Нереал — страница extra из 3

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯИ НА МАГОВ МОЖНО НАЙТИ УПРАВУ!

Кто заорал?!

Я заорал?..

Ну да...

Попробуй тут не заори!

Васька от моего вопля очнулся и выхватил пистолет, Башарин замахнулся лопатой, а я, шарахнувшись от огненного снопа, шлепнулся на задницу и продолжал вопить, но уже как-то прерывисто.

Бородатый верзила в кольчуге соскочил: с подмостков и пошел на нас, держа перед собой факел, т

— Вы как сюда попали? — спросил он. — И чего вы орете?

Очевидно, он не мог поверить, что такой звук издала одна-единственная глотка.

— А вы кто такие? — вопросом на вопрос ответил Вася.

— А вы?

— А я — следователь Горчаков из городского УВД. Видя, что разговор сворачивает в серьезное русло, я начал вставать.

— Вы что, насчет противопожарной безопасности, что ли? — изумился бородатый. — Ну, днем — я еще понимаю! Но чтобы ночью выслеживать! Лирайт, прыгай сюда! На нас сейчас протокол составлять будут.

— Ты облез, да? Совсем облез? — поинтересовалась девушка с мечом. — Он такой же следователь Горчаков, как я — гоблин!

— Документ предъявить? — спросил Вася.

— У нас у самих этих документов — жри не хочу! И бородатый, пошарив за пазухой, откопал там и вручил Ваське удостоверение. При свете факела мы трое сунулись туда носами.

Это были корочки примерно такого размера, как Мой университетский диплом. Они содержали в себе портрет бородатого и следующую запись:

“Настоящим удостоверяю, что податель сего является умертвием и заклятиям второго и третьего колец не подлежит. Подпись — Саурон”.

— Они... — безнадежно произнес Башарин, — они нас на машине обогнали и другой стороны заехали...

С подмостков соскочил высокий парень в длинном плаще. Теперь было видно, что плащ застегнут на плече огромной круглой штуковиной с камнями, несомненно, имеющей магический смысл. Длинные волосы были с боков заплетены в две тоненькие косички. Еще у парня имелась на голове повязка с тайными и грозными знаками. Все это состояло в каком-то неожиданном, и потому жутком противоречии с простецкой круглой физиономией.

— Отколь грядете вы, о гоблины, в сей край, и что несете мирным жителям лощины? — провозгласил он.

Тут уж даже страх не удержал меня от высокой поэзии.

— Уж как дали три дородна добра молодца кросс по местности пересеченныя! — ответил я не менее торжественно. — Утекали три дородна добра молодца от злодеев с телегой заморскою да на вас в сих хоромах напоролися!

— Свои люди! — заорал откуда-то сверху мальчишеский голос.

— Погоди, Лионель! — одернул бородатый. — Ну, как, еще документов надо? Он достал еще одни корочки.

— Настоящим удостоверяю, что мастер Корвин с восьми утра до ноль-ноль — двух часов является самоходным говорящим пнем! — прочитал он. — Еще? Мы переглянулись.

Похоже, что эти маги удрали из сумасшедшего дома — и оставалось только дождаться, когда за ними прибегут санитары, подумал я. Но сноп радужного пламени?

Васька, как выяснилось, задумался на другую тему — почему они не вырывают из наших рядов Башарина?

— Игореха, порядок! — зашептал он прямо в ухо. — Это какие-то другие маги! Конкурирующая фирма!

— Понял, — отвечал я.

Гордость переполнила мою истрепанную гипнотическими заморочками и ночным кроссом душу.

Похоже, один лишь я мог говорить на равных с этой компанией. Васькино звание и лопата Башарина тут почему-то всерьез не принимались.

Однако именно Башарин и внес в наши отношения долгожданный перелом.

— Вы примите трех дородных добрых молодцев! — возопил я, даже подняв руку, как памятник Ленину, все еще торчащий перед Дворцом пионеров и школьников. — Защитите их от нечисти поганыя, что на черной иномарке их преследует, и сведите добрых молодцев в укрытие...

— Костя! — воскликнул вдруг Башарин. — Костя, да это же я — Валентин!

Круглолицый парень шагнул к нему

— Точно!

— Сафари, это кто? — спросил бородатый, он же по документам — умертвие и самоходный говорящий пень.

— Клиент!

Тут и я узнал знаменитого снайпера. Более того — Васька наконец-то врубился.

— Константин Федорович... Ковальчук?.. — даже фамилию вспомнив, уточнил он.

Тот, кто стоял перед нами, был так же похож на Константина Федоровича Ковальчука, как был бы похож на него чернокожий вождь племени мумба-юмба в парадной раскраске и юбке из пальмовых листьев.

Сафари шагнул к нему и вгляделся.

— Ребята, это действительно следователь! — и, подумав, добавил: — Возможно, даже Горчаков! Ну, Корвин, репетиция отменяется. Это он по мою душу! Вон — и Башарина привел! Как будто меня нельзя каждый день отловить на службе!

— А нельзя ли решить вашу проблему с утреца? — надвинулся на Ваську бородатый Корвин. — Это же не вопрос жизни и смерти!

— Да нет никакой проблемы! — воскликнул Васька. — Мы тут случайно оказались.

— Ночью, на полигоне, — случайно?!

— Кылдык! — заорал кто-то наверху. Надо полагать, от восторга.

На подмостках появились еще какие-то люди, все — в длинных плащах, с повязками, которые несколько лет назад у волосатых назывались “хайрешники”, в сапогах, и, что самое жуткое, — при оружии. Огромные мечи в свете факела серебрились и бликовали. Я не мог упустить такое зрелище и стал открывать сумку с техникой...

И успел сделать несколько кадров, пока они ловко прыгали вниз.

Вдруг двое пропихнулись к Ваське и встали перед ним по стойке смирно.

— Не узнали, Василий Федорович? Это же я — Леша!

— Какой Леша? — Васька на всякий случай отступил. Перед ним стоял здоровый дядя в доспехах и с какой-то Подозрительной бородой.

— Леша Орехов! Из “Бастиона”! Ну? Вспомнили? — и богатырь ухватился за бороду, как бы желая явить миру свое подлинное лицо.

— Хрумгор, не моги! — взвизгнула девчонка в золотых лосинах по имени Лирайт. — Я ее второй раз так закрепить не сумею!

И треснула бородовладельца по кольчужной руке.

— Василий Федорович, это не сумасшедший дом! — поняв, что с нами тремя творится, воскликнул Леша. — Это просто наша ролевушная тусовка готовится к большой игре на выезде! А нас завербовали в гномы! То есть взяли в гномы по бартеру!

— В гномы по бартеру? — переспросил Васька. Ну что же, подумал я, если в городе полно под завязку нечистой силы, если маги шастают по огородам, охотясь за инкубами, и черные иномарки прикидываются милицейскими “газиками”, то почему бы для полноты картины не завестись еще и гномам, ведущим торговые дела с какой-нибудь фирмой, получающей военную силу по бартеру? Бизнес — он и у гномов бизнес...

— Ну да! — Леша повернулся к Корвину и Сафари. — Ребята, вы продолжайте, а мы с Сашкой все им сейчас объясним. Пойдем в сторонку, Василий Федорович.

— Так что, начинаем сначала? — спросила Лирайт.

— Мне другой баллончик нужен, — сказал Сафари. — Этот я весь израсходовал.

— А другого нет, — сообщила девчонка в длинном платье, с корзиной на сгибе локтя и тоже в длинном плаще с капюшоном. — Ты уже весь мой дезик извел!

— Ну, если ты мне пустые баллоны подсовываешь!..

— Какие пустые! Пустые тебе полтора метра огня не дадут!

— Ну, значит я в эн-зэ возьму!

— Попробуй только!

Леша с Сашей стали нас оттеснять в глубину зрительного зала.

— Что там у вас за баллоны с огнем? — поинтересовался Васька.

— Так, бутафория. Нажимаешь на кнопку аэрозольного дезика и поджигаешь. А что — правда, здорово выглядит?

— Правда, — подтвердил Васька, покосившись на меня. — Более чем здорово.

И тут Башарин заржал. Не засмеялся, а именно заржал, как жеребец стоялый. Можно подумать, сам он не шарахнулся, когда Сафари выпустил чуть ли не изо рта огненный сноп! Я-то вскрикнул, это дело естественное, а он чуть Ваську не опрокинул.

— Значит, играете? — уточнил Васька. — Взрослые люди! В гномов играете!

— Корвину вообще тридцать пять, — сообщил Саша. — И он, между прочим, известный коллекционер. Он старое оружие собирает, реставрирует и за бешеные деньги продает. Ну, Сафари вы и сами знаете.

— Вы-то как сюда попали, гномы?

— Я же говорю — по бартеру! — вмешался Леша. — Ролевики сотрудничают с курсами бодигардов. Очень просто, Василий Федорович! Они у нас клиентов играют и нештатные ситуации создают! Особенно на экзаменах. Клиент — он же дурак? Он же в нештатной ситуации ведет себя как идиот?

— Понял! — воскликнул Васька и повернулся к нам с Башариным. — Это правда, они для выпускных экзаменов клиентов со стороны приглашают. Только я не думал, что сумасшедших...

— А что? — обиделся за ролевиков Саша. — Вот, скажем, я со второго захода сопровождение сдал. У меня клиентом была Лирайт. А это — черт с рогами, а не девчонка. Задание — провести шесть кварталов, откуда будет нападение — неизвестно. Ну, веду. На нас из дверей двое пьяных валятся! Я ее — за спину, их — ногами, а она кидается в троллейбус! И уезжает! Ну, упустил клиента, приходи через две недели пересдавать.

Ряженые ролевики, догадавшись что речь идет о их подвигах, подтянулись поближе.

— Так строго? — не поверил Васька.

— Ну! — подтвердил Леша. — Думаете, если нас учат ходить в паре, тройкой и ромбом, так это уже и все? Вы вот как-нибудь не в свой день придите и посмотрите! Мы ведь почему в “Бастион” охранниками пошли? Ротман хорошо платит! А мы ведь можем с любой вип-персоной бодигардами работать!

— Я все понял, — и голосом, и даже рукой утихомирил его Васька. — Они вам изображают клиентов на экзамене, вы им — гномов, когда потребуется. Извините, что помешали.

Я невольно вздохнул. С одной стороны, вряд ли при таком стечении народа — и довольно неожиданного народа — маги попытаются нас достать и отнять у нас Башарина. С другой — ну, что может бодигард, пусть даже с сертификатом, против гипнотизера?..

— Вас-то как сюда занесло среди ночи, Василий Федорович? — спросил Саша.

— Да вот занесло...

Ну естественно, подумал я, как этот супермен в должности следователя угрозыска признается соплякам, что удирает от магов? Ему за это, поди, начальство потом выговор влепит! Ну, ладно, я-не супермен, я — педагог, я могу признаться.

— Ребята, — обратился я к гномам-бодигардам, — мы тут в неприятность влипли. В Малаховке какая-то нечисть завелась, гипнозом балуется. Вот его преследовали. Мы ему-то помогли, а в результате вот тут оказались.

Я показал на Башарина.

— Нечисть? Гоблины? — радостно загомонили ролевики.

— Тихо, тихо... — к нам подошел Сафари. — Это правда насчет гипнотизеров?

— Правда, — глядя в пол, признался Васька. — Вот, свидетель...

— Тут со мной точно какая-то чертовщина творится, — подтвердил Башарин очень даже независимо. — Гипнотизеры какие-то за мной гоняются. Чего я им такого сделал — понятия не имею! Где я им в кашу плюнул — хрен их знает!

Даже лучший в мире актер не сыграл бы полное башаринское неведение лучше, чем он сам — с этой даже в состоянии изумления неподвижной рожей, умудрившись дать высшую степень недоумения только еле намеченным разведением в стороны крупных ладоней.

Сафари принюхался.

— Василий Федорович, вы эту нечисть своими глазами видели? Или с Валькиных слов?

— Своими глазами, — сказал следователь угрозыска. — Я, как видите, трезв хуже всякого стеклышка.

— Ага-а-а... — протянул Сафари. — Лирайт, Корвин, Лионель, Хэмси, Корнет, Стажер! Ко мне!

И, когда его молча окружили вызванные лица, он обратился к нам с такой вот странной речью:

— Мы не маги, конечно, но, вы только не пугайтесь, кое-что такое у нас получается. Сейчас мы пойдем и разберемся, кто вас тут по Малаховке гонял...

— Стойте! — Васька загородил им дорогу. — Это серьезно! Они... они... они — профессионалы!

— Я же говорю — кое-что умеем.

И Сафари, отстранив Ваську, повел свой странный отряд наружу, в казарменный двор и далее — к несуществующему забору.

— Non scholae, sed vitae discimus, — сказал я им вслед. Кто их знает, чего они там умеют...

— Ты сиди здесь! — велел Васька Башарину. — А я пойду с ними.

Я заступил ему дорогу.

— Да нельзя же их отпускать одних! — крикнул Васька. — Это же дети с игрушками!

И показал мне настоящую игрушку — свой табельный пистолет.

Естественно, я потащился за ним следом... А спросите — зачем?

А вот не знаю. Ноги сами понесли. Потащился, поперся, повлекся! Как будто мало мне было всей ночной беготни! Вот непременно нужно было ближе к утру расквасить нос и сломать редакционную дигиталку!

Отряд ролевиков двигался по пересеченной местности. Я к тому, что за несколько лет бесхозности территория казармы сделалась-таки пересеченной. И шел он вовсе не туда, откуда нас принесло. Ролевики с бодигардами знали какие-то другие тропы, не привязанные к одиноким воротам, лишенным родного забора.

И они перешли какую-то незримую черту.

Я понял это по тому, как они остановились, вытянулись в цепочку и взялись за руки. Таким вот хороводом и двинулись дальше. Только чуть помедленнее.

— Учуяли, — сказал мне Васька.

Вот как следователь угрозыска может моментально уверовать в сверхъестественные способности заигравшихся переростков — этого я не знаю и объяснить не берусь.

— Зайдем-ка слева... — прошептал он.

Предполагалось, что Васька с пистолетом подкрадется сбоку и при необходимости вмешается в побоище, а я, вооруженный сумкой с фототехникой, буду прикрывать ему в этом побоище тыл. Однако я пошел за ним след в след, на каждом шагу всуе поминая Башарина. Уж лучше бы тыл прикрывал он со своей боевой лопатой. Я споткнулся.

— Тихо! — прошипел Васька. — Пусть они думают, что мы где-то в казарме прячемся! А мы попробуем напасть на них с тыла.

Все оказалось еще хуже, чем я думал!

Васька, чувствуя себя опозоренным после бегства, решил поквитаться с магами. И не ждать столкновения магов с ролевиками, а напасть лично, персонально, собственноручно и собственнопистолетно.

— Вот... — почти беззвучно сообщил он.

— Ага...

Они забрались-таки на казарменную территорию, эти амбалы, они сообразили, где нас следует искать!

Их было трое.

И они заметили ролевиков, а те их еще не видели.

Ой, что сейчас будет, подумал я, ой, что будет!

Если крикнуть — амбалы мгновенно залягут и, черт их знает, могут и огонь открыть. Магический, но скорее — пистолетный или автоматный.

Я вспомнил свое открытие примерно часовой давности и полез в сумку...

Пистолет — ерунда. А вот фотовспышка!

Мгновенно высветились три гнусных злодейских силуэта и более того — три сытые рожи явственно обозначились.

От неожиданности эти скоты замерли — бери их голыми руками!

Но Сафари даже не замахнулся. И не попытался пошарить рукой в области подмышки — а ведь мог бы на всякий случай прихватить с собой из тира оружие, снайпер треклятый! За ту долю секунды, что действует вспышка, он мог бы выхватить пистолет и перебить всю компанию — или американские фильмы про крутых суперменов врут, как табун сивых меринов.

— Кылдык бафомет! — негромко приказал Сафари. — Корвин, дихло!

Ролевики запели.

Это была та грозная песня, которой они до полусмерти нас троих перепугали, исполняя ее со сцены.

Они пели, держась за руки и наступая, а те амбалы стояли ошарашенные. И простояли бы долго, кабы не Корвин.

Шагнув вперед, он поднес руки ко рту, и тут же рядом оказалась Лирайт.

Из сложенных ладоней Корвина вырвалось пламя! Не тот жалкий снопик огня, который так нас ошарашил, а настоящий поток, шквал, да еще с подозрительно знакомой пронзительной вонью!

Отмахиваясь руками, амбалы обратились в бегство. Ролевики проводили их своей жуткой песней, от которой у меня все еще мороз по коже продирал. Боюсь, что и у Васьки — тоже.

И все же Васька рассмеялся вслед беглецам. Беглецам ли?

Когда амбалы растворились во мраке, я нацелился туда, где им полагалось бы околачиваться, и нажал на кнопку. Вспышка осветила пустое место. Оказалось — они сместились несколько вправо.

— Кам-про-ман-дос! — выкрикнул Сафари, и цепочка ролевиков, чуть перестроившись, двинулась туда, как бы желая замкнуть непрошенных гостей в хоровод.

— Да что они, заманивают, что ли? — удивился Васька. — Сафари, назад! Назад, ребята! Эй, ты что? Дед! Одновременно раздался свист.

— Дед! Дед! — размахивая руками, как будто гоняя ос, и отступая при этом, вскрикивал Васька.

Я и не заметил, как к нам подобрался маленький, сгорбленный, яростный дед-вонючка. Он лупил Ваську наперекрест длинным прутом и бормотал что-то совершенно невнятное.

— Беги! — приказал я. — Он же тебя всего провоняет! Но дед почему-то не пускал в ход свое грозное оружие, а сражался нелепым прутом, пока Васька не выхватил эту розгу и не переломил к чертям собачьим. Все это произошло так быстро, что я не сразу нажал на кнопку.

— Да что ж это, батюшки? — плаксивым голосом воззвал мерзкий дед. — Не рвется, зараза, не рвется, сволочь! К нам уже бежали Стажер, Хэмси и Лирайт. Оказалась, ненормальная девчонка, будучи позвана в атаку на гипнотизеров, успела пристегнуть к поясу деревянный меч. Я как раз вспышкой дал ей возможность напасть на агрессора.

Лирайт из глубокого выпада рубанула деда-вонючку по ногам. Он грохнулся набок и наконец-то разинул пасть.

Но встретил-таки дед достойных противников!

Не успел он выдохнуть с хищным придыхом “Х-ха-а!”, как рядом с Лирайт оказался Корвин. Он выкинул вперед руку с баллоном, и дед получил прямо в пасть ядовитую струю, по силе вонючести сопоставимую с его собственным ароматом, но более химического, что ли, происхождения.

Взревев и захлебнувшись собственной атакой, дед откатился — а дальше покатился, как мяч, и сгинул во мраке.

— Это что? — тыча в баллон, спросил Васька.

— Эн-зэ, — объяснила Лирайт. — Дихлофос.

— Который против тараканов? — уточнил я, как будто бывают другие.

— Хорошая штука, — заметил Корвин. — Горит замечательно. И вот... пригодилось... А вообще мы его для большой игры бережем.

— Кто это такие были? — спросил маленький, толстенький Хэмси.

— А черт их знает, — отвечал Васька. — Хорошо вы их!

— Я же говорил, — Сафари взял у Корвина баллон и отдал Лирайт. — Топливо — экономим! Василий Федорович, вы, может, не поверите, но когда мы вот так идем вместе и еще поем, всякие чудеса получаются. Однажды перед самой игрой над полигоном дождь собрался. Так мы тучу отогнали.

— Поверю, — пробурчал следователь угрозыска и потер плечо. Очевидно, безумный дед лупил во всю дурь.

Мы еще постояли, прислушиваясь и ожидая контратаки. Но сгинули амбалы, не появлялся и дед. Должно быть, укатили на черной иномарке, имеющей способность прикидываться милицейским “газиком”.

Молчание бы и дольше затянулось — но я обратил внимание, что вся команда, от огромного Корвина до маленького Хэмси, и даже малоуправляемая Лирайт, смотрит на Ваську, как бы ожидая его распоряжений. Васька же смотрел в землю, хотя с тем же успехом мог и таращиться по сторонам — вокруг был мрак. Не густоты дегтя, однако порядочный.

Я ткнул его локтем вбок.

Он вздернул подбородок.

Рожа у Васьки не шибко выразительная. Он, может, вселенские проблемы решает, а если судить по выражению — задремал с открытыми глазами. Или действительно задремал — но невольно создает видимость медитации, достойной йогов и Шамбалы... Тьфу, не к ночи будь помянута! Как он нашу “Шамбалу-Плюс” из окна шарахнул!..

— Василий Федорович, — Сафари всем видом и интонацией давал понять, что всякий гость хорош, пока не слишком мешает хозяевам. — От нас еще что-то требуется?

— Да, — сказал Васька. — Нужно где-то спрятать Валентина. Вся эта чепуха, ребята, из-за него.

— А у вас нельзя? — удивился Сафари.

Мне кажется, в эту ночь и сам Башарин не возражал бы, если бы его привезли в ментовку и сунули в КПЗ. Он бы там хоть отмылся после своего огородного житья.

Но Вася, которому начальство каждое утро напоминало о не изловленном по сей день киллере, принял неожиданное, как мне тогда показалось, решение.

— У нас — не надо, — веско заявил он. — Я хочу его спрятать там, где его действительно никто не догадается искать.

— На Базе, что ли? — спросил у команды Сафари.

— А-а! — Лирайт махнула рукой. — Все равно ночь вдребезги! Хрен с ним — возвращаемся на Базу! Там всем места хватит.

— На какую Базу? — насторожился следователь Горчаков. Мало того, что эти безумцы согласились приютить человека, за которым гонятся жуткие колдуны, так он еще и названием недоволен!

— На нашу, — буркнул Корвин. — Ну, есть у нас такая...

— База хронодесанта, — сказал Хэмси так, словно каждому идиоту было известно: именно из нашего города совершает свои налеты знаменитый на всю галактику хронодесант.

Васенька посмотрел на меня, как будто без моего вердикта и шагу бы не ступил в направлении Базы. Точно, сообразил я, я же историк и должен сейчас объяснить ему, что слово “хроно” употреблено по назначению.

Но ничего я объяснять не стал.

Пусть сперва он мне объяснит, почему Башарина нельзя было спрятать в ментовке!

ГЛАВА ВТОРАЯА НЕ ХОДИТЕ, ДОБРЫ МОЛОДЦЫ, ПО СЛЕДАМ НЕРЕАЛОВЫМ!

Эту Базу хронодесанта видеть нужно было! Когда-то давным-давно там жили люди. Они установили кухонный гарнитур и привезли холодильник. Они купили шкаф и два кресла с журнальным столиком. А потом куда-то подевались.

Те, кто их сменил, не обременяли свои головы мебельными делами, а просто привезли и покидали на пол матрасы, классические полосатые матрасы, возможно, даже больничные. Они также стащили сюда множество книг, но полки вешать не стали, это тоже было ниже их достоинства. Книги стояли вдоль стены высокими пирамидами, не менее метра, — вернее, параллелепипедами, если уж считаться со стереометрией. Эти параллелепипеды угрожающе кренились. И не хотел бы я попасть под обвал — среди книг имелись и дореволюционные фолианты издания Брокгауза и Ефрона.

