ься за ошибку конверсии. Как мы увидим в следующих главах, это заблуждение лежит в основе практически всех конспирологических теорий[4]. Логика, используемая для обоснования таких внутренне пустых аргументов, придает налет интеллектуальности эмоциональному или идеологическому спору. Несмотря на полное отсутствие сущностного содержания, эти аргументы могут использоваться для возражения против аргументов, основанных на фактах, что часто и делается.
Опровержение таких мифов – сизифов труд: на месте одной отрубленной головы этой гидры тут же появляется новая. Как заметил по этому поводу социолог Тед Гёрцль, “когда мнимый факт опровергается, конспирологический мем часто просто заменяет его другим таким же фактом”. Ошибка конверсии служит щитом от признания реальности, тотемом, призванным сохранить веру, невзирая на самые мощные доказательства, ее опровергающие. Интересным в этом отношении является живучее убеждение в великом научном заговоре – например, многие верят, что фармацевтические компании скрывают средства излечения рака или что климатические изменения – это ложь, пропагандируемая учеными; 7 процентов американцев убеждены, что никакой высадки на Луну не было, а еще больше людей уверено, что вакцинация – это коварный заговор власть имущих. Общим для всех этих выдумок является твердое убеждение в том, что ученые принимают участие в массовом обмане. Всякий, кто имел возможность наблюдать ученых вблизи, найдет это мнение смехотворным, потому что привести ученых к согласию – это практически то же, что согнать кошек в послушное стадо.
Мне приходилось много раз сталкиваться с такими верованиями за время моей работы по распространению научных знаний. Эти ложные убеждения с регулярностью часового механизма материализуются в отношении предметов, относительно которых общественное восприятие не совпадает с мнением науки. Когда я пишу на такие темы, как вакцинация, ядерная энергия, фторирование воды, онкология или климатология, то основной стратегией маргинальных элементов становится стратегия “подсадной утки”: оппоненты настаивают на том, что я – скрытый агент, услуги которого оплачивают заинтересованные фирмы и компании. На самом деле это вздор, простое повторение ошибки конверсии (“подсадная утка сказала бы так; следовательно, автор – подсадная утка”), которое используется таким образом, чтобы обвинитель мог отбросить информацию, противоречащую его позиции, но не признать, что эта позиция может оказаться ошибочной. Меня всегда поражало вездесущее проникновение конспирологических взглядов и их эффективное влияние на способность общества понимать суть научных данных. Этот интерес побудил меня написать в 2016 году статью о живучести конспирологических воззрений, где я попытался оценить, возможен ли в принципе такой массовый заговор ученых: сумело бы НАСА имитировать посадку на Луну, или смогли бы ученые дружно поддержать обман относительно глобального потепления? Простейшая математическая модель приводит к однозначному выводу: даже если все заговорщики умеют держать язык за зубами, масштабные заговоры не имеют практически никаких шансов оставаться тайной на протяжении длительного времени.
Результат был неудивительным: заговоры, конечно, случаются, но удержать крупный заговор в тайне практически невозможно. Об этом еще в 1517 году предупреждал Макиавелли, который писал, что “многие [заговоры] были раскрыты и раздавлены в самом начале, а если какой-либо из них оставался тайной, будучи известен многим людям, то это можно считать великим чудом”. Двумя столетиями позже Бенджамин Франклин выразился еще более кратко: “Три человека могут сохранить тайну, если двое из них мертвы”.
В нашу эру всепроникающих связей удерживать что бы то ни было в секрете стало еще более трудно. Тем не менее мой вывод сотряс главный постулат конспирологического дискурса. Через несколько часов после публикации я сделался героем писем, блогов и видеоклипов, авторы которых злобно утверждали, будто мое предположение об отсутствии научного заговора само по себе доказывает, что я являюсь его частью. Это просто образцовый пример ошибки конверсии, утверждения консеквента. Мой опыт в этом отношении не уникален – argumentum ad conspiratio (аргумент к конспирации) является типичным обвинением, которым бросаются сторонники конспирологических теорий, когда сталкиваются с теми, кто опровергает их утверждения. Люди, предъявляющие такие обвинения, отрицают противоречащую их мнению информацию, не дав себе труда разобраться в ней хотя бы на элементарном уровне, так как желают избежать когнитивного диссонанса, который может возникнуть при признании противоречия. За это стыдно вдвойне, потому что, как мы увидим, сами противоречия могут очень многое сказать о нашей реальности.
Глава 2Доведение до абсурда
Представьте, что вам кто-то сказал, будто сталь легче воздуха. Вы станете возражать; еще бы, ведь будь это правдой, сталь парила бы в воздухе, как семена одуванчиков на ветру. Не проводя никаких измерений и взвешиваний, мы знаем, что этого просто не может быть. Автомобили не надо привязывать к вбитым в землю колышкам, а военные корабли не ведут себя, как воздушные шарики.
