. Агент свирепо посмотрел на него и дал подзатыльник.
– Вот тебе весь бакшиш, – заявил он.
Порпентайн уселся поудобнее и закрыл глаза, даже не взглянув на Бонго-Шафтсбери. Ни звука не издал. Поезд снова тронулся. Итак. Что же для них чистота? Это отнюдь не соблюдение Кодекса. Выходит, они изменили курс? Игра не по правилам еще никогда не была настолько откровенной. Означало ли это, что встреча в Фашоде окажется важной, может, даже решающей? Он открыл глаза и взглянул на Бонго-Шафтсбери, который углубился в книгу: «Промышленная демократия» Сидни Дж. Уэбба{136}. Порпентайн пожал плечами. В былые времена его собратья учились ремеслу на практике. Изучали шифры – разгадывая, таможенников – дурача, а противников – убивая. Новое поколение читало книги: это были юнцы, напичканные теорией и (как он понял) верившие лишь в совершенство своего внутреннего механизма. Он вздрогнул, вспомнив переключатель, вживленный в руку Бонго-Шафтсбери и напоминавший насекомое-паразита. Молдуорп, похоже, был самым старым действующим агентом, но в вопросах профессиональной этики они с Порпентайном относились к одному поколению. Порпентайн сомневался, что Молдуорп одобрил бы сидящего напротив молодого человека.
Двадцать пять миль проехали молча. Экспресс проносился мимо ферм, которые выглядели все богаче и богаче; встречались феллахи, трудившиеся на полях все более споро, небольшие фабрики, множество древних руин и высокие тамариски в цвету. На Ниле была высокая вода, вдаль уходила сверкающая сеть оросительных каналов и небольших полных водоемов; с их помощью орошали пшеничные и ячменные поля, простиравшиеся до горизонта. Поезд подошел к притоку Нила под названием Розетта; пересек его по узкому металлическому мосту, вошел на территорию вокзала Кафр-эз-Зайят, где и остановился. Бонго-Шафтсбери закрыл книгу, встал и покинул купе. Через несколько секунд вошел Гудфеллоу, держа за руку Милдред.
– Ему показалось, что ты хочешь поспать, – сказал Гудфеллоу. – Мне следовало догадаться. Я был занят с сестрой Милдред.
Порпентайн шумно вздохнул, прикрыл веки и уснул еще до того, как поезд отправился дальше. Проснулся он, когда до Каира оставалось полчаса.
– Все тихо, – сказал Гудфеллоу.
Вдалеке, на западе, виднелись очертания пирамид. Ближе к городу стали появляться сады и виллы. Поезд оказался на центральном вокзале Каира около полудня.
Каким-то образом Гудфеллоу и Виктория умудрились оказаться в фаэтоне и уехать раньше, чем их спутники спустились на платформу.
– Черт побери, куда это они сбежали? – недоумевал сэр Аластер.
Бонго-Шафтсбери ходил с озадаченным видом. Выспавшийся Порпентайн почувствовал себя на отдыхе.
– Арабиех, – весело прокричал он. Со скрипом и стуком подкатило полуразвалившееся разноцветное ландо, Порпентайн показал на фаэтон: – Два пиастра, если догоним их.
Возница ухмыльнулся; Порпентайн рассовал всех по сиденьям. Сэр Аластер пытался возражать, что-то бормоча про мистера Конан Дойля. Бонго-Шафтсбери загоготал, и они стремглав помчались по крутой кривой влево через мост эль-Лемун в сторону Шариа-Баб-эль-Хадид. Милдред корчила рожи туристам, которые шли пешком или ехали на осликах, сэр Аластер на всякий случай улыбался. Порпентайн видел, как впереди, в фаэтоне, тоненькая, изящная Виктория держит Гудфеллоу под руку и откидывает головку, чтобы ветер мог играть ее волосами.
Экипажи прибыли к отелю «Шепард» одновременно. Все вышли и направились в здание – кроме Порпентайна.
– Зарегистрируй меня, – крикнул он Гудфеллоу, – мне нужно кое с кем встретиться.