Хронодесант в составе Корвина, Лирайт, Хэмси и Корнета, доставивший нас сюда, не только о мебели — и о еде мало беспокоился. Хотя Вася предлагал денег, чтобы добежать до круглосуточного ларька, хотя и я полез за кошельком, они уставились на нас, как на принцев крови, имеющих наглость требовать маринованных устриц, и командировали младшего. Корнета, на кухню варить макароны.

Серые макароны, опущенные в не успевшую закипеть воду и доведенные до состояния плохо размешанного цемента (или бетона?) получились того самого качества, которое моя строгая бабуля обозначает словом “по-польски”. Скажем, “котлеты по-польски” — это котлеты, которые нечаянно вывалили на пол и потом сметали на тарелку грязным веником... Корнет честно пытался обжарить эти жуткие макароны на остатках растительного масла, но, как мне показалось, выполнял эту операцию впервые в жизни.

Что любопытно — Корвин, Хэмси и даже Лирайт ели этот кошмар с большим энтузиазмом. Башарин тоже наворачивал — будь здоров. Очевидно, ему просто надоела ворованная на огородах картошка.

Комнат было две. Лирайт и Корвин ушли ночевать в дальнюю, более того — заперлись там, а Хэмси и Корнет легли на матрасах в проходной. Нам как гостям выделили два кресла с приставленными к каждому набитыми рюкзаками, неизвестно чьими, и спальник.

Но нам было не до сна. Вася велел нам с Башариным оставаться на кухне и приступил к допросу.

— Протокола не будет, — сказал он с таким видом, что мне одновременно сделалось нехорошо и отрадно. Нехорошо — потому, что Васька явно затевал какую-то противозаконную самодеятельность. А отрадно — в случае соблюдения юридически-процессуальных норм именно меня заставил бы этот вредитель конспектировать свою склоку с Башариным.

— Можно и с протоколом, — возразил Башарин. — Как там у вас положено? Протокол допроса подозреваемого...

— Свидетеля, — поправил Васька.

— ... от такого-то числа такого-то мохнатого года...

— Двадцать восьмого сентября... Нет, двадцать девятого! — внес я свою лепту.

— Какого???

Очевидно, скитаясь по огородам, Башарин не догадался делать на какой-нибудь стене зарубки.

— Двадцать девятого, — подтвердил и Вася. Башарин только вздохнул.

— Я уже знаю, что ты ни в чем не виноват. Ну и какого же ты лешего удрал, если не виноват? — резонно спросил Вася.

Это уже было начало допроса.

— Да-а, не виноват! — прохныкал здоровенный дядька Башарин примерно так же, как хныкал в возрасте четырех лет, будучи застукан за добыванием шоколадных конфет из запечатанной коробки. Имелось в виду — да-а, все факты — против меня, но на самом деле я действительно не виноват, и все вы, невзирая на оправдания, до смерти будете считать меня виноватым!

— Вот, Игорешенька, — Вася совершенно непедагогично показал на впавшего в младенчество Башарина пальцем. — Вот, смотри и учись, как не надо вести себя с органами власти. Этот мужчина наверняка был в указанное время занят чем-то противозаконным, но куда менее противозаконным, чем стрельба по президенту “Бастиона”. Допустим, он даже снимал колеса с чужой машины. Ну, что мы с ним сделаем за колеса? Обругаем, заставим вернуть украденное и впаяем какой-нибудь идиотский условный срок...

— Да не снимал я никаких колес! — заорал Башарин. — Что я — совсем идиот?

Мы переглянулись и одновременно повернулись к кухонной двери. Оба юных существа, Хэмси и Корнет, наверняка дрыхли без задних ног, но каково было Корвину и Лирайт в самую неподходящую минуту слушать такие вопли?

— Ну, я бы не рискнул так категорически заявлять... — тонко намекнул я.

— Башарин, прекратите наконец истерику! — казенным голосом рявкнул Вася. — Вы в состоянии осознать свое положение? Вы несколько месяцев стреляли в тире, и не просто так, а тренировались с Костей Сафари. Вы не выпадали из девятки. Я связался с курсами бодигардов и узнал, что вы хотели туда поступить, но возраст уже не тот, берут до тридцати пяти. Тем не менее вы продолжали всем рассказывать, что хотите сменить профессию, и тренировались! Так?

— Так, — не дождавшись от Башарина ответа, сказал я. — Давай, Вась, оглашай дальше!

— Дальше по списку — во время покушения на Ротмана вы были непонятно где. И, наконец, сбежали! Что я как следователь должен был подумать?

— Да чего ты — были, сбежали?.. — восстал против вежливости Башарин. — По-человечески нельзя, что ли?

— Я с тобой, дураком, пробовал по-человечески — так ты визжать начинаешь, — объяснил Вася. — Ну вот объясни мне — как назвать человека, который не виноват, но на всякий случай удрал? Он таким дурацким образом заставляет всю городскую милицию гоняться исключительно за собой, а настоящий преступник в это время благополучно скрывается!

— Эх!.. — сказал на это Башарин и махнул рукой. В голосе слышалось: все рухнуло, жизнь не состоялась, и одна у меня перспектива — пойти и повеситься. Это “эх” Васе явно понравилось — перед тем, как намылить петлю, человек бывает склонен к откровенности.

— Да если ты даже в это время квартиру брал — тебе умнее признаться! — проникновенно посоветовал он. — Потому что если на тебе повиснет эта идиотская стрельба по Ротману — тебя в покое не оставят. Ротмановская “крыша” начнет из тебя выбивать — кто заказал? А им нужно знать, кто заказал, чтобы доложить о своей бурной деятельности. Тебе непременно надо, чтобы угрожали твоей жене и твоим детям?

Очевидно, такой вариант Башарину в голову не приходил. Он вытаращился на Васю, как бы надеясь прочитать на его лице, что это просто шутки у ментов такие, но спокойно и неколебимо было Васино лицо, и тогда Башарин посмотрел в поисках спасения на меня. Однако я заблаговременно получил приказ не вмешиваться и этюдов по актерскому мастерству на материале древнерусского фольклора не разыгрывать. Мне оставалось лишь горестно развести руками.

— Ну... — пробормотал Башарин. — Ну... Вася насторожился — уже и по роже было видно, что человек осознал, в какую кучу дерьма вляпался, и готов говорить хоть до завтра — лишь бы его поняли и за шиворот оттудова вытянули! А глядя на Васю, оценил ситуацию и я.

— Jacta est alea! — не удержавшись, провозгласил я. Ну а кто бы удержался?

Вася сверкнул на меня серыми, вмиг потемневшими глазами, но Башарину было в тот момент не до латыни: он думал — с чего бы начать.

— Да это все Ленка... — наконец пробормотал он. Вася ни с того ни с сего показал мне кулак. Кулак был не слишком внушительный, но я видел как-то Васю в боксерских перчатках, обрабатывающего “грушу”, и менее всего хотел бы оказаться на ее месте. И потому не латинское, а вовсе французское выражение “Cherchez la femme!” замерло на моих губах, как бы в последнюю долю секунды прихваченное за хвост зубами.

— Оцени, Башарин, я даже не спрашиваю, что за Ленка такая, — пришел на помощь Вася.

— Ну, Ленка из двадцать третьей квартиры! — выкрикнул тот. — Ну, муж у нее в командировку уехал!

— Ясно, — сказал Вася. — Муж в командировке — это великое дело. Но почему ты из своего захода налево делаешь такую глобальную тайну? Ведь не зарезал же ты эту Ленку?

— Да все моя! — нервничая, принялся объяснять Башарин. — Моя, понимаешь? Сказала — еще один заход, и катись ты на все четыре стороны.

— Мало ли... — начал было Вася, имея в виду, что все женщины только грозятся.

— Она ВСЕРЬЕЗ сказала!

— Настолько ты ее достал?

— Настолько... — вдруг Башарин словно воспрял к новой жизни. — Слушай, я же как решил? Я же понял, что если такого человека, как Ротман, подстрелили, значит, этого киллера всерьез искать будут! Я думал — отпечатки пальцев там, все эти ваши штуки! Что вы его быстро найдете — а тогда ко мне уже никто цепляться не будет!

— То есть решил отсидеться? — уточнил Вася. — А жене-то как объяснил свое отсутствие?

— Когда к Ленке собирался — позвонил, сказал, что халтура. Что напарник у себя дома потолки белит, на работе краску взял и меня пригласил, обещал дать новый кран для ванной. Ну, на два-то часа или там на три нормальная отмазка! А кран я в “Гербалайфе” отвинтил, там жильцы с третьего этажа выехали и кран совсем новый оставили.

— Это ты хорошо продумал, — одобрил Вася. — Значит, решил отсидеться именно в “Гербалайфе”, где целую пустую квартиру для себя приспособил. Что же мы тебя леший знает где отлавливали?

Башарин задумался.

— Знаешь, я вообще-то мало пью... Ну, до чертиков не допиваюсь... А тут и не пил — а такое было! Расскажешь — не поверят!

— Поверю... — Вася покосился на меня.

— Поверим, — пообещал и я.

— Ну... Спрятался я в той квартире, все с собой взял, термос там, пожрать, радио... Ну, заснул. А проснулся я... — тут Башарин сделал такое страшное лицо, чтобы и без слов стало ясно — стряслось нечто жуткое! — Проснулся оттого, что меня за шкирку держат! Я извернулся — и увидел я, ребята!.. Знаете, кого увидел?..

— Самого себя.

Башарин отшатнулся от Васи.

— Ты давай, рассказывай, — напомнил я ему.

— Ребята, моя рожа, чисто — моя! И ни с того ни с сего, на ровном месте — тресь меня в рыло! Я — сдачи! Он на меня прет, я отбиваюсь! Ну, жуть! Сам себя колошмачу!

— Ну и выпер ты его? — осведомился Вася.

— Так он же не один был! — как бы искренне удивляясь, что сразу не сказал такую важную вещь, воскликнул Башарин. — Одного-то я бы выставил! А так мне самому убираться пришлось. И, ребята, что дико — я же спал-то разутый, он мне обувь вслед выбросил. Так выбросил не ботинки, а старые “казаки”, которые я всегда на работе держу, они уже страшные как смертный грех.

— Ну и как, удалось тебе отмыть эти “казаки”?

— Пришлось кое-как...

— А дальше?

— Что — дальше?.. — Башарин махнул рукой. — До утра в парадном сидел. А потом, конечно, смылся.

— Почему смылся?

— Да бригада же! Они же сразу бы тебе позвонили!

— Тоже верно, — согласился Вася, всем видом показывая — действия Башарина не одобряет, но и не порицает.

А действия были такие: улизнув перед явлением бригады, он обзвонил несколько былых подруг, но ни у кого не случилось мужа в командировке. Связался также с дружбаном Борькой Жуковым, и Борька обещал приютить у себя на работе, а трудился он продавцом в магазинчике “second hand”. У Борьки удалось переночевать дважды, а потом на него хозяйка магазина так взъелась, что чуть не убила. Так что убежище вместе с тещиными бутербродами накрылось медным тазом.

— Ну, делать нечего — засел я на этих чертовых огородах! — даже не пытаясь объяснить, как его вообще занесло в Малаховку, подвел итог своих скитаний Башарин.

— Что жрал-то? — с заботливостью старой, видавшей виды няньки спросил Вася.

— А все очень просто. Я там, на огородах, ведь сторожем нанялся!

— Вот это да! — изумился я. — Лягушек, что ли сторожить?

— Нет, там корешок один прикупил земли, дом строит. Место хорошее, все магазины — через шоссе, лет через пять там таких особняков понастроят... Ну, чего-то у него затормозилось, он и нанял меня стройматериалы посторожить. Живи, говорит, там на первом этаже уже можно. Продуктов привез, денег немного дал. Живи, говорит, и гоняй всякую сволочь! Ну, думаю, моя дура скоро остынет, скучно ей станет, вот тут я и появлюсь. Она уж придумает, где меня спрятать. Опять же, сподручнее будет за ментами наблюдать — как они киллера ловят. День живу, другой, а на третий или четвертый...

Он замолчал, всем видом показывая — сейчас будет сказано нечто значительное.

— Ну, ну? — подбодрил Вася.

— Что — ну? Что — ну?! — заорал Башарин. — Я же говорю — опять сам себя увидел! Вы когда-нибудь слышали, чтобы зеркало заговорило?

— Как с похмелюги зеркало бреют — слыхал, а чтобы оно еще и говорило... — Вася всем видом и каждой ноткой интонации давал понять — представляю, сколько ты там выпил, охраняя новостройку, если уж до зеркальных речей дело дошло.

— Какая похмелюга?! — Башарин вскочил.

— Сядь! — гаркнул Вася, не вставая. — По существу!

— Себя увидел! Как живого! Я ему — ну, ты, родной! И он мне точно так же — ну, ты, родной! Попугай, блин! Какаду траханный!

— Кто попугай?

— Ну, этот. Который второй я.

— Вот, Игорек, мотай на свой несуществующий ус, — нравоучительно произнес Вася. — Так судьба наказывает мужчин, которые изменяют женам. Чтобы этого не произошло, лучше тебе оставаться холостяком. Иначе твое зеркало начнет тебе трещать по-латыни. Давай дальше, Валентин. На этот раз хоть обошлось без мордобоя?

— Ушел я от греха подальше, — туманно отвечал Башарин. — Не веришь, да? А я засел на той новостройке и начал пить. Думаю — семь бед, один ответ, если я уже сошел с ума, то от водяры мне хуже не станет.

— Судя по всему, пил ты там долго.

— Не знаю. А потом приехали какие-то, те самые, гипнотизеры, что ли, как раз когда я за картошкой шел, гонять меня стали. Ну а потом — вы...

— Спасибо бы сказал, что нас туда занесло, — напомнил Вася. — А теперь давай-ка подробнее про того двойника.

— Это действительно второй я, — подумав, сказал Башарин.

И больше следователь угрозыска ни фига от него не добился.

— А что ты рассчитывал услышать? — спросил я Васю, когда Башарин убрался спать в кресло. — Что он присутствовал при создании нереала? Или он бы взял да и признался, что сам изготовил тульпу по своему образу и подобию?

Вася сидел хмурый и смотрел на стакан с остывшим чаем.

— Этот бедолага — не совсем Башарин, — сказал он. — Валентин мужик пугливый, а этот как что — так в рыло... Если бы этот идиот хоть попытался с ним поговорить!

Я не понял, кто тут идиот — Башарин или нереал.

— Ну, я еще понимаю — в “Гербалайфе” это было невозможно. Но в Малаховке? Стоп! — Васька треснул кулаком по столу — Я все понял! Эти сволочи отправились в Малаховку за настоящим нереалом! Из этого следует — что? Что нереал тоже поселился на огородах!

— Погоди, погоди! — я даже замахал на него руками. — В огороде бузина... то есть нереал... Ты подтасовываешь! Ну, забрел нереал в Малаховку, ну, столкнулся с Башариным!..

— Не-е-ет! Они его там выследили! А Башарин им подвернулся случайно!

— Думаешь, маги не смогли впотьмах отличить человека от нереала? — я даже обиделся за магов. — Василий, это нам с тобой разницы не видно, а им-то видно!

— А почему они тогда Башарина гоняли? — резонно возразил Васька. — Значит, разница минимальная! Такая, что ею можно пренебречь! Помнишь, что говорил Астралон? Тульпа неотличима от человека!

— Да что ты так завелся? Да еще в четвертом часу ночи? Кто он тебе, этот нереал? Брат, сват? Откуда вдруг такая горячая любовь к гибриду тульпы и инкуба? И с чего ты вдруг решил, будто он в этом мире — как беспомощное дитя? Вон в “Отчем доме” чуть человека не убил, Башарину в торец заехал! Мало ли, что он не понимает, откуда взялся?..

— А ты вообрази, — проникновенным голосом сказал Вася. — Ты только вообрази — вдруг ты оказываешься непонятно где, среди незнакомых людей! Ты знаешь, что должен совершить что-то этакое, и творишь, но при этом у тебя нет ни квартиры, ни денег, ты вроде сумасшедшего, которого случайно выпустили! Вот скажи — нужно тебе, такому, помочь?

— Сумасшедшему место в дурдоме... — подал голос из кресла задремавший было Башарин. И, надо сказать, весьма кстати.

— А если бы ты завтра проснулся где-нибудь в Африке, в племени мумба-юмба? Тебя ведь там бы тоже приняли за сумасшедшего! — развернулся к Башарину Вася. — Ты, скажем, берешь банан и жрешь, а у них не принято, чтобы посторонние видели, как ты питаешься.

— Ну, это ты уж загнул! — Башарин даже проснулся от возмущения, а я посмотрел на Васю с некоторым уважением.

— Ничего не загнул, в каком-то журнале читал, — сказал Вася.

Вовсе это было не из журнала, а какой-то латиноамериканский писатель придумал, то ли Маркес, то ли Борхес, но мучительно вспоминать, что за писатель такой, я не стал — Васька сейчас был интереснее всякой литературы.

— Если ты видишь, что ребенок тонет, ты же бросишься на помощь? — наступал он на Валентина. — Ну так этот нереал — все равно что ребенок! Попал в мир взрослых людей, ничего не понимает, делает одну глупость за другой!

Башарин посмотрел на следователя Горчакова, как на малое дитя, проповедующее реальность Дед-Мороза, устроился в кресле поудобнее и накрылся с головой старым спальником, всем видом показывая, ну вас, ругайтесь хоть до утра...

Долго бы мы еще спорили о странном Васькином желании непременно взять нереала на руки и унести его от плохих дядек, но странная мысль проклюнулась среди извилин.

Иногда мои извилины мне самому напоминают огородные грядки — не пряменькие, как положено, а взаимоперепутанные. Я бросаю в них семечки, иногда — сам того не ведая, семечки прорастают, откуда ни возьмись — торчит этакий баобаб, не давая места более полезным растениям, и выкорчевывать его я тоже не могу — кто его знает, а вдруг на нем что-то ценное созреет!

Мысль эта была такая: что-то этой ночью прозвучало очень даже знакомое, как будто несколько дней назад подвернулся кусок веревочки, а сейчас вот — второй кусок, так что если их связать...

И в придачу это была очень смешная мысль.

— Васька! А ты сам — откуда взялся?.. — в совершенно театральном ужасе спросил я.

— Я? — Вася посмотрел на меня так, как все последние дни, взглядом санитара, которому давно осточертели закидоны палаты номер шесть до такой степени, что он сдвинется с места только при явной попытке самоубийства.

— Ты, ты! — мой ужас непостижимым образом, вопреки всем нотациям Станиславского, переплавился в восторг. — Ты ведь тоже — человек, каких не бывает! Тебя кто-то придумал! Ты — нереал!

— Я — нереал? Очень хорошо, — Вася демонстративно посмотрел на часы. Имелось в виду, что если человек в это время суток даже не уложил башку на подушку, то все равно фактически спит и грезит. — Я — серьезно! — серьезно, впрочем, не получилось, рот разъезжался. — Не ори. И без тебя тошно.

— Вася! У тебя хоть один выговор есть? Он повернулся ко мне и посмотрел то ли с недовольным удивлением, то ли с удивленным недовольством, тьфу, меня чуть было не занесло.

— А почему у меня должны быть выговора?

— Они у тебя ДОЛЖНЫ быть! У всех же у ваших есть!

— Ну, ладно, возьми бумагу, напиши мне выговор. Самое подходящее занятие в четвертом часу утра, подумал я, и достойное завершение бурной ночи. Но ведь не спится же!

— Вася! У кого из твоих сослуживцев вот так же, как у тебя, за много лет нет ни одного выговора? Только честно!

Вот это на него подействовало! Вася возвел очи к потолку, стал припоминать — и, конечно же, такого человека среди своих ровесников в недрах угрозыска не нашел.

— Ну, если человек грамотно работает, все делает правильно — за что же ему выговор? — спросил Вася, но он уже думал мысль, которую я вложил в его чересчур безупречную голову.

— Вася!!! Того, кто в вашей системе работает ПРАВИЛЬНО, какое-то время спустя находят в заброшенном сарае. Он там с весны лежит и ждет, чтобы пришли и собрали его в полиэтиленовый пакет.

— Значит, на том основании, что я жив?..

— Не только! — тут уж я заорал. — Кто-нибудь контролирует твою работу? Нет, ты скажи — начальство мешает тебе действовать на свой страх и риск? Кто-нибудь спросил тебя — почему ты привлек к расследованию совершенно постороннего человека?

Я показал на себя большим пальцем. Он смотрел на меня, сдвинув светлые брови, как смотрел бы на привокзального жулика, позволяя ему десять минут заливать про свою невинность, чтобы потом срезать несомненными фактами.

— Кто-нибудь запретил тебе использовать меня в таком серьезном деле? Да ты же не мент — ты частный сыщик, который получает зарплату от государства! Про тебя образцово-показательное кино снимать надо! — кажется, меня опять понесло, но остановиться я не мог бы под дулом пистолета. — Ты, честный, умный, активный, неподкупный, любимец начальства, что еще?.. В порочащих связях не замечен!

Тут до меня дошла еще одна истина.

— Васька... А ведь ты вообще ни в каких связях не замечен!

— Ты имеешь в виду — с женщинами? — догадался он.

Я кивнул. Раз шесть по меньшей мере. И с разинутым ртом — вот ведь дурная привычка...

Он отвернулся и стал смотреть в окно.

Честное слово, не знаю, о чем он думал.

— Ни фига себе! — возможно, мысленно произнес он, но почему-то получилось вслух. — За этой работой вообще всю физиологию забудешь. Ведь сколько раз уж говорил себе — нужно наконец познакомиться с толковой девицей и жениться!

Тема для нас обоих была болезненная.

Но я про себя все знал — я уже понял, почему мне нужна именно Маргарита, почему тридцатилетняя, подходящая по возрасту и социальному положению дама мне совершенно ни к чему... Я допускал, что и у Васьки есть одна, но пламенная страсть. Но с той же степенью вероятности он мог просто забыть, сколько времени пролетело с его последнего интимного контакта. Возможно, он сейчас в глубине души загибал пальцы, считая месяцы... судя по продолжительности молчания, счет уже пошел на годы...

Вот такая же хмуро-озадаченная и почти непреклонная рожа у него была...

Стоп!

— Вася... — Я сделал глубокий вдох. — Нужно срочно позвонить Астралону и спросить у него, что такое канал!

Вот теперь два конца веревочки, вынырнув из моих извилин, завязались в узелок!

— Канал — это наш общий геморрой, — немедленно отвечал Вася. Имелось в виду, что со дна городского канала постоянно поднимают всякую дрянь, заниматься которой приходится угрозыску. Трупы бомжей — это еще полбеды, был случай, когда в этом болоте плавала спортивная сумка, а в ней — аккуратные пакетики с белым порошком совершенно запредельной стоимости...

— Да нет же! Помнишь, Таир говорил, что не хочет перерубать канал?!. — тут меня прошиб пот, прямо-таки выстрелил на лице. — А сегодня — дед-вонючка! Помнишь, орал — не рвется да не рвется!

Вася молчал. Лицо было каменное — почище, чем у Баширина...

— Вася! Это — не тот ли часом канал, которым нереал связан со своим автором, то есть создателем?..

— Иди в задницу... — совершенно неуставно выразился следователь угрозыска, но меня уже несло, и на сей раз я был на верном пути!

— Потом — твое прошлое до того, как ты сюда переехал. Если ты где-то учился — почему к тебе ни разу не закатились однокурсники?

— Закатились, — буркнул он.