Если бы мы поверили в такое утверждение, то возникло бы непримиримое противоречие между ним и тем, что мы наблюдаем в реальности. Очевидная абсурдность высказывания приводит к тому, что мы его отвергаем. В этом суть философского понятия reductio ad absurdum (доведение до абсурда), в котором посылки отвергаются, потому что приводят к непреодолимому противоречию. В этом отношении противоречия чрезвычайно полезны, они говорят нам, что мы ошиблись в наших допущениях или рассуждениях. Выдающийся математик Г. Харди описывал их как “гамбит, намного более изящный, нежели гамбит шахматный; шахматист может предложить жертву пешки или даже фигуры, а математик может предложить пожертвовать игрой”[5].
Формальные свойства математики имеют весьма любопытное происхождение, а первооткрывателем их стал Пифагор Самосский – одна из самых противоречивых исторических личностей. Прошло больше двух с половиной тысяч лет после его смерти, но имя Пифагора до сих пор живет в названной в его честь теореме о прямоугольных треугольниках[6]. Что же касается реального древнегреческого ученого Пифагора, то он был сложным и чудным человеком – столько же мистиком, сколько и математиком, оставившим нам в наследство любопытное духовное учение и незаурядное самомнение. Более напоминавший Рона Хаббарда, нежели Г. Харди, он основал религиозную секту своего имени – секту пифагорейцев. Подробности их верований были, разумеется, искажены за много лет и веков, и теперь мы можем судить об учении пифагорейцев лишь по немногим сохранившимся фрагментам. Известно, например, что они верили в метемпсихоз – греческую версию реинкарнации. Согласно Ксенофану, Пифагор был однажды напуган собачьим лаем, который он принял за голос своего умершего друга, возродившегося в образе пса. Последователи философа-математика воздерживались от мяса и рыбы, то есть были первыми известными из письменной истории вегетарианцами. По совершенно непонятной причине Пифагор испытывал отвращение к бобам и запрещал своим ученикам прикасаться к ним. Истинные причины этого запрета теряются в тумане веков, но версий существует несколько. По одной из них бобовым приписывали свойство священной связи с жизнью, по другой – Пифагор считал, что, испуская кишечные газы, человек теряет часть своей души.
В Самосе Пифагор жил в скрытой от любопытных глаз пещере, а именитые горожане советовались с ним по важным общественным вопросам в школе, которую он сам назвал “Полукругом”. Пифагор много времени провел в Египте, где на него оказали большое влияние символизм и загадочные обряды высшего египетского жречества. Свою школу Пифагор основал в греческой колонии, в Кротоне, где прозелиты давали клятву сохранять тайну, после чего становились членами общины. Прогрессивность пифагорейцев заключалась в том, что в свои ряды они принимали и женщин. Символизм играл в жизни общины выдающуюся роль: любой посвященный, который безрассудно решался показать чужакам почитаемые пифагорейцами священные изображения, бывал жестоко наказан.
Членам общины строжайше запрещалось мочиться, стоя лицом к солнцу, или проходить мимо осла, лежавшего на дороге. Тем не менее влияние Пифагора значительно и до сих пор, как утверждает Бертран Рассел в “Истории Западной философии”:
Пифагор является одним из наиболее интересных и одновременно загадочных людей в истории… коротко его можно описать, как комбинацию Эйнштейна и миссис Эдди[7]. Он основал религию, главным догматом которой было переселение душ и греховность употребления в пищу бобов. Вера эта воплотилась в религиозном ордене, который кое-где стал проникать в государственную власть и устанавливать правила жизни, пригодные разве что для святых. Но нераскаявшиеся грешники жаждали бобов, и рано или поздно в таких полисах вспыхивали мятежи.
Если оставить в стороне неортодоксальные положения пифагорейской веры, то объединяла последователей Пифагора философия, наполнявшая математические явления религиозным значением: числа источали божественность, а в отношениях между ними скрывались тайны космоса. Параллель с религией не является натяжкой: после открытия доказательства 47-го положения Евклида пифагорейцы принесли в ритуальную жертву быка. Они искали эзотерическое значение в гармонии чисел и из всех своих верований превыше всего ценили мистическую пропорцию. Пифагорейцы верили, что все числа можно выразить особым отношением, единственной дробью с присущими ей внутренними мистическими свойствами. Например, число 1,5 должно быть сведено к сущностному отношению 3/2, или 1,85 к 37/20. Ту же логику следовало прикладывать и в отношении целых чисел; например, 5 можно свести к простой дроби 5/1.