«Кое-кто» оказался швейцаром отеля «Виктория», в четырех кварталах к юго-западу. Пока Порпентайн сидел на кухне и спорил об особенностях дичи с безумным поваром, которого знал по Каннам, швейцар пересек улицу, чтобы с черного хода попасть в британское консульство. Через пятнадцать минут он вышел обратно и вернулся в отель. Вскорости на кухню поступил заказ: обед. В слове «crème» была ошибка, и оно читалось как «chem.»; «Lyonnaise» написали без е на конце. Оба слова были подчеркнуты. Порпентайн кивнул, поблагодарил всех и вышел. Он поймал извозчика, проехал по Шариа-эль-Магхраби, пересек роскошный парк, в который она упиралась, и вскоре оказался перед зданием «Лионского кредита». Рядом была маленькая аптека. Он зашел туда и спросил, готова ли настойка опия, рецепт которой он принес вчера. Ему протянули конверт; оказавшись вновь в экипаже, он его вскрыл. Им с Гудфеллоу прибавили по пятьдесят фунтов: хорошая новость. Значит, они оба смогут жить в «Шепарде».
В отеле они принялись расшифровывать инструкции. В министерстве не подозревали о готовящемся покушении. Неудивительно. Зачем им об этом думать, когда их волнует только один неотложный вопрос: кто будет контролировать долину Нила? Порпентайн задумался о том, что произошло в мире дипломатии. Он знал людей, работавших под началом у Палмерстона, скромного и веселого старичка, для которого работа была забавной игрой в пятнашки, когда изо дня в день ты ловишь или пятнаешь или тебя пятнает холодная рука Призрака.
– Выходит, мы сами себе хозяева, – заметил Гудфеллоу.
– Ага, – согласился Порпентайн. – Предположим, мы работаем по принципу: чтобы поймать вора, стань на его место. Сами придумаем, как порешить Кромера. Чисто символически, разумеется. И тогда пусть им даже представится шанс, мы все равно успеем их опередить.
– Выследим генерального консула, как выслеживают дичь, – оживился Гудфеллоу. – Да мы не занимались таким с тех пор, как…
– Не важно, – отрезал Порпентайн.
В ту ночь Порпентайн нанял экипаж и до глубокой ночи кружил по городу. Кодированная инструкция предписывала лишь ждать удобного случая: Гудфеллоу воспользовался этим и поехал с Викторией на представление итальянского театра под открытым небом в саду Эзбекие. Ночью Порпентайн побывал в квартале Россетти у одной девицы, любовницы мелкого клерка из Британского консульства; в квартале Муски у торговца украшениями, который финансировал махдистов, а теперь, когда движение потерпело крах, старался тщательно скрыть свои симпатии; у эстетствующего дальнего родственника слуги мистера Рафаэля Борга, британского консула, – юнец из-за неприятностей с наркотиками бежал из Англии в страну, не выдававшую преступников; и у сутенера по имени Варкумян, который утверждал, что знает каждого каирского убийцу. В три часа ночи, пообщавшись с этой приятной компанией, Порпентайн вернулся в гостиницу. Но у двери своего номера он остановился, так как услышал в комнате шум. Оставалось только одно: в конце коридора находилось окно, снаружи был карниз. Порпентайн поморщился. Как всем известно, шпионы только и делают, что карабкаются по карнизам над улицами экзотических городов. Чувствуя себя последним дураком, Порпентайн вылез на карниз. Взглянул вниз: падать пришлось бы футов пятнадцать в жиденькие кусты. Он зевнул и бодро, хотя и неуклюже, стал продвигаться к углу здания. Там карниз сужался. Добравшись до угла, он перенес ногу на другую сторону и секунду стоял, словно разделенный пополам от бровей до живота, но вдруг потерял равновесие и сверзился вниз. Падая, сообразил неприлично выругаться; затем с треском рухнул в кустарник, перевернулся и остался лежать, шевеля пальцами. Выкурив полсигареты, он встал и увидел возле своего окна дерево, на которое легко можно было взобраться. Пыхтя и чертыхаясь, он полез наверх; взгромоздился на одну из ветвей, как на коня, и заглянул внутрь.