Мы познакомились в турпоходе, примерно десять лет назад, и он тогда уже трудился в своем угрозыске, и был точно такой же — средний. Среднего роста и комплекции, средней рыжеватости. Средней приятности в обхождении.

Но кому же понадобилось выдумывать его такого?

Если я прав — а я, конечно, неправ, ведь если я прав — это катастрофа для Васьки, но хочется отшлифовать фантазию до совершенства, — то кто-то, придумав Ваську, сочинил ему и биографию. Ровную такую биографию, благополучную и красивую — одни его подвиги в походах чего стоят! И ведь с него одного никогда не срывало течением сапог! У него одного не промокали спички, документы, обратные билеты, запасные носки и прочие уязвимые детали. Что бы сие означало? Какой резон создавать нереала без конкретного задания? Или в назначенный час Вася стряхнет с себя всю эту шелуху, выпрямится в полный рост и пойдет крушить направо и налево?

Очевидно, мы с ним думали одно и то же, только я искал доводы в пользу версии “Васька — нереал”, а он искал контрдоводы.

— А если я — эта самая сущность, этот самый микролептонный кластер, то какого хрена Астралон не догадался? — спросил Васька. — Он же все-таки маг!

— Понимаешь... Не маг он. Он просто много читал про магию и запомнил кучу всякой дряни, — объяснил я то, что он сам знал не хуже меня. — Маг-теоретик! Вот Таир — этот действительно...

— Да? — тут я понял, .что Васька перестал сопротивляться. Очевидно, он знал про себя что-то такое, о чем нам, грешным, не докладывал. И пот опять прошиб меня. Даже при стычке с магами не было так страшно... Он походил из угла в угол, помял рукой физиономию — и вдруг его осенило вопросом!

— Послушай, Игореш! hо если я — нереал, то кто меня придумал?

— Тебя?.. — эту самую мысль только что раскручивал и я!

— Рассуждая логически, каждый выпускает такого двойника, в который вкладывает все несбывшиеся мечты и несостоявшиеся убийства... — он как-то удивительно горестно фыркнул. — Двойника-мстителя! Вот нереал, винегрет ходячий... Так он — ты вспомни! — высок, могуч, насчёт баб — о-го-го! Прям тебе Шварценеггер в натуре, блин! А я? Кто мог мечтать о такой морде? И о таких жалких ножонках?

Васька малость кривоног. В походах, когда дело доходило до снимания штанов и щеголяния в плавках, шуточки у ребят были простенькие. Про меня из года в год говорили — хорошего человека должно быть много. Или интересовались, как насчет зеркальной болезни. Про Ваську раз и навсегда было сказано: Бог посмотрел на его ноги и придумал колесо.

М-да, кто бы мог мечтать об этой простенькой рожице, об этих рыжеватых волосишках? О внешности, с которой можно затеряться не только в толпе, но, наверно, в пустыне Сахара?..

— Васька, тебя придумал Джеймс Бонд! Мы полчаса отрабатывали версию иностранной разведки и пришли к выводу: при том бардаке, который теперь творится в стране, вовсе нет нужды изображать неприметность и втираться в высшие сферы. Пойди на здешний базар, попытайся купить более трех литров спирта — и через полчаса тебе предложат один из тех самых “ядерных чемоданчиков”, которые, по сенсационному сообщению генерала Лебедя, исчезли из России в неизвестном направлении. Весит такой чемоданчик около тридцати кило, а как грохнет — сто тысяч человек воспарят...

Вернее, отрабатывал я, Васька больше молчал и слушал. Слушал и вглядывался...

— Ты чего это? — спросил я. Сделалось тревожно.

— Ничего... — с легкой гнусавинкой соврал он. — Мыслишка одна...

— Ну?

— А ведь нереал — не я, а ты...

— Я?!

Он кивнул. Научиться бы мне так строго и определенно кивать!

— Ну и что же во мне нереального?

— Все. Люди так себя не ведут.

Да-а... Приехали...

Васька был прав. Вся моя нелепая жизнь свидетельствовала — придуман кем-то спьяну. Или же нашелся специалист, который умеет выпускать из человека все то, что ему не требуется, материализуя и отправляя куда подальше, чтобы назад не вернулось.

Вот кто-то и избавился единым махом от всей своей придури!

— Я — нереал! — с этим воплем я вскочил и изобразил руками то, что старшеклассники на дискотеке, как бы пытаясь нокаутировать потолок. — Я — нереал! Вяжите меня, православные, я — нереал!..

И шлепнулся обратно, потому что Васька резко толкнул меня в грудь.

— Вот теперь все ясно! — в полном восторге заговорил я. — Только нереал может влюбиться в собственную ученицу, изнасиловать ее стихами Федерико Гарсиа Лорки, вылететь из школы в три шеи, связаться с шестью газетами и двумя журналами сразу, а в довершение всего принять участие в охоте на нереала! Васька, я понял методику этого дела! Маг делит человека пополам! Оставляет ему все нормальные человеческие качества, а из всего остального лепит нереала!

— Двойника, — спокойно поправил Васька. — Нереал — это когда винегрет.

— А я?

— А ты просто дурак...

Ну да, подумал я, конечно, если человек знает стихи и латынь, если он умеет пародировать былины и высокий штиль, если он вообще не стыдится своего высшего образования — так он уже и дурак!

— Стоп! У меня же бабушка есть! Природная бабушка! — никогда факт существования старушки не приводил меня в такой бешеный восторг. — Васька, а у тебя бабушка есть?

Он вздохнул.

И тут мне в третий раз стало страшно до холодного пота.

Я не просто понял, что угадал. Я окончательно убедился в этом.

— Погоди, погоди... — забормотал я, вдруг испытав совершенно идиотское желание — обнять Ваську и уложить его рыжую башку себе на грудь. — Погоди, это все не так просто! Мало ли что ты никого не можешь вспомнить! Есть такая штука — амнезия! Тебя треснули по башке — и ты забыл все детство и всю юность.

— После чего меня взяли на работу в органы... — пробурчал Васька. — Нет уж, придумывай что-нибудь другое.

— И в конце концов, даже если ты чей-то двойник, что с того? Ты вот работаешь, квартиру имеешь, “пазлс” собираешь... книги читаешь... Ты же не виноват, что ты — двойник!

— Нет, Игореша, я не двойник. Двойник бы помнил всю биографию своего... ну; как он называется?.. Родителя! А я не помню. Я сконструирован, Игореша. Я-то как раз и есть нереал. Ты вспомни, что мне Таир сказал, когда мы впервые встретились? Он сказал — ладно, живи уж, не ты мне нужен! То есть — он искал СВОЕГО нереала! В которого впилили инкуба. А я был просто НЕ ЕГО нереал. И он меня оставил гулять...

На Ваську страшно было смотреть. Он весь съежился.

— Ну и что? Ну, нереал! Что же теперь — раньше смерти помирать? — мне всяких страдальцев доводилось утешать, но чтобы нереала — такое впервые...

— Да я, наверно, и помереть теперь толком не могу. Я же не человек. Я — конструкция!

Срочно нужно было что-то предпринять.

— Как во городе было во Урюпинске, проживал там свет дородный добрый молодец, — нараспев заговорил я, — во урюпинской ли во ментовушке, добрый молодец свет Васильюшко, по прозванию нереалушко...

Васька вскочил, треснул кулаком по столу, посмотрел на меня и выскочил из комнаты. Я так и остался сидеть — как будто кулаком по лбу схлопотал.

Не подействовало! Впервые в жизни древнерусское настроение не подействовало!

Я ведь только хотел насмешить!..

ГЛАВА ТРЕТЬЯУ МАГОВ СВОИ СРЕДСТВА, У СЛЕДОВАТЕЛЕЙ — СВОИ

Где бы ни болтался всю ночь Василий Горчаков, а утром ему полагалось присутствовать и в кабинете, и на планерке, и со сводкой знакомиться, и вообще проделывать все то, за что он исправно получал зарплату.

Даже если ночью он узнал о себе то, что ему совершенно не понравилось.

Вернее, так: никакого особого открытия Игорь Синицын для Васи не совершил, Вася и сам чувствовал, что с ним что-то неладно, и особенно ясно это понял у ложа спящей красавицы в “Гербалайфе”.

Но вот так сплести в одну цепочку сверхположительное отношение начальства, редкую во всем, когда дело не касалось магии, удачливость и совершеннейшее нежелание Васиной психики предаваться воспоминаниям...

Немудрено, что следователь Горчаков прибыл на работу в прескверном расположении духа.

И первым делом взялся обзванивать все службы, которым давал задания по делу киллера в “Бастионе”.

В городе не нашлось ни одной Марии Колесниковой, а чтобы расширить ареал поиска, пришлось подключить соседей.

— Василий Федорович? — девичий голос в трубке был какой-то виноватый. — Я по вашему заданию. Ни у нас, ни в Протасовской области подходящей Марии Колесниковой не обнаружено.

— А?.. — Вася попытался задать вопрос, но девушка словно мысли читала!

— Ни Марины, ни Марианны, ни Маргариты!

— А вообще Колесниковых много?

— Много, шестьдесят три семьи и шесть одиночек. Вася задумался.

— И что, в этих семьях — так-таки ни одной Маши?

— Есть Марья Игнатьевна, семьдесят три года, Мария Хасбулатовна, семьдесят один год. И есть семнадцать Марий в возрасте до восьми лет. Тоже не то?

— Не то...

Похоже, Ротман связался с какой-то Колесниковой, когда в юности ездил на учебу. Но он неоднократно клялся и божился, что не только Колесниковой — вообще ни одной Марии знакомой никогда не имел, а не то чтобы переспать! Надо бы спросить его про Марин и Марианн, подумал Вася, а также Маргарит... Еще Марфы есть!

— Мы также проверили Колесовых, Колесничих, Колесковых, Колесянских!.. — зачастил девичий голос. — Есть Марина Подколесина! Двадцать два года!

— Она! — воскликнул Вася. — Все данные! Фотографию! Немедленно! Факсом!

Девушка на том конце провода явно перепугалась.

— Сейчас, сию минуту!

Но не сию минуту, конечно, а черед четверть часа факс пробился к Васе. Марина Подколесина была приятной девицей, и что важно — трудилась в сфере бизнеса.

Вася сел на телефон.

— “Бастион”? Асенька? Горчаков. Проверьте по документам — не было ли контрактов с фирмой “Гудинг”! Срочно!

Версия выстраивалась прямо замечательная — представительница крошечной фирмы совращает хозяина большой фирмы, ноу нее есть жених, брат, сват, дедушка, одноклассник, сумасшедший сосед... Найти бы только теперь связь между этим дедушкой и Башариным...

Башарин!

Долго он на макаронах по-польски не продержится!

Не бежал бы...

Еще утром Вася растолкал Игоря, они скинулись, и Синицын был командирован за продовольствием. Следовало также учесть, что на Базе хронодесанта уже даже соль подъели. Вася с Игорем проверили, работает ли холодильник, и решили загрузить его пельменями. Пельмени — дело сытное, большой возни не требует, испортить их сложно. Если сваришь в кашу — все равно сожрать можно, особенно со сметаной.

Но вот как проконтролировать Синицына? Он ведь может пойти на базар, где все продукты дешевле, отвлечься на красивый кадр и очнуться уже к вечеру на каких-нибудь редакционных посиделках!

Вася положил на стол выданный Сорокиным и все еще не отнятый мобильник. Это была стойкая техника — как Вася на нее ни таращился, даже не попыталась звякнуть. Тогда следователь Горчаков взялся за безнадежно-перспективную затею — обзванивать участковых.

Вопрос ко всем к ним на протяжении двух недель был туманный:

— Слушай, у вас за последнюю неделю ничего странного не происходило? Нелепого, необъяснимого? Несуразного? Такого, что только руками развести?

— Происходило! — сразу же рапортовал участковый, но описывал какую-то вполне реальную гадость. Подростки у старика деньги отняли, игровой автомат при помощи пьезозажигалки разбомбили...

— Это как? — изумился Вася.

— Ну, эти сволочата умеют! Если знать, куда нацелить разряд, оттуда все жетоны высыпаются.

— Холодильником крышу машины проломили? — сообщал очередной участковый.

Васино сердце начинало колотиться. Такой идиотский поступок мог совершить только нереал.

— А ну давай излагай!

— А чего излагать? Один козел поставит на машину целую пожарную сирену. Ночью на капот кошка прыгнет — оно и орет как резаное. Весь дом на дыбы встает. А другой козел не выдержал и с шестого этажа холодильник скинул. У него там стоял старый на балконе — ну и вот...

— Второй козел откуда взялся? — с угасающей надеждой поинтересовался Вася.

— Да живет он там! Уже лет двадцать.

После двух сотен таких сообщений Вася понял, что город сошел с ума окончательно и бесповоротно. У всякого нормального человека должна была по итогам двухнедельного опроса возникнуть мысль о немедленном бегстве, возникнуть — и затормозить о расписание движения поездов: Нормальному-то человеку не так-то просто дозвониться до вокзальной справочной службы. Вася же, нечетко осознавая мотивы своего решения, злоупотребил служебным положением и позвонил в вокзальное отделение милиции. Оно же присматривало за соседним рынком и чуть далее — до самого Дома колхозника.

— Антошин? Валера? Горчаков это, — представился Вася и задолбил тошнотворно-казенным голосом навязшие в зубах слова: — Слушай, у вас за последний месяц ничего странного не происходило? Нелепого, необъяснимого? Несуразного? Такого, что только руками развести?

— У нас всю жизнь околесица! — обрадовался Антошин. И начал было излагать последнюю свою стычку с общеизвестным вагонным вором Сашей Винокуровым, который работал по пригородным электричкам и имел глупость нечаянно доехать до вокзала как раз тогда, когда Антошин провожал на дачу жену с тещей.

— Да нет же! — Вася уже не говорил, а стонал. — Мне нужно что-то необъяснимое. То, чего нормальный человек ни в жизнь не вытворит! Ведь твой Винокуров — нормальный?

— Более чем! — согласился Антошин. — Когда я с ним разбираюсь, мне даже начинает казаться, что я сам — ненормальный, такая это хитрая сволочь! Так тебе чего надо-то?

— Мне нужны все мелкие недоразумения. Ну, скажем, шел человек по вокзалу, шел — и вдруг на столб с часами вскарабкался.

— Это было, а как ты узнал? — изумился Антошин.

— Тьфу! — Вася вздохнул с таким прискорбием, какое следовало бы приберечь для ближайших похорон. — А чего его на столб понесло?

— Идиот потому что... — тут и Антошин похоронно вздохнул. — Поезд запаздывал на пять минут, он и решил сверху посмотреть. Ты же знаешь, там у нас поворот...

— Встречал кого-то? — догадался Вася.

— Подругу, если не врет. Оба помолчали.

— Значит, не было ничего идиотского? Ни на вокзале, ни на базарчике? — безнадежно спросил Вася.

— На Машку какой-то хмырь напал, — подумав, вспомнил Антошин. — Вот это точно было по-идиотски!

— На какую Машку?

— Беляши у нас продает, — объяснил Антошин. — Ну и вот — чуть ли не в шесть утра! Знаешь, когда первая электричка из Уфимова приходит? Она там на выходе со своим ящиком торчит. Самое время брать ее беляшную кассу! У нее в сумке, может, рублей сто всего и было.

— Так-так-так! — произнес Вася, сам себе напомнив в этот момент присевшего перед прыжком и от нетерпения завертевшего задом кота. — Похоже, что она-то мне как раз и нужна! Что, если я сейчас до вас добегу?

— А добеги! Может, хоть ты поймешь, что это за ерунда такая произошла! — Антошин был сейчас всего лишь голосом в трубке, и довольно нейтральным голосом, но Вася явственно увидел ехидную улыбку лейтенанта, которая особенно удачно получается на круглых усатых физиономиях. — Я тебе, что было, рассказываю!

— Ну и что было? — даже чуточку наигрывая интерес, спросил Вася.

Антошин с каким-то унылым возмущением рассказал, как незнакомый мужик при всем честном народе пытался сдернуть с продавщицы сумку и как его всем базаром гнали прочь.

Вася слушал и все отчетливее понимал, что речь идет о нереале. Потому что нормальный человек по крайней мере подождет первой электрички из Уфимова, которая разберет у продавщицы весь ее подгорелый товар.

— Ты не знаешь, она там каждый день свои беляши продает? — спросил он.

— С утра — так точно. Погоди, я в окно выгляну.

— У тебя же окно на площадь выходит!

— Я в коридорное. Оттуда как раз угол базара виден. Через полминуты Антошин снова возник в трубке.

— Твое счастье — торчит, дура толстая!

— Почему это — дура?

— А что, скажешь — умная? Умные вон в Доме колхозника кофе пьют, — отрубил Антошин, имея в виду деловых женщин.

Вася поспешил к вокзалу.

Антошин встретил его у входа и вывел к нужному месту.

Железный ящик с беляшами стоял впритык к киоску, в заветренном месте, так, что продавщица даже могла, понемногу перемещаясь, торговать не на солнцепеке, а в тени. Это был последний солнцепек уходящего лета, и близились дни, когда, наоборот, продавщица со своим ящиком будет искать теплого заветренного местечка.

— Ну, Колесникова, это по твою душу! — сказал он тетке, которая как раз в качестве живой рекламы доедала беляш. — Насчет того кретина.

— Мария Колесникова??? — в полнейшем изумлении спросил Вася.

И, видать, хорошо в него въелась служебная выучка: рот приоткрылся, глаза вылезли на уши, но рука сходу предъявила документ.

— Мария Ширинкина! — злобно отвечала тетка. Она действительно была толстой и неуклюже завернутой в два халата — серый и поверх него еще один серый, которому полагалось считаться белым.

— Ширинкина? — переспросил Антошин. — Это что еще за новости? Ты же всю жизнь была Колесникова! Замуж, что ли, вчера выскочила?

— Попрошу документы! — не менее злобно, чем тетка, вызверился опомнившийся Вася. Когда прижимало, он умел это делать в наилучшем ментовском стиле.

Тетка достала какое-то удостоверение в коричневых корочках, по которому она числилась технологом не пойми чего. Главное — имелась фотография десятилетней давности.

Но по документам Колесникова действительно была Ширинкиной!

— А кто же тогда Колесникова? — поинтересовался Вася, глядя на Антошина с вполне объяснимыми чувствами.

— Машка, кончай вилять! — велел тот продавщице. — А то я до тебя доберусь...

— А зачем вам Колесникова? — по глазам тетки Вася понял, что Антошин не соврал, просто придется разгребать очередную путаницу.

— По факту нападения с попыткой отнятия денег в рабочее время, — сформулировал Вася. Он знал эту сварливую, но притом и пугливую базарно-вокзальную публику. С ними нужно было попроще.

— Это в среду утром, что ли? — догадалась продавщица. — Ну, тогда я — Колесникова! Очень интересно! В среду чуть не убили, а милиция только сегодня заявляется! Две недели спустя!

— Девичья фамилия? — уточнил Вася.

— Вроде того.

— А если точнее?

— Мать замуж вышла за этого своего, за Ширинкина, он меня удочерил, я маленькая была, — неохотно объяснила продавщица. — Сюда переехали, из Красноярска. Потом во дворе меня дразнить стали — Ширинка! Я сообразила, потребовала, чтобы меня на прежнюю фамилию вернули. Всюду Колесниковой называлась, а по документам — Ширинкина, вот и получалась путаница. Мать потом со своим развелась, документы не поменяла, у нее точно такая же путаница пошла. Нас с ней те, с кем во дворе жили, Колесниковыми знают, с кем в шестой школе училась — Ширинкиными, с кем в цеху — опять же я Ширинкина, а сюда меня дядя Коля устроил, он меня Колесниковой знает, так и пошло.

Вася понял, что замуж Машка так и не вышла. Хотя это было наилучшим способом избавиться от дурацкой фамилии.

— Вы скоро освободитесь? — спросил он.

— А что, опять показания давать? Делать вам там нечего!

— Другие показания! — Вася соорудил каменное лицо, сдвинул брови и всем видом показал: Машка, настал твой звездный час!

— Какие еще?..

— По делу о покушении на Валерия Ротмана! — отчеканил Вася, внимательно следя за эффектом.

— На Ротмана? Которого киллер недострелил? — в полном восторге уточнил Антошин.

— На Валерия Ротмана? — повторила Машка. — Это на какого же? На... Валерку?.. Ой!..

Вася, отгородившись от мира каменной физиономией, внутренне ликовал и плясал вприсядку.

— Это же надо... — бормотала потрясенная Машка. — Это за что же его?.. Это — как?.. А он — жив?..

— Пошли, — распорядился Вася. — Зайдем на вокзале в отделение, побеседуем, потом вы сюда вернетесь. Это недолго...

Машка захлопнула крышку ящика, дернула ручку и потащила его за собой. Он, дребезжа, поехал на маленьких и, очевидно, кривых колесах. Машка волокла эту штуковину с поразительно обреченным видом, основательно нагнувшись вперед, и сделалась вдруг похожа на заезженную лошадь.

На вокзале ящик оставили под присмотром Машкиной соратницы, торговавшей беляшами не под открытым небом, а в помещении, и поднялись на второй этаж. Антошин предоставил комнату, а сам вышел, соблюдая служебную этику, субординацию и прочие ментовские добродетели.

— В общем, так, — начал Вася. — Ротман жив, даже ранен не очень опасно. Но есть основания полагать, что в него будут стрелять еще раз, или два, или сколько понадобится, пока не убьют. Дальше. Этот киллер, видимо, знал Ротмана со школьных лет. Поэтому мы ищем всех, кто учился с Валерием Яковлевичем, кто с ним дружил...

— Киллер?.. — заграничное слово в Машкиных устах исполнилось ароматом неземной романтики. — Ну, прямо как в сериале!..

— И еще каком сериале! — подтвердил Вася. — Значит, вы в юности были знакомы с Ротманом. Вы знали его друзей...

— Да никого я не знала... Были, конечно, друзья, но они все были знаете какие?.. — Машка вдруг скривилась и передразнила какую-то особо ненавистную ей бабу: — Мальчики из хороших семей!.. Я их только издали видела. Когда они к нему приходили. А с Валеркой мы жили в одном дворе.

— Ну и как, бегал за вами? Машка задумалась.

— Он меня постарше был года на три. А что? Если у него папа завмаг, то ему уже за мной и бегать неприлично?

— А как он вообще относился к девочкам? Активный был? Или не очень?

— Будешь активный, когда такая мамочка дома сидит и в окошко глядит! ;

— Так-так-так... — произнес Вася. — Значит, мамочка лучше знала, с кем ему дружить?

Одновременно он выстраивал версию. Похоже, что-то между бизнесменом и продавщицей беляшей намечалось. И было задавлено в зародыше. Повод ли это, чтобы стрелять? Смотря для кого...

— Она вообще все лучше всех знала! — в Машкином голосе была ненависть.

Возможно, Ротман считал Машку Ширинкиной, подумал Вася, Колесниковой ее звали только во дворе, а с дворовыми он особо не дружил... Не было ли парня, который положил на Машку глаз в то время, как она вертела хвостом перед Ротманом? Тоже не основание для стрельбы, но хоть что-то! Ведь другой Машки Колесниковой в городе просто нет! Значит, каша заварилась из-за этой...

— Знаю я таких мамочек, — проникновенно сообщил Вася Машке. — Дрожат над своим сокровищем, а потом только удивляются, откуда у сокровища шприц в ванной, пустые бутылки под тахтой!

— Вот, вот! — обрадовалась Машка. — И чуть что — сразу за кошелек хватаются. Сунут в лапу кому надо — и опять порядок! Деньги-то есть, чего же не тратить на ребеночка?..

— Значит, был типичным маменькиным сыночком? — уточнил Вася.

— Да уж!

— И парни во дворе его не уважали?

— Да кто его видел? В школу убежал, из школы прибежал...

— А вы, я так думаю, были королевой двора?..

Машка улыбнулась.

Если бы стесать с нее сорок кило, нажитых на беляшах, и выбросить на помойку базарные халаты, и причесать по-человечески... Вася вдруг понял, что это была крупноватая, но яркая деваха, мечта незамысловатого парня с ближайшего завода.

Но эта деваха что-то скрывала... Узнав о покушении, она перепугалась всерьез. Может быть, подозревала, кто виновник сего торжества?

Впрочем, главное Вася выяснил — корни странного покушения, а вместе с тем и человека, породившего нереала, следует искать именно в том дворе, где провел детство и раннюю юность Ротман. Поэтому более он продавщицу не мурыжил, поблагодарил и отпустил с миром к жестяному ящику.

Время было уже почти обеденное. Конечно, можно было закусить беляшами. Но на базаре понастроили всяких кафешек, пельменных, чебуречных, и даже воздвигся ларек с восточным названием “Шаурма”. Вася решил, что надо бы этой шаурмы отведать. Если цена приемлемая, конечно. Он спросил у Антошина, что это такое, получил наилучшие отзывы и отправился лакомиться.

Базар — он и есть базар. Соблазнов там хватает. Вася сперва застрял возле мужиков, разложивших на газетах всевозможные железки, от ржавых сапожных гвоздей до детонатора к взрывному устройству. Потом попытался сторговать маленький кипятильник, из тех, которыми начальство регулярно запрещает пользоваться на рабочем месте. Далее он набрел на тележку с просроченным товаром: кетчупом, “одноразовой” китайской вермишелью, банками растворимого кофе и почему-то шампунем. Эти тележки выгонялись внезапно, продавец торопливо, зато во всю глотку выкликал цены, вдвое меньше привычных, и товар разметался прежде, чем успевали подбежать стражи порядка. Вася взял и кофе, и вермишель, обеспечив себя завтраками как минимум на неделю.

Что характерно — закупки он произвел в рабочее время. Уже близко был восточный киоск, у которого клубились любители шаурмы, уже и слюноотделение началось у следователя угрозыска, когда он заметил возле прилавка знакомую крупную фигуру.

Игорь Синицын покупал туалетную бумагу. Сперва Вася обрадовался — вот ведь как его приятель проникся заботой о Башарине! Ясно же, что на Базе хронодесанта нет элементарных вещей!

Потом он заметил, что у Игоря, кроме сундучной сумки с фотооборудованием, появились два объемистых пакета.

Загрузив бумагу, Игорь неторопливо проследовал вдоль киоска — и вдруг кинулся в просвет между двумя грузовиками. Вася, очень этим маневром заинтересовавшись, забежал с другой стороны и увидел, как Игорь выглядывает из-за угла. Очевидно, полоумный приятель выглядел-таки что-то неприятное. Вася видел только его спину, головы — и той не видел, потому что неопытный в шпионских затеях Синицын выставил ее всю целиком. Но поднялись и опустились плечи — очевидно, это был горестный вздох.

Место, куда заскочил Игорь, на первый взгляд казалось тупиком. Трудно было предположить, что между задней стенкой ларька и забором есть довольно широкая щель, которой воспользовался Вася. Игорь и не предположил. Он вышел из своего случайного укрытия, а Вася перебежал на его место. И тоже выглянул.

Странно вел себя на базаре отставной педагог, насильник печального образа, фотограф-самоучка Синицын! Он брел, Прицениваясь, как и полагалось бы нормальному человеку, но время от времени принимался затравленно озираться. Вася пошел следом, пытаясь понять, что эта ерунда означает.

Время от времени Игорь делал покупки, о полной вменяемости не свидетельствовавшие. Он приобрел последовательно полкило яблок (наверняка надоевших Башарину за время огородного житья, а Базе хронодесанта — на один зуб), пакетик одноразовых носовых платков, электролампочку, третий пакет, куда складывать покупки (два, которые он уже тащил, были забиты под завязку), пачку хны для покраски волос, большую коробку спичек, ангистатик, употребляемый при стирке белья, и комплект пестрых прищепок для белья же.

Вася и про шаурму позабыл...

Что-то же означали все эти странные покупки!

Синицын вошел в павильон.

Этот павильон имел два входа, и Вася поспешил к противоположному, чтобы перехватить безумного приятеля с новыми приобретениями.

Увидев его, Игорь попытался поднести палец к губам и сделать “Тс-с-с!” Но у него в кулаке были зажаты ручки пакетов, так что жест вышел, мягко говоря, дурацкий.

— Ты чего тут скитаешься? — строго спросил Вася. — Это ты так покупаешь пельмени для Башарина?

— Да вот же они, пельмени! — воскликнул Игорь. — Васька, все плохо! Помнишь “Древнерусскую школу ведической реабилитации”? Того амбала, который нам собирался веником карму чистить, помнишь?

— Ну?

— Ну, так он за мной идет! Я уж и так, и этак! Никак от него оторваться не могу! — в полном отчаянии сообщил Васе Игорь. — Я его уже полтора часа по базару вожу!

— И какого рожна ты его водишь по базару? — обалдев от такого события, спросил Вася.

— Я же тебе говорю — он следит! Он же — из тех, из магов! Он думает, что я покупаю продовольствие для нереала!

Следователь угрозыска возвысился до ненормативной лексики.

— Ото! — сказал на это Игорь.

— Ладно, — голос Васин сделался жестяным. — Ты сейчас идешь, не оборачиваясь, садишься в первый же трамвай и уезжаешь. Потом пересядешь и повезешь на Базу всю эту дребедень.

— Я нарочно чего подешевле брал, — признался Игорь.

— Вот и замечательно. Пошел!

Игорь, очень довольный, что перекинул груз со своих плеч на Васины, поспешил к остановке, а Вася решительно пошел навстречу амбалу, способному почистить карму веником. Амбал был достаточно крупен и заметен в толпе. Васе не составило труда заступить ему дорогу

Он просто встал, готовый к самым решительным действиям.

Алконост, а это был именно он, уставился на человека, который, по мнению деда Ворона, вовсе даже и не был человеком, в ярости.

Затевать сейчас свалку ему было не с руки.

Тот, кто вез пельмени для нереала, уже торопливо забирался в трамвай.

— Мы тебе еще канал перережем! — негромко сказал Алконост.

— Вы его сперва нереалу перережьте, — посоветовал Вася. — Ишь, умные!

— Ты чего? — изумился Алконост.

— Чего-чего! Янтры знать надо! Диковинное слово наконец-то стало родным. И, пока Алконост соображал, Вася развернулся и пошел прочь. На душе у него было пасмурно...

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯО НЕОБХОДИМОСТИ АФРИКАНСКОЙ МАГИИ В УСЛОВИЯХ РОССИЙСКОГО БОМБОУБЕЖИЩА

Для женщин, работающих в Доме колхозника, девяносто процентов его подлинной привлекательности представляет базар. Этот базар расположен между Домом колхозника и городским вокзалом. Сбегать туда в обеденный перерыв можно запросто — и там же перекусить, хоть беляшом, потому что кафе в офисном здании — дорогое удовольствие. Возможно, цены там взвинтили по западному образцу — чтобы всякая шушера не околачивалась. Чтобы солидные деловые люди могли съесть все тот же бездарный салат оливье, но вшестеро дороже и в столь же солидном деловом окружении...

Алевтина Петрова, как и большинство женщин-клерков наинижайшего разряда, предпочитала базар. Она фактически одна растила дочку, пыталась наладить ребенку правильное питание из свежих продуктов с витаминами, а магазинная свежесть была не по карману. Аля брала в магазине только мясо и фарш, потому что базарная продукция доверия не внушала.

Выйдя из шестистворчатых дверей Дома колхозника за полчаса до истечения рабочего времени (Аля не нарушала трудовую дисциплину, а просто начальница у нее была тоже матерью-одиночкой и все понимала), она поспешила на базар с заранее обдуманным намерением. Следовало затовариться на три дня.

Перебегая улицу, входя в смешные сетчатые воротца, быстро протискиваясь вдоль длинных прилавков, Аля повторяла в памяти список: взять десяток яичек подешевле, растительного масла, два кило картошки, баклажаны и чеснок, яблок или... или... еще Настька затосковала о...

винограде...

Виноград, сказала себе Аля, виноград... Вот именно — виноград! Аллах с ними, с баклажанами, может мать порадовать единственную дочь виноградом?

Тем более, что перед ее глазами был прилавок, на прилавке — деревянные ящики, а над ними нависала усатая, счастливая, сладкоглазая физиономия восточного человека.

— Нравится? — спросил этот человек с такой радостью, как будто минуту назад предложил руку и сердце и вот сподобился согласия. — Попробуй! Пальчики оближешь!

— Дорого, наверно, — ответила Аля, понимая, что такой товар не может быть дешевым.

— Послушай, уважаемая! Твое дело — цену спросить, мое дело — цену назвать, твое дело — сказать “дорого”, мое дело — спросить, а сколько дашь? — весело затараторил продавец, глядя прямо в глаза покупательнице. — Твое дело — вдвое меньше сказать, мое дело — “вай!” сказать, твое дело — “в другом месте возьму” сказать, мое дело — “постой, красавица!” сказать! Ты же не в магазине!

Але стало смешно. А разговорчивый продавец немедленно извлек из ящика гроздь килограмма на два по меньшей мере.

— Бери! — заявил он с таким видом, будто дарил этот гигантский виноград, но цены все еще не называл, а соблазнял крутобокой гроздью, поворачивая ее то так, то этак. — Бери! Вкусно, сладко, полезно! Не жалей денег! Думаешь, у тебя — деньги? Это — не деньги! Рубль — туда, рубль — сюда... что такое рубль? Один рубль плюс один рубль — думаешь, это два рубля?

Его глаза уперлись Але в переносицу.

— Считай, милая! — велел странный продавец. — Один рубль и один рубль — это будет один! Считай!..

— Как же?.. — попыталась было возразить Аля, а пальцы ее сами принялись искать на прилавке оставшийся в Доме колхозника маленький калькулятор.

— Просто! Сейчас объясню! Один и один не может быть два, потому что это один, а два — это не один и один, потому что два с самого начала было два, и не два рубля, потому что два — это иная сущность, чем один, и не может произойти от одного...

Очнулась Аля в огромной комнате без окон и, возможно, без дверей. Жутковатая это была комната, какая-то замшелая, заплесневелая, освещенная, похоже, лишь единственной лампочкой, и то — подвешенной где-то за мебелью на уровне столешницы.

Очнулась она, сидя на стуле, а у ног стояла хозяйственная сумка, из которой, кажется, ничего не пропало. Ася заглянула туда, увидела пакет из толстой бумаги, вспомнила: там — виноград... Но как она укладывала пакет в сумку, как расплачивалась за покупку — это уж было покрыто мраком...

И зачем бы ей, зная, что через час придет дочка с занятий, забредать в какой-то бункер? Ведь не тащили же ее сюда — одежда в порядке, царапин нет, ничего не болит... Раздеть не пытались...

Это Аля могла утверждать под присягой — замочек от джинсовой молнии барахлил, и она всякий раз зацепляла это дело изнутри английской булавкой. Если не знать, где эта булавка расположена, то снять с Али джинсы можно только с помощью ножниц.

Ася, недоумевая, встала и обвела взглядом помещение, самая дальняя стенка которого терялась в беспросветном мраке — если вообще была...

Обстановка почему-то наводила на мысли о том свете, хотя ничего инфернального в ней не было, а стояли канцелярские столы светлого дерева, обшарпанные и крытые листами зеленого картона, как это делалось, пожалуй, в пятидесятые годы прошлого века, а на столах — канцелярские же лампы, от которых тоже явственно тянуло сталинизмом, и стопки картонных папок с истрепанными завязками, и почему-то даже несколько допотопных компьютеров наподобие советской “Искры”, что совершенно не вязалось с обликом бункера.

Аля пошла на свет, с трудом пробираясь между тесно составленными столами, и обнаружила, что лампочка подвешена в большом, впритык к стенке, террариуме. Подставив под нее голову, лежал и грелся подросток-крокодил, чуть поболее метра в длину, как и положено — зеленый. Был он неподвижен, Але даже показалось, что это просто игрушка такая, нелепая в своем реализме до отвращения, и она стукнула костяшками пальцев по стеклу.

Крокодил медленно повернул голову. В глазах его явственно читалось:

— Заберите меня отсюда!

И крокодила можно было понять — он еле умещался в своем жилище, даже хвост у бедняги загибался вверх и торчал в щели между кусками оргстекла, прикрывавшего сверху террариум и придавленного кирпичами.

Но Але было не до того, чтобы дергать крокодила за хвост. Она мучительно пыталась понять, как же это забрела в канцелярско-бетонный бункер. Главное, ведь и сумка цела, и кошелек...

Кошелек!

Аля быстро проверила все свои тайники. Большой кожаный с мелочью лежал даже не на дне бокового сумочного кармана, а довольно высоко, и все же уцелел. Маленький с более крупными банкнотами Аля носила в кармане джинсов. И с ним ничего не сделалось. Был еще потайной карман в плаще — на всякий пожарный случай и чтобы зарплату домой носить. Он тоже оказался нетронутым.

Так что же все это значит?

Взяв на всякий случай сумку, Аля пошла вдоль бетонной стены, огибая столы, протискиваясь между ними, и даже до того расслабилась, что задала себе вопросы: с какого ж это года хранятся тут канцелярские реликвии и экспонаты? Кому они нужны в таком количестве? Почему не выброшены на помойку? Часто ли навещают и кормят крокодила, которому здесь явно не место?

Чем дальше от террариума — тем мрачнее делался бункер, но вдруг чуть ли не перед Алиным носом распахнулась дверь.

На пороге стоял мужчина в черном кожаном пальто, внушительный мужчина, с горбатым носом, с залысинами, лет этак за пятьдесят. На груди его светились два белых треугольничка — безупречная рубашка по обе стороны темного галстука.

Не ожидая увидеть тут такую элегантную особу, Аля шарахнулась. И сразу из-за плеча особы вытянулась посторонняя рука, нашарила выключатель, щелкнуло.

— Ой! — сказала Аля.

Особа не далее как полчаса назад (ну, час, ну, три, но никак не больше, раз Аля еще не чувствовала голода) стояла за прилавком и выбирала для ненаглядной покупательницы наилучший виноград!

Правда, тогда вид у мужчины был более сытый, и усы топорщились бодрее, и глаза были ну такие ласковые, что хоть за ухом его чеши! Сейчас же физиономия сделалась жестче и строже, да и безупречный черный костюм вместо грязного белого халата поверх невообразимой фуфайки, очевидно, придавал ей бледности.

— Не волнуйтесь, — сказал мужчина, и голос был — как из бочки. — Лично вам ничего не угрожает.

Аля на всякий случай отступила подальше. И основания для беспокойства у нее имелись! Вслед за мужчиной вошли два крупных парня, один посветлее, другой — посмуглее, оба в черных куртках с иероглифами на груди, вошел маленький дедок бомжеватого вида, вошел человек неопределенного пола — объемистый, в темном плаще и в низко надвинутой кожаной кепке, из-под которой свисали явно крашеные бледно-желтые лохмы.

— Чего вы от меня хотите? — спросила Аля. И спросила как-то уж очень нервно.

— Хотим, чтобы вы сделали одно доброе дело.

— И для этого нужно затаскивать меня в какой-то бункер?!

— Потише, ради всего святого... — мужчина поморщился. — Сядьте, Алевтина. Мы тоже сядем. Будет нормальный разговор. И вы поймете, почему мы не могли обратиться к вам иначе. Тогда разговора бы не получилось.

— Почему вы так уверены? — Але показалось, что ее агрессивность должна вызвать к ней уважение, и нужно не столько говорить, сколько огрызаться.

— Мы — маги, — мужчина коротко поклонился и наконец сел. — Я — представитель Центра космоэнергетики, мои коллеги Тамаюн и Алконост — из “Древнерусской школы ведической реабилитации”, Эмириэль представляет Академию белой практической магии...

Некто в кожаной кепке кивнул. Но его половая принадлежность от этого яснее не сделалась.

— ...А это — знаменитый дед Эфраим Ворон... Але стало стыдно — ни про какого деда Ворона она и слыхом не слыхивала.

— Очень приятно, — сердито сказала она.

— Как вы понимаете, мы отказались от прежних имен и избрали другие, более нам соответствующие, — объяснил мужчина. — Подлинное звучание имени... впрочем... я имею в виду, что не буду возражать, если вы, как и мои спутники, будете называть меня Генералом. Это — не то имя, под которым меня знают в наших кругах, но сегодня оно меня бы вполне устроило...

Спутники не очень дружно кивнули, подтверждая: да, вот этот пижон — Генерал.

— Так вот, Алевтина... Да вы сядьте!

Аля подчинилась, а сумку поставила поближе к стулу.

— Так вот, Алевтина. Есть магия черная, а есть — белая.

— Знаю, — буркнула она.

— Мы — адепты именно белой магии, прошу иметь это в виду. И мы уничтожаем зло там, где оно принимает реальную форму. Мы уничтожаем зло — запомните! Зло! Когда оно уничтожено, мы продолжаем свой путь.

— Ясно...

— Может случиться такое, что обычный, далекий от магии человек случайно вызовет к жизни зло. Это как годовалый ребенок, который, играя, устраивает пожар. Дело взрослых — потушить пожар и спасти ребенка. Согласитесь, его никто наказывать не станет, он же — несмышленыш. Большинство людей — точно такие несмышленыши в магических вопросах.

— Ясно... — согласилась Аля, хотя никак не могла понять, зачем ей читают такую примитивную лекцию, да еще в бункере.

— Так вот... — Генерал вздохнул. — Вы, Алевтина, более десяти лет назад сотворили зло.

— Я?..

Аля принялась перебирать — что же тогда с ней было? Сидела дома, нянчила маленькую Настьку... с мужем грызлась из-за денег и его патологического неумения выкручивать пеленки...

— Вы создали тульпу, — объяснил Генерал, но этого слова Аля не знала.

— Тульпа — это не то чтобы двойник... Некоторые люди обладают способностью выпускать из своего тела эктоплазму Это слово ввел в употребление лауреат Нобелевской премии, француз Шарль Рише, врач-физиолог. То есть эктоплазма — вполне научное понятие. Но явление выхода эктоплазмы было замечено сотни лет назад. Некоторые могут контролировать этот процесс и создавать тело, имеющее, так сказать, заданные параметры... У некоторых это получается самопроизвольно. Феномен двойников — это самый обычный бесконтрольный выход эктоплазмы, принимающий образ своего, так сказать, производителя. Для эктоплазмических тел, созданных более или менее сознательно, мы используем тибетский термин “тульпа”. До сих пор все ясно?

— Все, — сказала Аля, пребывая в состоянии, мало чем отличающемся от гипнотического.

— Тульпогенез, как мы это именуем, в Тибете дело обычное. Можно сотворить своего двойника, чтобы он появился в каком-то отдаленном месте и выполнил поручение. Удерживать тульпу в состоянии активности, не позволяя ей... или ему, какая разница... не позволяя разрушиться — это для Тибета тоже заурядное явление. Но наблюдатели заметили одну вещь — чем больше тульпа живет в мире людей, тем более устойчива становится его форма. И тульпа освобождается от опеки своего творца. Связь сохраняется только на энергетическом уровне. Тульпа становится чем-то вроде вампира. До сих пор тоже ясно?

— Все... — отрешенно проговорила Аля.

— Внешне она неотличима от человека и даже имеет определенную плотность. Тульпа может покупать и носить одежду, питаться, делать почти все, что положено людям.

— Все... — согласилась Аля.

— А теперь — самое неприятное. Итак, Алевтина, более десяти лет назад вы сотворили тульпу.

— Все... — пробормотала Аля.

— Эта тульпа, очевидно, никогда не была под вашим контролем. А теперь, простите, совсем распоясалась. Создавая тульпу, вы невольно вложили в нее такие качества, как упорство... я бы даже сказал — ослиное упрямство... Способность во всем идти до конца... Агрессивность, наконец! В общем, ваше творение попало в плохие руки и выполняет задания черных магов, продолжая при этом выкачивать вашу энергию!

— Все... — был невнятный ответ.

— Алевтина!

— Все! — заорала Аля, и Генерал, оттолкнувшись ногами, стремительно поехал на стуле прочь от тульпотворительницы.

Его свита, молча наблюдавшая за странной беседой, как-то подозрительно переглянулась. Молодой человек спортивного вида, смугловатый, вышел вперед.

— Гамаюн, — представился он, а голос был примерно такой, каким говорят в темном переулке: “Ну, ты, козел!..”

— Алевтина, — отвечала временно утратившая соображение Аля.

— Я знаю. Алевтина... может быть, проще — Алечка?

— Может быть, — уже начиная приходить в себя, согласилась Аля.

— Значит, так, Алечка. Чем ты его сотворила — тем ты его и уничтожишь.

— Да не умею я! Ни творить, ни уничтожать! — Аля хотела было в знак надежности своих слов перекреститься, но поднявшаяся было рука рухнула на колени.

— Не умеешь — научим, не хочешь — заставим! — весело пообещал Гамаюн. — И пока ты не уничтожишь тульпу, мы тебя отсюда не выпустим. — Я простой человек! — воскликнула Аля. — Работаю, гроши получаю, дочку воспитываю! Никаких таких ваших тульп я не знаю! И никогда ничего такого не делала! — Сделали, — поправил Генерал. — Полагаю, что более десяти лет назад. И теперь созданная вами тульпа... или созданный вами тульпа... В общем, живет среди людей, ничем от них не отличаясь, и функ-ци-о-ни-ру-ет! У нас даже, если угодно, фотография есть. И никто не может уничтожить это зловредное существо, кроме вас. Так уж получилось. И даже чисто юридически вы — хозяйка своей, то есть своего тульпы...

— Мужик у тебя получился, — объяснил Гамаюн. — Почему-то! А теперь слушай внимательно, Алечка. У тебя дочка есть, Настя, хорошая девочка. Сейчас тебя научат, как уничтожить тульпу, ты делай все, как полагается, и думай так: если тульпа уцелеет, дочки не будет, а если тульпа накроется — никто дочку пальцем не тронет.

— Перестань, Гамаюн, — прервал его Генерал. — Конечно, логика в этой идее есть, мы можем в виде благодарности закодировать девочку на удачу, это несложно, составить ей сильный амулет против порчи. Ну а если благодарить будет не за что...

Гамаюн угрожал открыто, Генерал высказался округло.

Але сделалось по-настоящему страшно. Она забилась в угол между террариумом и самым крайним столом. Край стола, неожиданно острый, врезался ей в зад, она привстала на цыпочки — и получилось, будто она частично сидит на столе...

— Я бы вам советовал сосредоточится и начать разрушение тульпы, — сказал Генерал. — Это проще, чем кажется. Я вам помогу. Вот фотография.

— Но это же человек! — воскликнула Аля.

— Тульпа, — уточнил Генерал. — Тульпа в человеческом образе. Вы с тем же успехом могли создать животное. Эктоплазма очень пластична. Или даже предмет. Закройте глаза и вообразите себе образ — в данном случае образ мужчины, но даже если не будет полового признака, это роли не играет. Вообразите, что он написан краской по стеклу... легкорастворимой краской... дымчатой краской... и от вас к нему протянуты две струи белого дыма, так выглядит канал, по которому идет энергия... и в руке у вас тряпка, следите за моим рассуждением внимательно, внимательно... большая шершавая тряпка, одна тряпка, а не две, потому что одна большая тряпка лучше, чем две маленькие, и в то же время она по площади им равняется, ибо один плюс один есть два и в то же время два минус один не есть один, потому что один плюс один...

Аля почувствовала, что ее голова начинает медленно поворачиваться на шее в какой-то немыслимой плоскости и на четыреста градусов!

И действительно перед глазами оказалось мутное стекло с силуэтом. Тряпки, правда, не было, но была мысль — это стекло кто-то нехороший поставил между ней и Настей! Уничтожить дурацкую хрупкую стенку — и скорее бежать домой! А то ребенок из школы прибежит — а в холодильнике шаром покати...

Желание пресечь дымные струи, выходящие из-под правого подреберья, и разбить стекло вместе с силуэтом возникло вполне естественно, на вдохе, а с выдохом следовало совершить и действие. Один вдох плюс один выдох равны... один плюс один — это вовсе не два... но что же это?..

Вдруг Алю осенило — да это же был гипноз! Ее заставляют сосредоточить внимание на игре с цифрами, сузить внимание до одной точки — одной, символизирующей ту самую единицу, о которой толкует Генерал! А потом Алю можно брать голыми руками... И это уже сделали однажды! А сейчас ее заставляют убить человека! Она чуточку, ну, самую чуточку приоткрыла глаза. Генерал, уверенный в силе своей математики, сделал к Але два шага, протянув вперед руки — тощие, и, как ей показалось, когтистые. Страшные это были руки, глаза так и норовили закрыться обратно, однако нормальное здоровое чувство протеста оказалось сильнее страха!

— Четыре, три, два, раз, пуск! — сама себе приказала Аля, беззвучно и отчаянно. И, стремительно поджав к животу ноги, так же резко и решительно брыкнула, целясь в живот Генералу.

Не ожидавший нападения маг шарахнулся и в поисках опоры ухватился за террариум. Тот не удержался на черных металлических ножках, и оба они — и Генерал, и крокодилово жилище, — чуть ли не в обнимку рухнули на пол и завалились между столами. На них посыпались стопки папок и грохнулась настольная лампа.

Естественно, от такой встряски террариум развалился.

Аля завизжала! И было-таки от чего визжать! Из кучи канцелярского добра вылезла озадаченная крокодилья морда и стремительно распахнулась. Пасть, обрамленная частоколом неровных зубов, показалась Але входом в необъятную пещеру.

Ее крик был перекрыт другим — Генерал, стоя на четвереньках, пытался отступить назад, не понимал, что его пятки уже уперлись в стену, ощущал поэтому фатальную обреченность и вопил от ужаса.

Его свита, как-то очень быстро растеряв нахальство, уже тискалась в дверях, делая все возможное, чтобы дружно там застрять. Но возня свиты показалась Але странной — и точно, пока крокодил, пробежав на неожиданно высоких лапах вперед, влетел под стол и разворачивался, пока Генерал вопил, перепуганные маги выпихнули из своей среды маленького чумазого дедка Эфраима Ворона.

— Дыхни на него, дед! Дыхни! — заорал Гамаюн.

— Какое — дыхни?! Какое, — дыхни?! — тупо отбивался дедок и упирался ногами. Но кто-то двинул его ногой под зад — и дедок, вылетев навстречу крокодилу, упал, подобно Генералу, на четвереньки.

Крокодил, очевидно, от свободы впал в эйфорию. Его пасть как распахнулась при падении террариума, так и не закрывалась. Явно наслаждаясь быстротой своего бега, жуткий зверь помчался к дедку.

Тот набрал побольше воздуху и с мерзким шипом выдохнул прямо в рожу крокодилу. Крокодил притормозил. Он был несколько озадачен той волной вони, которой окатил его дедок. Вонь была крепчайшая — она и до Али донеслась.

— Дыши на него! Дыши, Эфраим! — приказал Генерал, на четвереньках пробираясь к выходу.

Аля поняла — сейчас ее оставят наедине с крокодилом!

Она встала на столе во весь рост, нагнулась и подхватила клавиатуру ближайшего компьютера. Никогда она не умела метко бросать, однако сейчас от броска зависела жизнь — и клавиатура треснула четвероногого дедка Эфраима по лбу Тут же в него полетели, раскрываясь в воздухе и теряя вложенные накладные, конторские книги, полетел письменный прибор начала шестидесятых годов минувшего века с авторучкой в виде ракеты, полетела стеклянная пепельница...

Выгода Алиного положения была в том, что она могла дотянуться до многих метательных снарядов, а свита Генерала, все еще торчащая в дверях, боялась сделать шаг к ближайшему столу.

Наконец Гамаюн отважился — в два прыжка оказался в опасной близости от дореволюционных бухгалтерских счетов.

Крокодил не понял, почему его вонючий противник оказался под таким обстрелом, но зеленая пепельница, покатившаяся по бетонному полу к двери, его заинтересовала, и безмозглый зверь, начисто позабыв о противнике, понесся догонять новую добычу.

— Уй-й-й! — взвыл отрезанный от двери Гамаюн и вскочил на стол со счетами в руке. — Ах ты скотина!

— А вы его заклинаниями! — посоветовала Ася. Пепельница ткнулась в мгновенно захлопнувшуюся дверь, и крокодилова морда — соответственно.

— Тевземей ун бривибай! — грянул Генерал, успевший за это время тоже взгромоздиться на стол. — Эйропа мус гайда! Тевземи — латвиешьем!

Крокодил посмотрел на него с несомненным интересом, но на роже у него при этом было написано крупными зелеными буквами: слыхал я заклинания и поглупее...

Дед Эфраим вскарабкался на ближайший стол и сел по-турецки.

Генерал понес еще какую-то чушь, понятную, скорее всего, только ему одному и совершенно непригодную для борьбы с рептилиями.

— Да помолчи ты! — подал голос дед. — Видишь — не работает! Надо его куда-то заманить и запереть! Вот в шкаф!..

— А как прикажешь его заманивать? — Генерал видел, что заклинания не действуют, однако сдаваться не желал. — Погоди, сейчас я его иначе попробую...

— А вы его по-африкански! — злобно посоветовала Аля. — Он же из Африки!

— Вуду? — сам себя спросил Генерал.

— Негоже! — сразу пресек его Гамаюн. — У нас европейская традиция, ну, тибетская, ну, древнерусская!

— Ему эта европейская традиция до одного места! — совсем по-простецки возразил Генерал. — Эфраим, ну-ка вспоминай, что вы там на вудуистском семинаре проходили!

Аля меж тем сообразила, что на самом деле требуется рептилии. Со стола на стол она перешла поближе к двери.

— Стой! Куда собралась? — окликнул ее Гамаюн. — Послушайте, учитель, я все понял! Это — подарок судьбы! Если сейчас будет уничтожен энергоисточник тульпы, то сама тульпа продержится не более шести часов, потому что брать энергию в других местах еще не умеет. И доступ к инкубу!..

— Молчи! — одернул его Генерал. — Источник большой, а... а...

Аля не была телепатом и не страдала яснослышанием, но сейчас в голове у нее отчетливо прозвучали несказанные слова Генерала:

— ... а крокодил маленький!

Только сейчас она окончательно осознала происходящее.

Эти двое и те, что за дверью, полагают, что она, Аля, силой воли создала некое мешающее им существо и, сама того не желая, ежедневно подкармливает его энергией. Если крокодил ее сожрет — то и проблема существа, именуемого “тульпа”, решена. Они честно хотели по-хорошему, за что им преогромное спасибо, но раз крокодил оказался на свободе...

Они только сомневаются, сможет ли рептилия отправить ее на тот свет, или врачи все же откачают!

Ну, ладно...

Аля сунула руку в сумку, нашарила полиэтиленовый бок пакета и продрала его ногтями. Прощайте, котлеты!

Первая пригоршня мясного фарша полетела в сторону крокодильей морды. Безмозглая тварь, даже не удивившись, словила ее на лету и устремилась к источнику этого полноценного и пахнущего настоящей кровью белка.

Следующая порция плюхнулась на стул, стоящий впритык к столу Гамаюна.

— Что ты делаешь, дура?! — заорал, еще плохо понимая происходящее, Гамаюн.

Але сделалось безумно обидно — она такое придумала, и она же еще и дура!

Дед Эфраим Ворон вдруг выкрикнул нечто вроде “эники-беники”, но с рыком и потрясанием кулаков.

Третий ком фарша угодил в башмаки Гамаюна. Крокодил, как выяснилось, прыгать не умел, но на задние лапы, опираясь передними о стул, вставал исправно.

— Эмириэль! — заорал Гамаюн. — Валерка! Алконост! У кого там “макар”?!

Дверь приоткрылась — а было ли выставлено в щель дуло, Аля так никогда и не узнала. Ее, да и не только ее, отвлек ужасающий вопль Гамаюна.

Крокодил, который только что, опираясь передними лапами о стул, зубами еле доставал Гамаюновых кроссовок, вдруг вырос до такой степени, что его зубы лязгнули где-то у колен потрясенного мага.

— Дед! Ты спятил, дед?! — Гамаюн перескочил на соседний стол. Внезапно выросший крокодил понесся за нимследом, сбрасывая всю канцелярскую утварь.

Дверь приоткрылась чуть пошире и всунулась голова

Алконоста.

— Назад, Гамаюн, назад! — кричал Генерал. — Это же мнимая сущность!

— Да! Мнимая! — уже из дальнего угла бункера отозвался Гамаюн. — Как же! ...

— Ни фига себе! — звучный голос Алконоста перекрыл весь шум в бункере. — А где второго взяли?

Аля посмотрела туда, куда показывал пальцем Алконост, и увидела крокодила, того самого, подросточка, немногим более метра в длину. Он стоял, опираясь передними лапами о стул, и вид у него был преглупый.

— Это он и есть! — воскликнул возмущенный Генерал. — Эфраим! Тебя зачем на семинар посылали?!

— Я говорил, что вуду к местным условиям не адаптируется, — по-ученому выразился Алконост. — Ну-ка, мужики, пока крокодилий дух там Гамаюна гоняет, — ну-ка!!!

Аля не стала дожидаться повторного приглашения. Подняв, что временно лишенный своего гигантского духа крокодил несколько секунд будет безвреден, она подхватила сумку, прыгнула со стола и первой вылетела в приоткрытую дверь. При этом чуть не сшибла с ног Эмириэля.

Она оказалась в пустом коридоре и понеслась что было сил. Коридор сделал резкий поворот — и Аля оказалась перед дверью, сбоку от которой имелась большая круглая кнопка. Аля нажала на кнопку, дверь распахнулась — и оказалось, что это лифт. Причем лифт какой-то старомодный.

Аля вдавила наугад кнопку этажа и привалилась к стенке. Сейчас можно было перевести дух. Она и собралась было — но дверь открылась. Ася увидела площадку, а на площадке — людей. И люди эти чем-то были ей знакомы...

Она вышла из лифта и ноги сами сделали поворот направо, сами пронесли двадцать шагов и притормозили перед знакомой дверью.

Это была дверь ее родного офиса, где она исполняла обязанности клерка.

Помотав головой, Аля устремилась обратно к лифту. Только потом она окончательно осознала, что все приключения с магами и крокодилом разворачивались в подвалах Дома колхозника, где еще в хрущевские времена было оборудовано гигантское бомбоубежище. Потом — когда уже что есть духу неслась домой.

Ведь-эти сволочи что-то говорили про Настю!

Дочка ждала ее перед телевизором.

— Ма-ам! Ты где была? — удивилась Настя,

— А что?

— От тебя пахнет, как от мусорки!

— Да?

Но, очевидно, от переживаний у Али что-то сделалось с обонянием.

— Вот, — она достала из сумки лежавший сверху бумажный пакет. — Весь рынок обошла, взяла тебе самый лучший!

Настя немедленно заглянула — и повернула к маме крайне удивленную мордочку.

— Ма-ам! Ты что? Забыла? Я же не ем винограда! У него такие противные косточки!

Аля вспомнила, как попал к ней этот треклятый виноград, и ей сделалось страшно. Она выхватила у Насти гроздь, отшвырнула в угол и так стиснула девочку, что та невольно стала отбиваться.

— Пусть только попробуют... — бормотала Аля. — Вот пусть попробуют!..

ГЛАВА ПЯТАЯПЛОХО, КОГДА ЧЕЛОВЕК ТОЛЬКО ДЫШИТ И НАДЕЕТСЯ...

Денек не задался.

Я кучу времени убил на слоняния по базару. И кучу денег извел на совершенно ненужные вещи. По-настоящему я ознакомился со своими приобретениями уже на Базе хронодесанта, пока варились пельмени.

Одноразовые носовые платки непременно понадобятся зимой, говорил я себе, большую кухонную коробку спичек я отдам бабуле — пусть видит, что я сам, добровольно, проявляю заботу о хозяйстве. Электролампочку пожертвую Базе хронодесанта — у них как раз в шестирожковой люстре только одна горит.

Но что прикажете делать с пачкой хны?

Я провел рукой по голове. Васька прав — мои лиловые штаны выделяются в любой толпе, они, возможно, и привлекли внимание магов. А что будет, если я еще и в рыжий цвет покрашусь? Вот, сказал я себе, вот что бывает с людьми, покупающими всякую дешевку! В кухонных дверях возник Башарин.

— Как там пельмени? — с большим интересом осведомился он и заглянул в кастрюлю. После чего посмотрел на меня — и, честное слово, его неподвижная физиономия имела-таки в этот момент выражение!

— Их же мешать надо! — со всем презрением труженика к интеллигенту сказал Башарин, озираясь в поисках шумовки.

Шумовки на Базе хронодесанта и быть не могло. Вот деревянных мечей и кинжалов хватило бы на армию.

Я все же пошел спросить.

Корвин, Лирайт, Хэмси и Корнет сидели на полу, водя пальцами по какой-то бумажной простыне.

— Ну вот же! — говорила Лирайт. — Мы будем жить здесь! Очень удобное место для государства!

— Ага, удобное! — возразил Хэмси. — С запада Великая пустыня, на юге Безнадежное море, на севере горная гряда Стафиракс!

— Зато через нас проходит караванный путь! — Лирайт показала, как именно идут караваны. — И мы держим порт Кэр-Ис!

— Государство нам нужно вот тут, — сказал Корвин. — Тогда мы оттяпаем у эльфов Шервудский лес...

— И окажемся в зоне досягаемости Саурона и его команды!

Я нагнулся над политиками и увидел страхолюдную карту неведомых стран. Она изображала материк, чем-то смахивавший на Европу, но Европу после четвертой, а то и пятой мировой.

— Что-то нужно? — спросил Корвин.

— Мне бы шумовку... — робко молвил я, ощущая себя поваренком, сдуру залетевшим в тронный зал на королевский совет.

Хэмси и Корнет переглянулись. Я мог держать пари на свои лиловые штаны — эти дети впервые услышали слово “шумовка”.

— А зачем? — осторожно поинтересовался Корнет.

— Пельмени помешать.

— Пельмени?! Пельмени!!! Ролевики вскочили.

Их совершенно не волновало, что я все свои деньги истратил на эти проклятые пельмени! Что еда предназначалась главным образом Башарину! И много чего еще их не волновало. Они вспомнили, что проголодались.

При тщательном обследовании кухни, ванной и туалета, где под самым потолком лепилась антресоль с хозяйственной дребеденью, были обнаружены отвертки, плоскогубцы, ручка от мясорубки, железный гибрид граблей и лопатки, с чем бабульки ходят на кладбище, и много всякой иной дряни.

Пока команда вела поиск, пельмени разварились окончательно, одновременно прилипнув к кастрюльному дну, как будто их кто нарочно суперцементом приклеил.

Интересно, что Башарин даже не попытался пошевелить пельмени в кастрюле хоть вилкой. Он с большим достоинством ждал, пока его покормят.

Пельменную кашу мы раскидали по тарелкам и спасли большим количеством сметаны.

За столом я попытался завести беседу об этой самой искореженной Европе, но Корвин вспомнил, что получил по сетям приглашение на еще одну игру. Вообще это приглашение следовало зачитать всей ораве еще ночью, но наше вторжение на территорию казарм отвлекло Корвина от животрепещущей темы.

— Игра называется “Молодой мир”, — начал он. — Время действия — две тысячи пятнадцатый год. Внезапно весь мир сотрясла ужасная катастрофа — в течение трех дней от неизвестной прежде болезни погибло почти восемьдесят процентов населения земного шара.

Хорошее начало, подумал я, вдохновляющее. Самая подходящая обстановка для игр!

— В огне пожаров погибла большая часть крупных городов, унося с собой всю основу современной цивилизации. Во всем мире воцарился хаос!

— Классно! — одобрил Корнет.

— Проблема прикида отпадает! — радостно поддержал Хэмси.

— По непонятным причинам большинство выживших — в возрасте от 16 до 28 лет, — продолжал Корвин. — У всех без исключения глаза стали чрезвычайно восприимчивы к солнечному свету. Сноска! Если кто на полигоне появится без защиты для глаз — то есть очки или шлем с лицевым щитком, — то он немедленно слепнет и вынужден играть слепого. Также у многих из выживших появились экстрасенсорные способности...

— То есть магия, — уточнила Лирайт.

Мудрый Башарин, не обращая внимания на этот Апокалипсис, наворачивал пельмени, и правильно делал. Их нужно было сожрать, не задумываясь, пока они не остыли. А я вот зазевался — и узнал, что холодная пельменная каша в моем возрасте противопоказана. Даже со сметаной. Даже когда сметаны больше, чем каши...

— И долго мне тут жить? — спросил он, доев обед.

Но как спросил! Имелось в виду — какие на сей предмет дал сегодня инструкции Главный Начальник Горчаков?

А какие он мог дать инструкции на базаре, спасая меня от преследователя?

Я спросил у ролевиков, где тут телефон. Телефон нашелся за рюкзаками. И тут же оказалось, что он не работает. Хотя шнур вроде цел...

Ребята стали вспоминать, кто и когда в последний раз отсюда звонил. Попутно встал вопрос: кто хозяин этой квартиры? Лирайт подозревала некого Ронина, исходя из того, что этим словом средневековые японцы называли бродячего самурая. Значит, Ронин ушел бродить, а ключи от квартиры отдал тусовке.

Корвин произвел расчет — и оказалось, что Ронин, даже если он с игры в Казани пошел по трассе на игру в Екатеринбурге, а оттуда — на игру в Тюмени, уже все равно должен был бы вернуться, потому что до игры в Барнауле еще не меньше месяца. А я из этого расчета понял, что телефон просто-напросто отключен за неуплату.

Я всего-навсего хотел позвонить Ваське по служебному телефону, доложить, что объект покормлен, и потребовать дальнейших инструкций.

И я вышел на улицу, и я отыскал будку, и набрал номер; и услышал: “Следователь Горчаков слушает!”

Но в ответ на мой вопль Васька бросил трубку.

Я повторил звонок — и с тем же результатом.

Тогда только я вспомнил, как маги подслушали наш ночной звонок в ментовку...

Мир вокруг меня сделался какой-то странный. Приходилось считаться с магией. А откуда я знаю, на что еще эти сволочи способны?

Обозвав Ваську старым перестраховщиком, я решил доехать до управления внутренних дел и явиться в кабинет лично. И я честно пошел к остановке, но сообразил, что оставил на Базе хронодесанта сумку с аппаратурой. Я же не думал, что соберусь в ментовку!

Резко развернувшись, я буквально налетел на крупного парня.

Парень шарахнулся от меня. И мы оба застыли. По идее, мне бы сейчас следовало услышать от этого громилы что-нибудь матерное. Обычно такие формулы мужики выпаливают без рассуждений. Но этот ошалело молчал. Потом шагнул назад, по дуге обошел меня и заспешил прочь, не оборачиваясь.

Грешным делом я подумал, что меня в очередной раз приняли за сумасшедшего. Хотя повода вроде бы не давал. На всякий случай я внимательно осмотрел себя — вдруг у меня всего-навсего расстегнута ширинка? — а когда поднял голову, громила как сквозь землю провалился.

Не так уж был мне дорог этот громила, чтобы метаться с криками, выискивая его по всем подворотням. Я устремился к Базе хронодесанта — и вдруг встал, как вкопанный.

Три амбала гоняли нас ночью, пока Васька не догадался спрятаться в казарме. Три амбала, которым срочно требуется нереал!

А если это — один из них?

Того, который чистит карму веником, я бы узнал. А двух других — вряд ли...

Стоп, подумал я, стоп, тут что-то не так, я должен их узнать, я же их явственно видел! Своими глазами! Хотя как-то мгновенно видел...

Не знаю, сколько я простоял столбом, может, минуту, а может, и десять, пока до меня дошло: я видел эти рожи, когда работала фотовспышка. А вспышка действует, когда нажимаешь на кнопку. И, значит, на моей фотопленке имеются образины всех магов, которые нас преследовали! И остается только проявить пленку, а потом с гордостью доставить Ваське картинки!

Я опять устремился к Базе — и опять окаменел. Если они все же выследили меня — а это не так уж сложно, ребята они современные, при мобильниках, и тот, кого отогнал Васька, мог сообщить кому-то другому, что я уехал на трамвае номер пять в таком-то направлении, — так вот, если они выследили меня, то ведь им от меня нужно одно — чтобы я сейчас вошел в ту квартиру, где прячется Башарин! А они — по моим стопам! Кто их знает — может, они, как ищейки, по следу ходят?

Когда во второй половине дня торчишь посреди тротуара, пожимая плечами, разводя руками и предаваясь мучительным размышлениям, на тебя почему-то все время налетают совершенно посторонние люди. И еще при этом что-то бормочут.

Я не мог вернуться на Базу — вслед за мной туда ворвались бы магические амбалы и изъяли Баширина. Честно говоря, на самого Баширина мне было наплевать. Никакой ценности, ни интеллектуальной, ни духовной, он не представлял. Но вскоре после отлова Баширина они поймут, что никакой это не искомый нереал!

И что я тогда услышу от Васьки?

С одной стороны, чем дольше амбалы прооколачиваются вокруг Базы хронодесанта, тем лучше. Васька ведь наверняка продолжает поиски нереала! А с другой — на Базе оказалась арестована моя драгоценная сумка! А ведь мне завтра сдавать снимки сразу в две редакции... Ой, мама дорогая, подумал я, это что же такое будет? Уж как влип дородный добрый молодец...

У меня была тень надежды на то, что громила, с которым я столкнулся, — обыкновенный громила, без всякой магии, только удивительно неразговорчивый. Уцепившись за эту версию, как утопающий за бессмертную соломинку, я хлопнул себя по лбу, как бы вспомнив нечто важное, и устремился в первую попавшуюся подворотню.

Влетев туда, я сразу же притормозил, прижался к стенке и пополз, обтирая ее правым боком, чтобы как можно осторожнее выглянуть.

И точно! Амбал выскочил из аптеки и почесал к моей подворотне.

И тут я вообразил себя Чингачгуком или другим не менее краснокожим индейцем, заметающим след. Я побежал во двор, еще не зная, где спрячусь, но готовый изворачиваться до последнего!

Меня, сама того не подозревая, спасла бабулька с мусорником. Она, выкинув мусор в контейнер за кирпичной стенкой, пошла себе, пошла... и пропала. Я понял, что на сей раз никакой магии нет, а есть дверь, ведущая на черную лестницу, которой из подворотни просто не разглядеть.

Оказалось, что если войти туда, спуститься до того уровня, где уже пахнет кладбищенской сыростью, а потом подняться, то можно выйти не просто в парадное большого дома, а вовсе даже на большую улицу.

Хотя я страстно люблю проходные дворы, но об этом — даже не подозревал.

Понимая, что расслабляться вредно, я сразу же остановил такси и, проехав квартала четыре, вылез. Шофер покрутил пальцем у виска, но вот уж на это мне было наплевать. Великая идея владела мной! Я спасал нереала от магов.

Премного довольный тем, как лихо я оторвался от слежки, я шел по улице Маяковского, которая скорее была похожа на бульвар — через каждые десять шагов росли крепкие липы, и некоторые стояли уже почти желтые, но иные сопротивлялись осени, как умели, и лишь несколько золотых прядок было в их зеленых шевелюрах, этакая древесная седина, которую не скроешь — значит, остается только гордиться ею...

Навстречу шла...

Да, она. Маргарита.

Спокойно шла, позволяя всему миру любоваться собой, своими стройными загорелыми ногами, своей невесомой фигуркой, своими распущенными темными волосами, которые, если собрать их в косу, будут с мое запястье толщиной...

Маргарита!

Вот именно это я и воскликнул, загораживая ей дорогу.

Она остановилась.

— Здравствуйте, Игорь Петрович! — сказала она голоском примерной девочки, отпетой отличницы.

— Маргарита... — повторил я.

— Со мной все в порядке, Игорь Петрович! — и она так посмотрел мне в глаза, что я понял — у девчонки ум за разум зашел. Что-то до такой степени сбило ее с толку, что доводы рассудка бесполезны...

— Вот и замечательно, — ответил я. — Только, знаете, Маргарита, образование в жизни еще пригодится.

— Конечно, пригодится, Игорь Петрович! — радостно согласилась она.

У нее было счастливое лицо. Никогда в школе оно таким не было. А ведь. Маргаритка прекрасно училась и была общей любимицей!

Мужчина! Значит, все-таки мужчина...

Говорила же мне Васькина сотрудница, что девчонка просто угодила под опытного мужика. И Бояринов, сообщая про ее звонок, тоже как-то странно выражался, чего-то недоговаривал... А мне, дураку, нужно было непременно увидеть ее радостную мордочку! Иначе я понять был не в состоянии!

— Вы бы вернулись домой, Маргарита... — я не говорил, я бормотал, и самому противно делалось. — Родители волнуются... учебу запустите... год пропадет...

— Игорь Петрович, миленький, я встретила замечательного человека, и я с ним счастлива, — это она сказала уже без торжествующей улыбки, не как девчонка, а как женщина. — Вы не представляете, что это за человек! Он — настоящий, понимаете? Я все на свете ради него сделаю! Все — только бы быть с ним!

Я только руками развел.

— Удачи! — пожелала Маргарита, совсем по-взрослому. И ушла.

А я повернулся и стал смотреть ей вслед.

Той, кого я полюбил, уже не было. Девочки, которая так хорошо читала стихи, не было! Умерла! А вдаль уходила шестнадцатилетняя женщина. Вдаль — и без меня... И тело уже было другое, и походка, и глаза!

Да, вдруг понял я, она не просто другая, она — болезненно другая, она осунулась, похудела, и в глазах какая-то лихорадка...

Нужно догнать ее, сказал я себе, любовь любовью, но здоровье тоже беречь надо, нужно догнать ее и спросить Хотя бы, как она себя чувствует...

Это было нелепо, мне следовало сейчас отпустить ее раз и навсегда. Однако я поплелся следом — мне так уж непременно нужно было продлить эту агонию!

В какую-то минуту показалось, что Маргарита просто испытывает меня. Она вышла на угол Маяковского и переулка, который когда-то был переулком комиссара Елькина, а теперь, конечно, переименован. И она встала неподалеку от угла, словно ожидая, чтобы я ее догнал.

Я почти догнал!

Но тут рядом с ней притормозила серебристая иномарка. Путаю я их, будь они неладны! Если “мерс” — это который с прицелом на капоте, значит, притормозил “мере”. Дверца открылась. Маргарита что-то сказала тому, кто внутри. Дверца захлопнулась, и я уж обрадовался было, что моя гордая девочка так ловко отшивает всякую шушеру. Но “мерс” заехал в переулок, встал, и оттуда вышел мужчина куда за сорок, не то чтобы толстый, а пухлый. Шел он вразвалочку, и мне казалось, что от его сверкающих туфель на асфальте остаются жирные следы.

Этот мужчина поцеловал Маргариту в губы, и она охотно приняла поцелуй. После чего оба направились в продуктовый магазин...

Я ждал. Чего — не знаю. Наверно, хотел увидеть сквозь стенки белого фирменного пакета, что они взяли на ужин. Взяли немало. Сели в машину и уехали...

Вот и все.

Вот, значит, кто у нее — настоящий...

У этого мерзавца только и есть, что кошелек с “мерсом”, говорил я себе, деньги иссякнут, машина врежется в столб и слетит с виадука! Или же он через год присмотрит себе другую шестнадцатилетнюю. Им не быть вместе, им не быть вместе! Маргарита набьет себе шишку на лбу, затормозит и задумается... Dum spiro, spero...

Я бормотал эти слова, пока не сделалось темно. Где меня носило чуть ли не до полуночи — не знаю и знать не хочу. Сумка арестована, Васька играет в конспирацию, Маргарита все равно что умерла... Dum spiro, spero...

Домой иди, кретин, сказал я себе. Иди домой, выспись на нормальной постели, утром прими душ, и жизнь начнется сначала. Dum spiro, spero, кретин!

Час был неведомый. Бабуля наверняка давно спала. Я хотел пробраться к себе в комнату, не зажигая свет в прихожей. Казалось бы, что может быть проще и благородней такого желания?

Я сделал от двери всего один шаг — и тут что-то мокрое, тяжелое и со странным запахом весомо шлепнуло меня по лицу, залепило глаза и рот!

— Полтергейст! — подумал я, причем подумал именно так — воплем. У нас побывал дед-вонючка и разбудил мокрый полтергейст!

Я зашарил в воздухе руками — всюду было мокрое, непроходимое, тяжелое и гнусное! Как будто я попал в внутренности к какой-то вселенской лягушке! Оно пыталось спеленать меня, оно своей тяжестью хотело сбить меня с ног и швырнуть на пол. Я треснул кулаком — но оно подалось, кулак проехал куда-то не туда, меня развернуло...

Вдруг я сообразил — изгоняют же священники всякую нечисть молитвой! Заклинаний я не знаю, загадочных способностей, как Таир, не имею, но молитва?!

— In nomine Patris, et Fili, et Spiritus Sanctum!.. — заголосил я сквозь мокрое щупальце, а может, ласту, залепившую мне рот. Именно по-латыни, потому что русские слова провалились куда-то в щель между извилинами. Из всего латинского “Отче наш” я знал, разумеется, только эти начальные слова — почему и заткнулся.

Полтергейст мне попался необразованный — то бишь, я ему попался... Латынь на него не подействовала, а если и подействовала — то лишь озлобила. Он обдал меня холодом!

И я понял, что настал мой смертный час.

— Бабуля-а-а-а! — уже вне всякой латыни и вне всякого соображения, завопил я. Но жива ли бабуля, не захлебнулась ли и она в ледяных волнах полтергейста? Ведь когда я орал по-латыни, она не отозвалась!

— Иго-ре-е-е-чек! — донеслось чуть ли не с того света.

— Бабуля! Что это, бабуля?!

— Сейчас, сейчас!

Жива! И прогонит полтергейст ко всем чертям собачьим!

В этот миг я веровал не в силы добра и зла, но в бабулю, которая способна шваброй вымести полтергейст из квартиры и плюнуть ему вслед.

Сквозь мокрое и холодное забрезжил свет! И я устремился к нему!

— Что ж ты так поздно, Игоречек? — вдруг запричитала бабуля. — Ой, да стой же ты, где стоишь! Веревку оборвешь!

Какую, к лешему?.. Какую веревку?..

Вдруг мое лицо непостижимым образом освободилось от, казалось, навеки прилипшей мокрой оплеухи, и я увидел бабулю в халате.

Она собирала в крупные складки развешенную поперек всей прихожей свежевыстиранную портьеру из синтетического бархата. Вторая висела на паралелльно натянутой веревке. Человека, входящего впотьмах, и должно было занести как раз между здоровенными и тяжелыми мокрыми полотнищами.

— Сколько же можно пыль копить? — оправдывалась бабуля. — Я уже давно запланировала!..

— Вот и собралась... — пробормотал я, спасенный, но еще не способный воспрять к новой жизни. Ну да, бабуля уже полгода долбит про эти окаянные портьеры. Угораздило же ее взяться за стирку, когда вся городская нечисть активизировалась!

Купание в портьерах подействовало на меня вразумляюще — я понял, как вызволить с Базы хронодесанта свою сумку

Исходя из того, что нечисть по ночам колобродит, а по утрам отсыпается, я встал довольно рано и поехал в тир — искать Сафари. Пришлось обождать — но, когда он явился, проблема решилась стремительно. Сафари позвонил какому-то Аэглору и велел ему послать Хольгера с Фродо на Базу за сумкой. Я пытался компенсировать затраты на транспорт, но когда Хольгер прибыл с сумкой не просто на джипе, и даже не на навороченном джипе, а на расписанном вручную всякой средневековой символикой, я понял, что ролевушную тусовку умом не понять и деньгами не измерить. Такая вот роспись стоила не менее десяти долларов за квадратный дециметр...

Как быть дальше — я попросту не знал.

Очевидно, жизнь продолжалась. Следовало сдавать снимки в редакции, делать новые, покупать и читать книги, трижды в день питаться. Если Васька захочет — сам меня найдет!

И я несколько дней прожил такой вот растительной жизнью, возможно, неделю, а может, и полторы, или даже месяц, — я ведь теперь измеряю время не календарем, а графиком работы шести бухгалтерий, где получаю гонорары...

И с каждым днем я все яснее понимал, что эта жизнь — какая-то не моя. Нельзя, чтобы все дни были одинаковые! Нельзя, чтобы от этих дней оставались лишь пластиковые папки с карманами, в которых копился фотоархив! Нельзя, чтобы менялись кадры в объективе, и ничего более!

Если быть совсем честным — нельзя и без надежды, что вот еще пройдет два года, Маргарите исполнится восемнадцать...

И нельзя, будь я неладен, в полном душевном раздрае повторять, как попугай — dum spiro, spero!

Нужно что-то другое!

ГЛАВА ШЕСТАЯСЛЕДОВАТЕЛЬ ГОРЧАКОВ НАХОДИТ ПАПОЧКУ!

— Слыхал? — налетел на Васю стажер Уфимский. — Какой скандал в “Джунглях”?!

Физиономия у стажера была такая, как будто скандал развернул всю биографию страны России в нужном направлении.

— Который по счету? — осведомился Вася.

— Ну!.. — Уфимский сгорал от нетерпения развеселить старшего коллегу.

“Джунгли” — это было такое место, где рейды по отлову наркоманов следовало проводить каждый вечер — свеженького улова хватило бы на кучу отчетов. Вася неоднократно добирался до самого высокого начальства и требовал закрыть этот притон. И вот, не прошло и пяти лет, притон закрыли. Случилось это две недели назад, и владельцы “Джунглей” только-только освободили помещение от мебели, а вывеску снимать, похоже, вообще не собирались.

Эта вывеска изображала Африку в духе Корнея Чуковского, там впритирку скалились на пешеходов обезьяна, слон, удав, крокодил и, кажется, носорог. Малые дети не могли равнодушно проехать мимо в своих нарядных колясочках...

И Вася, с одной стороны, полагал, что скандал не то что может быть связан, а просто обязан быть связан с наркотой, но с другой стороны — слишком веселая рожа была у стажера.

— Ну? — переспросил Вася.

— Ты Гришку помнишь?

— Помню наркомана! Помню алкоголика!

— Как ты думаешь, куда они его подевали?

— А куда его можно было подевать? В зоопарк, наверно, сдали.

— Возьмет его зоопарк, как же!

— А в самом деле...

Вася задумался — кому в городе нужен крокодил-трехлетка, приобретенный в качестве живого инвентаря еще совсем крохотным и выросший в “Джунглях” под вой современной музыки?

Самая прелесть ситуации была в том, что Гришку посадили на колесо. Посетители, балуясь, кидали в террариум таблетки, а неразумная рептилия честно их глотала. Опять же, пиво. Хотя в террариуме полагалось соблюдать какую-то разумную сырость, но бывали дни, когда крокодил плескался и чуть ли не плавал в “Пауланере”.

— Ну так вот! — Уфимский торжествовал. — Я сам сегодня утром допрашивал дядю Синявского! Он показал...

Тут лицо стажера сделалось скучным, и он заговорил казенным голосом, чему научился с большим трудом.

— ... он показал, что неоднократно давал объявления о продаже крокодила, связывался с зоопарком, но желающих не нашлось. Предъявил квитанции об оплате объявлений и сами газеты с объявлениями. Поскольку помещение полагалось срочно освободить, он перевез террариум с крокодилом в Дом колхозника...

— Куда-а-а??? — в бурной истории этого здания только живых крокодилов недоставало...

— В Дом колхозника! Там же бомбоубежище внизу! — Уфимский перешел на нормальный голос. — Перевозил ночью, чтобы никого не переполошить.

— Так. Крокодила — в бомбоубежище, — уточнил Вася. — На каком основании?

— На основании дачи взятки завхозу Петракову Алексею Степановичу! — отрапортовал Уфимский вполне казенно и продолжал по-человечески. — Этот деятель заплатил Петракову, чтобы тот приютил Гришку и ухаживал за ним, пока другого варианта не найдется. А в бомбоубежище давным-давно склад всякой старой рухляди. Там не токмо что крокодила — мамонта спрятать можно. Ну и вот — Гришка как-то опрокинул террариум и выбрался на свободу!

Вообразив, что может натворить крокодил в здании, где помещается чуть ли не сотня офисов, Вася без всякой подсказки расхохотался.

— Первым делом нагадил с перепугу так, что в бомбоубежище не войти! Ну, не продохнуть! — Уфимский и от этого безобразия был в восторге. — И перевернул там все вверх дном! А потом вылез из бомбоубежища...

— Погоди, погоди! Оно у них что же, не запертое стоит? — Вася насторожился.

— Ну, тут такое дело... — Уфимский скорчил рожу, по которой, и не слушая речей, можно было понять — дело-то темное... — Петраков клянется и божится, что крокодила запер. Ключей у него от этого помещения три, но, Василий Федорович, ключи совсем довоенные! Может, их на самом деле и больше, только Петраков об этом не знает. Я думаю, какая-то парочка забралась туда в поисках...

— Романтики! — весомо сказал Вася. После странной сценки в “Гербалайфе” он как-то болезненно стал относиться к сексуальным вопросам.

— И они нечаянно выпустили крокодила...

— И сами этого не заметили?

— Может, забыли изнутри запереться? В общем, он вылез на пожарную лестницу и пополз наверх.

— Пожарная лестница была не заперта?

— Выходит, что так. И приполз он в пищеблок! Уфимский сделал паузу, чтобы Вася имел возможность спокойно вообразить переполох на кухне, отсмеяться и успокоиться. Но мрачен был следователь Горчаков, ох, мрачен...

— И все оттуда выскочили, дверь захлопнули и пожарных вызвали. Пожарные приехали, с зоопарком связались... — уныло стал перечислять дальнейшие события обиженный стажер. — Его пока туда увезли, потом дядя Синявский заберет... Вот так...

— Ты место обследовал? — строго спросил Вася.

— Так я же говорю — вонь страшенная! У меня такое ощущение, что я сам провонял, как городская свалка!

Тут Вася совершил то, о чем позднее стажер Уфимский рассказывал, делая огромные глаза и подпуская дрожи в голосе. Он подошел к Уфимскому, обнюхал его с головы до ног, даже опустившись для этого на корточки, и сказал:

— Ага... Привет от дедушки...

Стажер так и не узнал, что это был за дедушка.

А Вася стал напряженно думать — может ли история с крокодилом иметь хоть какое-то отношение к охоте на нереала?

— Послушай, Уфимский, — сказал он. — Ты мое задание выполнил? По делу киллера в “Бастионе”?

— Почти, — признался стажер.

— А когда выполнишь?

— Там столько мороки! Это же все было двадцать лет назад!

— Двадцать пять, — поправил Вася. — Но это необходимо сделать! Мне объяснять, почему?

— Не надо, — проворчал стажер.

Дело киллера в “Бастионе” так и висело на управлении внутренних дел тяжким крестом, все более смахивавшим на крест надгробный. Уже стало ясно, что преступник владеет приемами гипноза (Вася особенно сражался за этот вывод, потому что хотел вывести из-под огня Сашку с Лешкой), ясно стало также, что никакой материальной заинтересованности у киллера-недотепы не имелось. В версии “месть за Машку Колесникову” были сделаны лишь первые шаги. Само то, что Машку удалось-таки отыскать, было великим прогрессом. Обрадованный Сорокин даже не слишком ругался из-за сроков. А о том, что Машка обнаружилась в процессе охоты на нереала, Вася ему не докладывал...

— Завтра, — строго сказал Вася. — После обеда. Допустим, в четырнадцать два нуля.

Судя по физиономии. Уфимский только собирался Приступить к заданию.

— Горчаков, будь человеком! — взмолился он.

— Человеком? — переспросил Вася. — Да, это мысль.

И пошел прочь, оставив Уфимского в состоянии глубочайшего недоумения.

После синицынского открытия Вася в свободное от службы время только тем и занимался, что выяснял: чем он отличается от человека? Когда чиркнул ножом по пальцу — выступила кровь, и Вася зализал царапину совершенно по-человечески. Он попытался вспомнить, были ли у него в жизни такие травмы, чтобы пришлось обратиться к врачу, и ни одной в памяти не обнаружил. Игорь был прав — ему неслыханно везло. Даже когда лодка на Берладке опрокинулась. Всех побило о коряги, всех ободрало, когда выбирались на берег. Один Горчаков отделался тремя глотками холодной воды, совершенно не повредившей пищеварению.

Нереал в должности следователя угрозыска... Или тульпа? Будь он неладен, этот Синицын, подумал Вася, вот теперь ходишь и думаешь на два фронта: правое полушарие делами занимается, а левое за ним подглядывает и анализирует, не вылезет ли чего нереального...

Если отвлечься от этой умственной заморочки, был Вася человек человеком. И котлеты с картошкой поедал вполне по-человечески, и брился, и даже тень отбрасывал — проверял дважды, при солнечном и искусственном свете.

Естественно, стажер Уфимский ни сном, ни духом не ведал, что в управлении внутренних дел завелся потусторонний сотрудник, и кто? Замечательный мужик Васька Горчаков! И потому он взялся за свое задание без всякого трепета, а только с некоторой обидой — вот ведь какой груз на его плечи взвалили, а лавры кому?

Вася дал Уфимскому старый адрес Ротмана и поручил составить список всех окрестных жителей в возрасте за сорок, которые могли бы быть потенциальными соперниками Ротмана в борьбе за Машкину благосклонность. Естественно, за четверть века многие разъехались, кое-кто и за границу ухлестал. Уфимский сделал все, что может сделать за сутки один человек, обремененный и другими важными делами, в том числе активной личной жизнью.

К четырнадцати два нуля список лежал-таки перед следователем Горчаковым. Против каждой фамилии имелся адрес и, по мере возможности, теперешнее социальное положение. Кроме того, Уфимский узнал от бабок, что между Колесниковой, которая на самом деле Ширинкина, и Ротманом был какой-то юношеский роман, и даже витала в дворовом воздухе идея начистить Ротману морду, но как-то обошлось.

Вася ужаснулся длине списка и вздохнул по тем временам, когда драки между парнями были исключительно из-за красивых девочек. Сам он не мог вспомнить, чтобы воевал за чью-то благосклонность, да и много чего не мог вспомнить. Обычно его это не беспокоило — хватало сегодняшней жизни и текущих дел. Но в последние дни он словно нарочно отмечал моменты своего несходства с людьми и где-то в душе ставил унылые галочки. Хотя чего уж плохого в том, что семнадцатилетний Васька никому после дискотеки не расквасил носа, объяснить сегодняшний Василий Федорович не мог. Но полагается соплякам устраивать дурацкие разборки, а в его жизни этих разборок не было... Да и семнадцати лет, судя по всему, тоже не было...

Вася внимательно изучал список. Некоторые кандидатуры отмел сразу — тех мужчин, кто в жизни добился успеха. Ну, скажем, зачем владельцу лучшего в городе казино связываться с магией и мастерить для убийства Ротмана нереала? Ему проще и дешевле нанять обычного киллера.

Но вот его взгляд зацепился!..

Вася переворошил в голове все бумаги, имевшие отношение к делу киллера-нереала. Некий протокол допроса встал у него перед глазами, как живой. Вася полез в папку и уверенно вытащил на свет показания одного из соседей Валентина Башарина, которого звали... которого звали...

Борис Жуков!

И в списке соперников — Борис Жуков!

Ниточка?..

Она самая!

Вася чуть не подпрыгнул на стуле. Он нашел того, кто явно имел отношение к изготовлению нереала! Того, кто, судя по всему, был родным папочкой этого великовозрастного младенца!

Вот теперь, подумал Вася, осталось только грамотно провести допрос! Если в башке у нереала — жуковские географические воспоминания, то появляется шанс догадаться, куда подевался бедолага, где отсиживается! И из этого вытекает другой шанс — что удастся бедолагу там отыскать, вывезти из города, укрыть в надежном месте и понемногу приспособить к нормальной жизни!

Откопав телефон жуковской тещи, Вася позвонил и просил передать, чтобы зять, кровь из носу, явился завтра с утра в кабинет к следователю Горчакову!

И, естественно, никакой Жуков ни в какой кабинет не прибыл.

Вася позвонил еще раз. Теща извивалась и так, и сяк, на сей раз уже не ругая, а выгораживая подлеца зятя. Она клялась, что от сегодняшнего выхода на работу зависит вся Борькина карьера.

— А где он у вас трудится?

— А в сфере торговли... — туманно и весомо отвечала теща, и тем выдала свой более чем почтенный возраст. Давно прошли те времена, когда труженик в сфере торговли был гордостью семьи и кормильцем-поильцем-одевальцем.

Вася пригрозил всеми доступными карами.

— Вы скажите, что речь идет о его лучшем друге, о Башарине! — напомнил он. — Речь идет об алиби Башарина, ясно?

— Скажу, скажу непременно! — пообещала теща.

Может, сказала, а может, и нет. Во всяком случае, Жуков проигнорировал еще два приглашения на беседу

Вася в полнейшей ярости уже хотел доставить его в управление внутренних дел на патрульной машине. Вовремя удержался — перепуганный Жуков мог наговорить о Башарине лишнего, накидать идиотских заявлений и версий при посторонних, а расхлебывать этот бред кому? Следователю Горчакову!

Тем более, что не столько о Башарине, сколько о возможном убежище нереала хотел узнать у него Вася...

После пятой по счету неявки он позвонил теще и потребовал адрес рабочего места зятя.

Теща жалась и кряхтела, но вынуждена была признаться: бездельника и неумеху пристроили “second hand”, стеная и причитая, она продиктовала улицу и дом.

Вася позанимался другими делами и собрался на поиски Жукова, когда зазвонил телефон. Он снял трубку.

— Слушай, Горчаков, тут тебя женщина домогается! — сказал дежурный. — Говорит — по очень важному делу! Соединяю!

— Следователь Горчаков слушает, — перейдя на казенный тон, отрапортовал Вася.

— Здравствуйте!..

— Добрый день. — Это Алевтина Петрова.

— Рад вас слышать, — вежливо отвечал Вася, мучительно вспоминая, что еще за Алевтина Петрова. И вдруг вспомнил! Курносая, круглолицая, и глаза большие, светло-карие... Башаринская подруга — если, конечно, Башарин не соврал!

— Извините, что побеспокоила... — Аля явно не знала, с чего начать.

— Есть новости о Башарине? — пришел на помощь Вася, несколько взволновавшись.

Хотя он передал Сафари деньги на прокорм Валентина, хотя и строго-настрого приказал никуда его не выпускать, да Башарин и сам не рвался в объятия к гипнотизерам, однако — мало ли что? И, с другой стороны, что, если Аля нечаянно вышла на след нереала?

— Нет, у меня другое. Василий Федорович, тут... тут — только не смейтесь!..

— Да я не смеюсь! — с надеждой на какую-нибудь ерунду, несомненно, связанную с нереалом, воскликнул Вася.

— Тут какая-то магия! Я имею в виду — настоящие живые маги и гипнотизеры. Вы только не бросайте трубку! — Аля заговорила очень быстро. — Они хотят найти какую-то тульпу, или какого-то тульпу, и уничтожить! Они сказали, что это существо очень опасно, потому что его используют какие-то черные силы! А я знаю, что никакие черные силы его не используют! Им почему-то кажется, будто этот человек — тульпа! Василий Федорович, тут какая-то страшная опасность!

— Опасность? Для кого?

— Для этого человека, конечно! И для тех, кто с ним... или с ней, ну, не знаю, связан! Они думают, что я связана. Я забираю Настю и увожу к бабушке! Я созвонилась, договорилась, билеты по телефону заказала. Вы представляете, сентябрь, вроде уже детей все с юга привезли, и все равно в северном направлении билетов не достать!

— При чем тут Настя? — Вася вдруг понял, что дело-то — серьезное.

— Они мне угрожали! У меня единственный ребенок! А они, они... Вы просто не представляете, что они могут!

Я предупредила вас. Они называют друг друга — Генерал, этот у них главный, Гамаюн, Алконост, Эмириэль и дед, ну... Вспомнила! Знаменитый дед Эфраим Ворон! Василий Федорович, это же совсем молодые ребята! И у них что-то с мозгами!.. Я вас прошу, Василий Федорович, ради Бога, будьте осторожны!

— Аля, послушайте! — заорал Вася. — Нам нужно встретиться и поговорить!

— Не могу! — ответила Аля. — Они за мной следят! Правда — следят! Нас с Настей сейчас знакомый отвезет на вокзал, чтобы за пять минут до отхода поезда! Я только хотела вас предупредить! Понимаете, они мне показали фотографию! Этот человек очень похож на вас! И, не дожидаясь ответа, бросила трубку. Вася уставился на эту трубку с неожиданной злобой.

— Какой дед Ворон? Какие молодые ребята? — спросил он у трубки. — Какой Гамаюн и Алконост? Уж не тот ли дед-вонючка, который всю Малаховку уделал?

Последние имена вызвали в нем какие-то смутные ассоциации... что-то птичье... и одновременно широкое, обрамленное седой шкиперской бородкой лицо бывшего декана Георгия Никаноровича.

Бормоча слова, которым не место в благовоспитанных устах, Вася набрал деканский номер и представился.

— Как поживает инкуб? — осведомился почтенный старец.

— Инкуб-то поживает, — сообщил Вася, — но у меня один коротенький вопросец. Кто такие Гамаюн и Алконост?

— Интересное дело вы там распутываете! — Декан явно обрадовался. — Девы в птичьем образе.

— Это как? Царевна-Лебедь, что ли?

Недавно Вася наблюдал на окраине забавную сценку. Население, пытаясь прокормиться, завело домашнюю птицу, и вот здоровенный гусак, стоя на трамвайных рельсах, яростно и с шипом атаковал трамвай. Может, охранял родной двор, может, счел трамвай самцом какой-то непонятной, но привлекательной для гусынь птичьей породы — кто его разберет. Трамвай звонил, гусак шипел и еще отгонял людей, пытавшихся как-то убрать его с рельсов. Вася спешил и никогда не узнал, чем этот турнир окончился. И вот сейчас представил себе Алевтину Петрову, атакуемую стадом гусей...

— Ну, вроде того, — согласился Георгий Никанорович. — Вообразите себе курицу, такую большую курицу на толстых ногах, но там, где у нее шея, перья спереди отсутствуют, зато имеется женская грудь. Вообразили?

— С трудом.

— А выше груди — шея, женское лицо, косы и корона... Кажется, так..

Васе только кур в коронах недоставало. Однако и упрекнуть декана во вранье он не мог — тот честно и радостно делился знаниями.

— Их вообще три — Сирин, Гамаюн и Алконост, — продолжал бывший декан.

— Третья, значит, где-то еще летает... — проворчал Вася. — Спасибо за консультацию.

— Образованные уркаганы нонеча пошли, — откровенно валяя дурака, голоском деревенского престарелого философа отвечал бывший декан. — То вот Ванька Ржавый у нас был, Кривой там, Косой, а то — Гамаюн! Книжек, небось, начитались!

Вася невольно улыбнулся.

Приятно побеседовать с солидным человеком, который столько знает, подумал Вася, очень приятно, и, главное, полезно. А в каких магических эмпиреях могут обитать вышепоименованные пташки? Да скорее всего — в каких-нибудь древнерусских... “Древнерусская школа ведической реабилитации”!

И тут опять зазвонил телефон.

— Горчаков, тебя домогается один тип, которого зовут Сафари! — сказал дежурный. — Это не тот ли Ковальчук, который первый снайпер в городе?

— Он самый! Соединяй!

Сафари был в расстроенных чувствах.

— Мне сейчас звонил Корвин, — сказал он. — На Базу пришел Дик, а у него есть мобилка. Этот твой Башарин попросил на минуточку — хотел узнать у какого-то там дружка про обстановку. Позвонил ему на работу, что-то такое услышал и... Ну, в общем, на Базе хронодесанта его нет. Лирайт говорит, что два часа как нет. А Хэмси — больше. Что будем делать?

— Искать идиота!

Вася продиктовал адрес Башарина, адрес Жукова, адрес магазина, где бездельничал Жуков, велел немедленно связаться с бодигардами, а сам быстро собрался и отправился на ловлю того безумца, что, томясь бессилием и Жаждой дурацкой мести, породил бедолагу нереала.

И, пока такси несло его через весь длинный город, Вася чуть ли не подпрыгивал на сиденье от азарта.

Наконец-то он обоими руками ухватится за ниточку, по которой найдет нереала!

ГЛАВА СЕДЬМАЯИМАНТ ВМЕШИВАЕТСЯ И ДЕЛАЕТ ВЕРНУЮ СТАВКУ

Как-то однажды у меня из-под задницы вытащили стул, и я грохнулся наземь.

Ну, больно, ну, противно, однако, кряхтя, встаешь и продолжаешь жить дальше. Я так и сделал. К счастью, копчик не пострадал. И через полчаса я и думать забыл о падении со стула. Решил считать это дружеской шуткой. Наверно, так оно и было.

А вот теперь ощущение было — будто стул вытащили и я по всем законам физики должен грохнуться, однако не грохаюсь, вишу (или висю?) в воздухе, долго ли сие будет продолжаться — неведомо, и я уже мечтаю приложиться задом к полу, ощутить боль и прекратить это идиотское висение!

Дело в том, что висеть хорошо бездельнику. Если же при этом приходится носиться по заданиям, сдавать пленку в проявку, добиваться от сканировщиков хоть какого-то качества, то возникает большое неудобство. Опять же, домашние дела. Бабуля всучила мне мешок с мусором и велела выкинуть на помойку. А я повесил сумку на плечо, взял мешок и пошел, и пошел... И опомнился посреди бульвара Падших Бабцов. Ну и куда прикажете девать этот поганый вонючий мешок в таком месте, откуда городские власти сдуру поубирали все мусорные урны?

С урнами вышла прелестная история. Какой-то остроумный чиновник додумался их ликвидировать накануне выборов в городскую Думу. По правде говоря, давно пора было — вид они имели мерзкий. Чиновник созвал представителей враждующих партий к себе в кабинет и предложил в ходе предвыборной компании установить новые урны — это, мол, даст голоса избирателей. “Каким образом???” — спросили удивленные собеседники. “На каждой урне будет эмблема той партии, которая оплатила ее установку”, — ничтоже сумняшеся отвечал чиновник. Немая сцена. Занавес. И отсутствие урн по сей день...

В общем, я пошел шариться по прилегающим дворам в поисках мусорки. Не тащить же, в самом деле, всю эту дрянь в “Отчий дом”...

А нашел я, конечно, совсем иное! Меня хлопнула по плечу увесистая лапа.

— Т-т-т! — услышал я.

Ну конечно же, это была сладкая парочка — цыган Имант и Леонтина. Оба солидно одетые, как если бы собрались в ресторан.

— Т-т-т-т-т! — радостно затрещал Имант.

— Имант говорит, что очень хотел с вами встретиться, — перевела Леонтина.

— Взаимно, — буркнул я.

Мне нужно было спешить в редакцию “вечерки”, чтобы проконтролировать качество сканировки. Позавчера уже стряслась прелесть неизъяснимая. Я бегал снимать в передвижной цирк и польстился на морского льва, который не только балансировал на носу мячи, не только ловил шеей кольца, но еще и принимал томные позы, и аплодировал сам себе ластами. Я исправно с утра притащил негативы, сдал их и помчался дальше. Вечером я заглянул в свежую газету...

Морской лев имеет цвет, который я назвал бы мокрым. От природы он, возможно, темно-серый или темно-коричневый, кто его разберет, по-моему, человеческое око никогда этого зверя сухим не видело. А мокрый он лоснится и сияет, как угольная глыба. Так вот, в газете он был розовым. Как нужно отсканировать негатив, чтобы получить розового морского льва, я не знаю! И ответственный секретарь тоже не знает. А знает он, что человек, желающий, чтобы его снимки выглядели качественно, должен стоять над душой у сканировщика и добиваться нужного результата. Я как раз нес негативы с цветочной выставки и собирался стоять над душой до упора. Зеленые розы и черные ромашки были мне как-то ни к чему...

— Т-т-т-т-т! — затарахтел Имант, показывая пальцами по ладони торопливую походку, потом потыкал в пряжку на моем ремне, потом схватился за голову и, наконец, скроив жуткую рожу, воздел руки к небесам.

— Имант говорит, что у вас есть высокопоставленный знакомый в казенном доме... служебный человек... — Леонтина призадумалась.

— Т-т-т! — обратился к ней цыган. И очень укоризненно.

— Ему что-то угрожает через посредство женщины, — перевела Леонтина. — Что-то такое, неземное, очень страшное.

Я наконец-то отвлекся от мыслей о негативах.

Васька!

Этот перестраховщик слинял с моего горизонта, и я уже который день не знал, как обстоит дело с охотой на нереала.

В глубине души я догадывался о подлинной причине этого разрыва, нет, не разрыва и даже не расставания... скорее, расхождения...

Я разгадал его тайну.

Вообще-то я человек простой и далекий от интриг. Всякие сложные стратегические умопостроения, которые царили в женском педагогическом коллективе, я элементарно не мог осилить. Если бы мне велели разобраться в Васькиной биографии, я бы завалил это задание. Но тогда меня понесло... И вынесло!

— А что угрожает? — спросил я. И, чтобы получилось доходчивей, изобразил сперва повешение (высунув язык, естественно), потом — выстрел в висок (из указательного пальца правой руки), а на закуску — удар кинжалом в пузо. За достоверность последнего, впрочем, не ручаюсь — Имант мог подумать, что у меня просто схватило живот, вот я за него и держусь с агонией на лице.

Но общий смысл до него дошел. Цыган закивал и, подняв обе ладони до плеч, сделал два резких рубящих движения вниз — как будто отсекал от своей грудной клетки какую-то дрянь.

Точно, подумал я, об этом же мы с Васькой однажды спорили! О каком-то канале, который ему грозились перерубить!

— Как он узнал, где меня нужно искать? — спросил я у Леонтины.

— Если бы я знала! — воскликнула она. — Сидел дома, смотрел телевизор, он классический балет любит, вдруг сорвался, потащил меня куда-то...

Можно было подумать, что она жалуется. Но так ворчливо брюзжать может только очень счастливая и гордая своим избранником женщина, понял вдруг я. Вообще-то мог бы понять и раньше...

— Речь идет об одном моем знакомом, — объяснил я. — С ним действительно не все в порядке. Пусть теперь скажет, что нужно делать!

— Т-т-т-т-т! — Имант показал рукой вперед. И сделал движение, которое расшифровывалось однозначно: за мной!

Мы понеслись.

Но неслись мы странно. Время от времени цыган останавливался, замирал, словно прислушиваясь, и мы должны были тормозить и торчать рядом, делая вид, будто так и надо. Потом он опять срывался — и мы должны были его догонять. Хорошо еще, если на прямой. Однажды он резко свернул в переулок, а мы с Леонтиной проскочили и должны были возвращаться.

Это не был бег — это было еще хуже. Если кто видел соревнования по спортивной ходьбе, когда люди стремятся к финишу на негнущихся ногах, зато отчаянно размахивая руками, так тот может понять, как выглядели мы трое, прошибающие пешеходов почище пушечного ядра.

Имант шагал впереди, и ему доставались все восклицания, визги и ругань. Он отвечал яростным “Т-т-т!” Что интересно — за этот треск ему все прощалось...

Вдруг он остановился и жестом велел нам спрятаться за угол. Так мы и сделали. Он прошелся взад-вперед и присоединился к нам.

— Т-т-т... — совсем тихонько сказал он мне, приглашая выглянуть из-за угла. И даже показал пальцем, куда смотреть.

Я увидел того амбала, который специализировался по чистке кармы веником! Того, который преследовал меня на базаре! Он был не один, а с маленьким дедком, который стоял к нам спиной. Но мне вовсе не нужно было видеть эту мерзкую рожу, чтобы узнать деда-вонючку.

Они тоже кого-то караулили.

Дед оставил своего телохранителя и подошел к самому краю тротуара. Он что-то держал в кулаке. Я вспомнил, как он разбудил полтергейст в “Анжелике” и стал соображать — не хлынет ли сейчас дрянь из канализационных люков. Вот и проворонил тот миг, когда дед что-то этакое выкинул на проезжую часть.

Не думаю, чтобы эта была горсть гвоздей. Однако машина, которой полагалось бы в ряду прочих машин соблюдать правила взаимной дорожной вежливости, вдруг остановилась. Та, что шла сзади, врезалась ей в бампер. И началось обычное столпотворение, какое бывает при ДТП — дорожно-транспортном происшествии.

— Т-т-т-т-т! — показывая пальцем на сбившиеся в колонну машины, толковал Имант. При этом еще показывал пальцами по ладони что-то вроде бега по пересеченной местности, потом вдруг продемонстрировал мне два пальца знаком “V”, и, наконец, показал, какой бы вырос у него огромный бюст, будь он женщиной.

— Т-т-т! — одобрительно отвечал я. Бюст такого размера попался мне в одной из тех газеток, которые мы перешерстили, пока напоролись на Астралона. Это были даже не два футбольных мяча, даже не два крупномасштабных арбуза, а, я бы сказал, два шарообразных аквариума, каждый литров на пятьдесят.

— Перестаньте его передразнивать! — вмешалась Леонтина. — Сейчас выбегут две женщины, точнее, женщина и девочка. Нужно их перехватить и увести.

Я посмотрел на нее с уважением. Что значит разница в психологии! Там, где мужчина видит всего лишь необъятный бюст, женщине мерещится целый детектив...

Но Леонтина оказалась права. Действительно, из второй по счету машины, той, что впилилась в первую, быстро выкарабкались женщина и девочка. И тут же к ним направились дед-вонючка, его ручной громила и непонятно откуда взявшийся мужчина пресолидной внешности, восточного типа и в длинном сером плаще.

— Т-т-т-т-т! — с этим боевым кличем Имант кинулся им наперерез, но не налегке, а волоча меня за руку.

Очевидно, цыган от природы был лишен чувства страха. Он отпихнул громилу и покрутил пальцем у своего виска, тарахтя так, что перевода не требовалось.

— Это он! — воскликнула женщина, прижимая к себе девочку. — Настька, не бойся, слышишь!

— Да я не боюсь! — пискнуло ошарашенное дитя. Женщина повернулась ко мне... Ну, конечно, я не какой-нибудь конфетный Ди Каприо, но и не такое же чудище, чтобы от меня отскакивать.

— Да уводите же их! — крикнула Леонтина. Она благоразумно не приближалась к мужской заварушке.

Имант между тем вступил в диалог с элегантным дядькой и что-то такое ему ты-ты-тыкнул, что тот отступил.

— Скажите им, что вас прислал служебный мужчина! — крикнула мне Леонтина.

— Я от следователя Горчакова! — послушно воскликнул я.

— Ребенка! — она пихнула ко мне дочку. — Ребенка куда-нибудь уведите!

— Да я вас обеих сейчас уведу! — я взял женщину за руку и удивился, как это человека может сотрясать столь крупная дрожь. — Бежим! Бежим скорее!

Иногда во мне просыпаются стратегия и тактика. Я понял откуда-то, что если бежать по тротуару, то нас, во-первых, будут тормозить прохожие, а во-вторых, непременно нагонит громила. И я даже подозревал, что где-то поблизости околачиваются еще двое.

Значит, надо было рвать в неожиданном, и потому перспективном направлении — на проезжую часть!

Когда три человека, взявшись за руки, решительно врезаются в поток транспорта и, пробиваясь к противоположному тротуару, какое-то время бегут параллельно ему, между автобусом и колонной легковушек, — со стороны это, наверно, замечательно. А вот если кто пробовал — тот меня поймет...

На той стороне я первым делом потащил свой прицеп в переулок, подальше от деда-вонючки с соратниками, чтобы вовсе с глаз долой!

— Ох, не могу больше! — выкрикнула женщина. — Сейчас упаду!

И тут мы услышали грохот. За нами гнался слон, или мамонт, или целый тираннозавр... как он, кстати, выглядит?..

— Нельзя падать! — я дернул ее за руку и потащил к ближайшему подъезду.

— Мамочка, мамочка! — запричитал наконец ребенок. До ребенка дошло, что неприятности и погоня — всерьез.

Мы все трое одновременно ломанулись в приоткрытую дверь. Есть такие подъезды, где дверь вечно полуоткрыта, но это еще не значит, что она распахивается настежь.

Мы бы полчаса колготились возле этой щели, которая была впору женщине с дочкой и тесновата в талии мне, но тут в мою спину врезался мамонт — и мы под скрежет несмазанных петель провалились в подъезд.

— Т-т-т! — победно затрещал Имант и показал мне большой палец.

Затем он ткнул в женщину с ребенком, показал пальцами бег, потом обвел в воздухе воображаемый прямоугольник и нарисовал несколько совершенно иероглифических загогулин.

— Нихт ферштейн, — ответил я ему и завертелся в поисках Леонтины. У нее так хорошо получалось переводить с тэ-тэ-тэшного языка!

Леонтины не было. Да и не могло быть.

Мои спутницы выдержали этот кросс потому, что обе обули кроссовки. А на Леонтине были туфли с каблуками. И она не рискнула выкидываться на проезжую часть под красный свет в такой обуви...

Имант сделал жест, означавший: “За мной!” И углубился в подъезд.

Вот тут-то его ясновидение и подвело. Двор, который, судя по его целеустремленности просто обязан был быть проходным, оказался тупиковым.

— Т-т-т! — сообщил Имант, постучав себя по лбу. И вдруг с хмурым видом выкинул четыре пальца. Во мне все внутренности заледелели.

— Четыре амбала? — спросил я. — Четыре черта с рогами?

И тут меня надоумило счесть присутствующих...

— Четыре гроба?!

— Да вы с ума сошли! — напустилась на меня женщина. — Чего вы мне ребенка пугаете?

— Этих ребенков гробом не испугаешь, — буркнул я и наконец-то вгляделся в девочку повнимательнее. — Настя?

— Настя, — подтвердило дитя. — А я вас сразу узнала, Игорь Петрович! Мама, помнишь?

Тут только до меня дошло, кто эта женщина. Возможная подруга Башарина, которую так искал Васька! А зовут ее, зовут ее...

— Алевтина Петрова!

— Очень приятно, — отвечала Аля. — Добрый день, Игорь Петрович!

— Ну, как дела? — поинтересовался я. А какие, простите, вопросы следует задавать бывшему классному руководителю в таких случаях?

Тут под моим носом обнаружился кулак. Это был смуглый волосатый кулак Иманта.

Осознав, что я написанных в воздухе загогулин не разумею, Имант развернул меня к себе спиной и дал коленом под зад. Не так чтобы сильно — просто придал ускорение. А сам протянул Але руку с грацией балетного солиста и с “Т-т-т!”, которое, чтоб я сдох, прозвучало с французским прононсом!

— Видела бы тебя Леонтина! — сказал я ему, обернувшись. Очевидно, он понял подколку — замахал на меня двумя растопыренными ладонями с явственным выражением: молчи, идиот!

Затем мы вернулись в подъезд, Имант выглянул, убедился, что никаких магических амбалов в переулке нет, и повел нас за собой короткими перебежками, от магазина к магазину.

И вывел на улицу Верещагина. Как выяснилось, он считал лучшим укрытием от взбесившихся магов редакцию “Отчего дома”.

Я хотел было напомнить ему, что он отныне тут персона нон грата, но всех моих мимических способностей недостало для такого сложного, можно сказать, политического понятия. Имант махнул рукой с выражением:

“А-а, все — ерунда!” и устремился в редакционную дверь.

Мы миновали и первый, и второй, и даже третий этаж. Я за это время часто бывал в “Отчем доме” и полагал, что его несложную географию усвоил. Оказалось — дудки! Тут имелся еще четвертый этаж!

Очевидно, цыгана тут пару раз прятали от возмущенной Ксении.

Пока я соображал, это ли имелось в виду при демонстрации четырех пальцев, он достал из кармала черную железку, поковырял в замке крошечной дверцы, открыл ее и первым полез в темную глубину. Аля с Настей забрались следом, а я был замыкающим.

— Ну и что мы тут будем делать? — спросил я Иманта. — Если они нас выследили, то переловят тут, как, как... как грудных младенцев!

Имант помотал пальцем — мол, не паникуй, все не так плохо, все гораздо хуже! И, пригибаясь, протиснулся мимо поставленного дыбом стола к окошку

Если бы я был наблюдательнее, то обратил бы внимание на узкие щели, которые тянулись прерывистой полосой под самой крышей “Отчего дома”. Если вытянуть шею, то из них было отлично видно улицу Верещагина и тех, кто по ней ходит.

Судя по тому, с каким увлечением Имант изучал этот пейзаж, там, на улице, что-то происходило. Я добрался до соседней щели и охнул.

Черная иномарка подкатила к “Отчему дому”, а из нее вылезала знакомая компания — три амбала, дед-вонючка и подозрительно элегантный дядька. Они выследили нас и действительно готовились взять живьем на чердаке.

Имант повернулся и поднес палец к губам.

— Сукин ты сын! — сказал я ему. Он помотал головой, как будто понял.

— Игорь Петрович!.. — очень жалобно обратилась ко мне Аля. — Что же теперь будет? Я боюсь — это очень сильные гипнотизеры... Они меня однажды уже заманили!

— А чего они от вас хотели? — спросил я. Имант, повернувшись к нам спиной, изучал маневры гипнотизеров.

— Вы во всякую дурацкую магию верите? — судя по всему, Аля ожидала отрицательного ответа, но я честно кивнул головой, что означало: да, разумеется, как же иначе!

— Они утверждают, что следователь Горчаков — тульпа. Вы знаете, что такое тульпа?

— Аля, я знаю все, — я вздохнул. — Он действительно тульпа. Это чистая правда. Но при чем тут вы? И тут до меня дошло!

— Аля! Это вы его сотворили?!

— Ой, тише, Игорь Петрович, тише... — донеслось от той щели, где засела Настя.

Ребенку было интересно! Не каждый же день такое кино.

— Игорь Петрович! — Аля смотрела честными круглыми глазами. — Хоть вы мне поверьте! Я ничего не творила! А они грозятся, ну...

И она показала на дочку, а потом прижала палец к ненакрашенным губам.

— Сотворили, Алечка, — скорбно сказал я. — Сотворили не более не менее как следователя угрозыска в чине капитана. А судя по тому, что Васька не имеет от начальства ни одного взыскания, вы сотворили мимоходом и его прямого начальника, Андрея Евгеньевича Сорокина.

— Да как же я могла сотворить живых людей? — Аля в недоумении посмотрела на свои руки, как будто именно ими месила то тесто, из которого вылепила Ваську.

— Ну, как вам объяснить... Вы его придумали, Горчакова. Вы представляли себе человека, а он взял да и материализовался...

В глазах у Али было полнейшее непонимание.

— Мало мне было хлопот? Сперва — эти! Потом — как я билеты доставала! Я же должна увезти ребенка! И еще пока вещи отстирала! У меня после этого гипноза с крокодилом все воняло, как у бомжа! Так еще и эта!.. Этот!.. Тульпа!.. Горчаков!..

Судя по голосу, слезы на глазах уже созрели. И в большом количестве.

— Но ведь вы действительно воображали себе мужчину, такого положительного, неглупого, ведь воображали? Ведь понемножку придумывали?

— Ну да! — в отчаянии воскликнула Аля. — Придумала! А что мне еще оставалось делать? Муж — пустое место! Эти кобели вокруг — немногим лучше! Я же не какого-то Ди Каприо!..

Слезы брызнули из глаз, но Аля даже не подумала их вытереть.

— Я же обыкновенного, только хорошего! Просто — мужчину! Мне же не красавец нужен, не артист, не Киркоров! Мне бы такого, чтобы только — мой, чтобы другие бабы на него не таращились! Ну и пусть рыжий... И не рыжий, а с рыжинкой... самую чуточку... мне так нравится... Я шла по улице и думала — вот он ждет меня дома, чистенький, ласковый, и дома — порядок, и за дочкой он присмотрел, чтобы уроки делала, и я ему ужин сейчас сготовлю! Я же в магазине колбасу покупала и думала — вот, ему должно понравиться... Я же рубашки в магазине смотрела и думала — вот ему должно пойти!.. А вы!..

Тут она разревелась окончательно.

— И вам нужен был именно такой — среднего роста?.. — я все еще пытался понять.

— При чем тут рост?! — простонала она. — Мне нужен такой, чтобы... чтобы... Чтобы налево не бегал!

Так, подумал я, это уж точно — Васька. Ни налево, ни направо, ни кругом, ни бегом! Верность несокрушимая! Вот он, оказывается, кому верность хранил...

— Чтобы не трус!..

И это — про Ваську. Трусом он никогда не был.

— Чтобы на него можно было положиться!.. М-да... в отличие от меня...

— Но почему — мент???

— Почему? А вы часто домой возвращаетесь в одиннадцать часов вечера через проспект, Писаревскую и потом наискосок — через пустырь? Господи, на какие я там рожи насмотрелась! Поубивала бы! — Аля впала в настоящую ярость. — Соседку муж встречал, еле у них отнял, так ему же удирать пришлось. Менты же не разбирают, кто прав, кто виноват! Пьяному скоту лапать женщину можно, а нормальному мужику дать этому скоту в ухо — нельзя!

— Так-так-так... — я забормотал немногим вразумительнее Иманта. — Значит, человек, который по долгу службы может безнаказанно дать в ухо пьяному скоту? Логично, более чем логично...

Увы — Ася все еще мечтала о справедливости. Тот, кого она создала и выпустила на свободу более десяти лет назад, и должен был сражаться за справедливость! Но сейчас, когда она повзрослела, поумнела, многое поняла...

Дочь!

Хорошо все-таки, что я побыл еще и педагогом. Сейчас под угрозой — дочь. Вот-вот она войдет в тот возраст, когда самый праведный мужик уже будет воспринимать ее не как дитя, но как женщину. И Ася, беспокоясь о дочери, удерживала свою мечту именно в необходимом состоянии — состоянии борьбы за социальную справедливость, против пьяных рыл, за безопасность маленьких детей.

Но какой же силой воображения обладала эта курносая женщина!

Она же по меньшей мере десять лет держала Ваську в человеческом мире, и как держала! Он натурального мента было не отличить!

Я уж собирался сказать что-то насчет силы воображения, какой-нибудь комплимент, но тут внизу послышался шум.

И звучный женский голос перекрыл этот шум, пронизывая межэтажные перекрытия, как горячий нож сливочное масло.

— Это что еще за Божье наказание?!

Имант, который, оказывается, уже давно не смотрел в щель, а наслаждался моим объяснением с Алей, громко замычал и затарахтел разом.

— Степашина! Это твоя магическая клиентура?! Последний день работаешь в редакции! А вас попрошу покинуть помещение!

Очевидно, наши преследователи, пытаясь обнаружить нас методом обыска, напоролись на достойное сопротивление.

— Вы что на меня руками машете?! Я вам сейчас помашу!

Вспомнив, что у Ксении в сумке постоянно обретается пистолет для особо буйных посетителей, я заранее заткнул уши. Выстрела не было, но голос проник и сквозь ладони.

— Я милицию вызывать не стану! Я сама — ведьма! А ну — пошли отсюда в задницу!

Что-то опять загремело. Похоже, что по лестнице.

— Вот это женщина... — пробормотал я, а Имант устремился к наблюдательной щели.

— Ура! Ура! Ура! — негромко завопил ребенок. — Они уходят!

— Они засядут где-нибудь поблизости, — сказал я Але. — Боюсь, что сегодня вам никуда уехать не удастся. Чтобы убедиться в этом, я пробрался к щели. Возле иномарки шло совещание. Очевидно, в самую неподходящую минуту подала голос мобилка. Амбальский шеф вынул ее из кармана, что-то сердито сказал в микрофон, мотнул головой в сторону того громилы, что охотился за мной на базаре, и громила кинулся ловить проезжающее такси. После чего шеф и дед-вонючка отбыли, а амбалы, повыясняв отношения, сели в иномарку и отъехали. Но остановились они за углом, я сверху прекрасно это видел и Имант — тоже.

— Но что же делать? — в растерянности спросила Аля. — У нас все вещи в машине остались...

— Т-т-т! — успокоил Имант. И опять приник к щели. Что-то он там такое углядел, от чего с безумным треском “Т-т-т!” сорвался с места и, покинув чердак, поспешил вниз по лестнице.

— У него крыша едет, да? — спросила милая Настенька.

Я оглядел окрестности. Ничего вдохновляющего, вот разве что микроавтобус медленно едет вдоль тротуара, соображая насчет парковки... Но если в нем вызвал такой азарт именно микроавтобус, значит, там, внутри, за окнами с занавесочками, сидит Леонтина.

До меня понемногу стало доходить. Имант прекрасно знал, что сквозь Ксению никакие маги к чердаку не пробьются. Может быть, для спасения Али были разработаны и другие варианты, но вот пришлось использовать этот. И Леонтина, сообразив, приехала забрать нас отсюда!

Ишь, как этот микроавтобус норовит пристроиться к редакционной двери!

— Идем скорее! — заторопил я Алю с Настей. — Сейчас нас отсюда увезут!

Кое-как прикрыв чердачную дверь, мы осторожно спустились по лестнице. Я уже отворил дверь, ведущую на улицу...

Имант, стоя у микроавтобуса, махал руками, как ветряная мельница, только более художественно. Леонтина, высунувшись, тоже что-то показывала. Но, видно, словарный запас жестов оказался недостаточным.

— Но Таир же внятно сказал — везти к нему! — воскликнула она в отчаянии.

Таир!

Так вот почему Имант примчался спасать Алю!

Я сразу вспомнил, как эта сладкая парочка смылась из “Инферналя”. Ну, точно, проклятый ясновидящий почуял, что в фальшивом салоне побывал настоящий маг, и помчался вдогонку! И они договорились! А Таиру поперек горла Васькина затея непременно спасти нереала! Он же прямо намекал, что у Васьки может быть разрублен канал! Вот!.. Он уберет с дороги Ваську, спокойно отыщет своего нереала и разделит его на составные части... на детали!..

— Стой! — прошептал я Але. — Назад! На чердак!

— Но?..

— Аля, это то же самое... — я, схватив ее за руку, уже тащил вверх по лестнице. — Он тоже хочет уничтожить следователя Горчакова!

— Кто — он?.. — Аля не столько шла, сколько влеклась по ступеням.

— Таир! Ох, Алечка, вы еще не знаете, что это за тип! Это, это...

Перед моими глазами нарисовалось худое мальчишеское лицо с темными тенями, с острым взглядом. Вот ведь гад, подумал я, нанял цыгана! Знал же, что я цыгану доверяю!

А шиш тебе, подумал я дальше, а дулю тебе!

Пусть Горчаков — поросенок, пусть он вообразил себя конспиратором и не звонит уже который день, пусть этот рыжий мерзавец — мент поганый, но магам на растерзание я его не дам!

ГЛАВА ВОСЬМАЯЕПИСКОП БЛЕФУЕТ, А ПТЕНЧИКИ НАСЛАЖДАЮТСЯ

В сауне “Древнерусской школы ведической реабилитации” шла крутая разборка.

Двое, представившиеся Алевтине Петровой как Генерал и Эмириэль, заперлись в предбаннике и решали наиважнейший вопрос: как жить дальше?

— Но я уже сообщил — ты понимаешь, сообщил! — что инкуб практически в наших руках! — возмущался тот, что прибыл на встречу в бомбоубежище, украсившись блондинистым париком. — Ты понимаешь, что уже есть заказы?

— Да понимаю я, понимаю! — отбивался Епископ, которому для конспирации втемяшилось побыть с полчасика Генералом. — Но ты подумай — ведь нам помешало недоразумение!

— Ничего себе недоразумение!

Имелся в виду крокодил Гришка. В самом деле, кто мог предположить, что в бомбоубежище Дома колхозника живет настоящий нильский крокодил? И что Аля с перепугу выпустит его на свободу?

Епископ-то все рассчитал грамотно. Если уничтожить канал, по которому Аля связана со своей тульпой, следователем Горчаковым, то зловредный следователь исчезнет! А тот чудак в сиренево-розовых штанах, который помогает ему прятать нереала, сам по себе — пустое место. Изъять нереала из той квартиры, куда его запрятал Горчаков, несложно. И придется уж рискнуть — впервые пустить в ход заклинание Таира, порабощающее инкуба. Вот и все!

— И какого этого самого я с тобой связался? — спросил Эмириэль, хотя на самом деле его звали куда как попроще, а звучное имя было придумано Епископом в последнюю минуту.

И Епископ, и его подчиненные, и прочие приближенные к магии лица избегал всуе поминать черта. Бога, впрочем, тоже.

— Но ведь сперва все шло по плану...

— А потом? Ты подумай — если мы сорвем первые заказы, то это — все, конец! Что я людям скажу? И кто после этого захочет иметь со мной дело?

Епископ вздохнул.

— Знаешь, что? — спросил он. — Мы, кажется, не учитываем еще одной стороны, заинтересованной в поисках инкуба.

— И кто же эта глубокоуважаемая сторона? — глумливо осведомился собеседник.

— Да инкубы же! Тебе не кажется странным, что они до сих пор не пришли к нему на помощь?

— Ну, и что ты этим хочешь сказать?

— Погоди, я думаю... — Епископ действительно думал, он выстраивал версию, и она-таки сложилась. — Вот как я вижу ситуацию. Тульпа оседлала инкуба. В результате его связи нарушилсь. Он не может связаться со своими, а они — с ним.

— Так, так...

— И что бы мы ни сказали инкубам про их ненаглядного родственника, они будут вынуждены принять это на веру

— А если они его уже нашли?

— Если бы они его нашли, то установили бы что-то вроде аварийного канала. Чтобы в случае опасности как-то ему помочь. А мои птенчики целыми ночами отслеживали каналы! Всякой сексуальной ерунды — навалом, нужного — нет!

Собеседник хмыкнул, как бы желая сказать — знаю я твоих птенчиков, подобрал амбалов, которых в хороший кабак вышибалами не возьмут, и вбил им в их дурные головы, будто они владеют азами магии...

— А кто ему той ночью помогал? — воскликнул Епископ. — Следователь Горчаков, будь он неладен! Это же надо — тульпа спасает нереала...

— Дед Ворон уверен, что Горчаков — тульпа?

— Уверен! Очень сильная, с постоянным ровным притоком энергии! Как подумаешь, на что способны эти бабы, даже без всякого образования!..

— Да уж... — согласился собеседник. — Значит, ты додумался выйти на связь с инкубами, пригрозить им полным уничтожением нереала и вынудить к сотрудничеству?

— Таком образом мы получаем не одного инкуба, а несколько.

— Но риск?

— Но клиенты?

Магические коммерсанты призадумались. Инкуб мог стать их кормильцем и кормильцем их внуков и правнуков. Незримый, не оставляющий следов, идеальный киллер! Да хозяин такого киллера будет а золоте купаться, в бриллиантах!

— Ну, давай, — распорядился собеседник. — Только на сей раз без меня. Раз в жизни хотел посмотреть на подлинное магическое действо! Насмотрелся!

— Химчистка за мой счет, — торопливо напомнил Епископ. Совместные труды деда Ворона и навалившего с перепугу немалую кучу крокодила так провоняли одежду участников магического действа, что и на химчистку надежды было мало. — И еще ведь неизвестно, чем кончилась сегодняшняя акция.

— Что же твои орлы не звонят?

Тут Епископ принялся врать. Якобы птенчики, возглавляемые им лично и имея в тылу такую тяжелую артиллерию, как дед Эфраим Ворон, вовсе не допустили, чтобы Алю с дочкой буквально из-под носа выхватили два невесть откуда взявшихся чудака, в розовых штанах и глухонемой, а просто обстоятельства заставили несколько изменить план и перегруппироваться...

Собеседник слушал эту ахинею с некоторым сомнением.

С одной стороны, Епископ со свитой большого доверия не внушал. С другой — из всех, кто зарабатывал деньги магией, этот хоть что-то умел и знал...

А идея с инкубом стоила того, чтобы рискнуть деньгами, временем и даже репутацией!

Когда собеседник ушел. Епископ некоторое время сидел пригорюнившись, а потом вышел на пандус, где ждал на табурете дед Ворон.

— Ну, как, ваше святейшество? — оживился дед.

— Этот сукин сын уже где-то понабрал заказчиков, — хмуро отвечал Епископ. — Придется сделать так, как придумал Алконост. Выйти на связь с инкубами и пригласить их к столу переговоров. Раскурить, так сказать, трубку мира...

— Можно...

Дед призадумался.

— Не нравится тебе эта идея, Эфраим?

— Бабка надвое сказала: то ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет... Она ведь и тебе, хозяин, не нравится!

— А делать нечего! — по лицу Епископа всякий бы понял, что вот сейчас этот человек незримо ложится на амбразуру. — Эфраим, это все на таких деньгах завязано!

— Ну, стало быть, будем вызывать эту нечисть. Одно плохо — заклинание-то Таиркино ты так ни разу и не попробовал.

— Да когда ж я мог его пробовать!

Дед промолчал. Молчание было красноречивым. А не надо было ворон считать в Малаховке, беззвучно намекал дед. Там-то ты нос к носу с нереалом стоял, напоминал дед. И дал нереалу возможность устроить побоище, а потом удрать прямо в объятия к следователю Горчакову, подытожил дед.

Возражать ему было бы странно...

— И где же проводить встречу в верхах? — сам себе задал вопрос Епископ. — Здесь — не получится, для этого всю охрану с дверей, окон и канализации снимать придется. Эфраим, у тебя есть на примете подходящее помещение? Чтобы и под крышей, и без посторонних? Или снимем для такого случая охрану?

— Не получится, — подумав, ответил дед Эфраим. — Я ее нарочно так ставил, чтобы подделывать — можно, а отменить — нельзя. Я ее отныне и до веку приклеил. Так что инкубам сюда точно не попасть.

Епископ посмотрел на помощничка с большим недоверием. Точнее уж было бы сказать — снять можно, да только потом все обереги развешивать — муторное дело, и старику просто лень еще раз с ними .возиться.

Но ссориться с дедом ему сейчас было не с руки. Заваренная каша получалась такого свойства, что в одиночку (птенчики не в счет) он бы ее не расхлебал.

— Так как же — есть на примете какой-нибудь пустой склад, ангар, каземат?

— А есть! — воскликнул дед Эфраим. — Очень даже подходящая нора! И ежели чего — там живенько можно запоры на дверь набросить!

Епископ нехорошо усмехнулся.

Вдруг его осенило.

— Бомбоубежище, что ли?

— Оно самое!

При воспоминании о бешеном крокодиле Епископ чуть дара речи не лишился. Но Эфраим смотрел на него весело, даже радостно, и если вдуматься — виновато ли бомбоубежище, что маразматик-завхоз приютил там безмозглую рептилию? Сейчас рептилия щелкала зубами в более подходящем месте, а бомбоубежище, имевшее, правда, три входа, но изолированнное от мира мощным слоем бетона и земли, было для переговоров с инкубами вполне подходящей территорией. Инкубы то ли не любили, а то ли действительно не умели проламываться сквозь стенки. Сколько Епископ слыхал про них, они предпочитали открытые окна, двери и печные трубы, возможно, в современных домах не брезговали вентиляцией.

— Чтоб он сдох, этот Серсид... — проворчал Епископ. Дед Ворон понял без комментариев. Имелось в виду — если бы не Серсид, укравший у Таира противоинкубное заклинание, жили бы себе Епископ с птенчиками и не тужили, с “Древнерусской школы ведической реабилитации” кормились, с гадальных салонов! Так нет же — в высокие сферы понесло! В политику!

— До новолуния еще два дня, — сказал дед, — пост подержать бы не мешало.

Треугольник проявления, на который следовало накладывать заклинание, полагалось создавать лишь на растущей луне, идеальный вариант — в пятый или седьмой лунный день. Но была еще одна закавыка.

— В тот раз мы знаешь почему пролетели? — спросил Епископ. — В четверг работали, а надо было в среду. Ну-ка, ну-ка, что там календарь говорит?

Он достал из дорогого органайзера глянцевый календарик и повел ногтем по строчке цифр. Дед Ворон вытянул шею и, как ни странно, первый сообразил, какая им выпала удача.

— Пятый день, среда! Ну! Ну!..

— Это — знак! — убежденно произнес Епископ. И на лице его был некий надзвездный восторг.

Но судьба, побаловавшая магов таким трогательным совпадением, очевидно, не хотела надзвездных восторгов. Возможно, они ей казались смешными. И потому в кармане епископского плаща сразу же запиликала мобилка.

Птенчики сообщали, что объекты ведут себя по меньшей мере странно — похоже, что они гоняются по “Отчему дому” друг за дружкой.

— Задание отменяется! Возвращайтесь немедленно! — приказал Епископ. — С сегодняшнего вечера — пост!

— Строгий? — уточнил озадаченный Алконост.

— Наистрожайший!

И, не желая слушать стонов и причитаний, Епископ нажал на кнопочку с изображением красной телефонной трубки.

Пост — это значило, что сегодняшний ужин в “Арагви” отменяется.

И, главное, именно в день, когда последний гадальный салон покорно отстегнул проценты своей магической “крыше”!

Время, оставшееся до вызова инкубов, дед Ворон и Епископ провели с большой пользой.

Дед ежевечерне начитывал на Епископа разнообразные обереги и контролировал, четко ли тот произносит заклинание. Оно прямо-таки отскакивало от зубов. И все пассы совершались должным порядком.

Кроме того, обновлялись амулеты и талисманы, Епископ нарисовал и освятил себе новый защитный фармадак, в пятницу до полудня купил без торговли пять зеркал — по одному на рыло. Это условие — “без торговли” — передававшееся из века в век, его всегда несколько смущало. Ведь покупка в магазине заведомо не предполагает торговли, а на базарах зеркала не продают. Хорошо, дед Ворон вспомнил про барахолку, где старики и старухи выкладывают на газетках всякую копеечную дрянь и теоретически имеют право и даже обязанность торговаться. Два дня пришлось туда ездить за несчастными зеркальцами пять на семь сантиметров! Зеркала были должным образом наговорены и зашиты: Епископу — в пиджак, птенчикам — в куртки, а дед Ворон взял свое и обещал приспособить так, как ему удобнее.

За сутки до нужной среды Епископ и Алконост вышли на связь с инкубами. Приглашение было передано, однако ответ не прозвучал, и до последней секунды, до самого прихода в бомбоубежище, Епископ нервничал — инкубы могли и проигнорировать призыв.

В бомбоубежище тоже попали не сразу — завхоз дергался, возмущался прошлым визитом и никак не хотел давать ключи. То есть хотел, но за другую цену.

Но и деньги были отстегнуты, и ключ получен, и дверь в полную темноту распахнулась, и тревожный холодок оттуда повеял...

— Эфраим! Куда ты подевался? — негромко позвал Епископ.

— Выключатель ищу, — отозвался дед Ворон. — Где-то здесь, чувствую...

— Не надо, — попросил звонкий женский голосок.

— Вы уже тут? — удивился Епископ, хотя удивляться-то как раз было нечему, ибо инкубы и суккубы перемещаются быстро и проникают во всякое замкнутое и не снабженное охранными знаками помещение. А бомбоубежище в Доме колхозников ни святой водицы, ни ладанного каждения, ни можжевеловых веток над входом, ни образов угодников вовеки не знавало.

— Мы тут, — согласился другой голос, не понять, мужской ли, женский ли. Но Епископ со свитой и не пытались. Возможно, правы были некоторые авторитеты, и загадочные сущности, высасывающие из мужчин и женщин энергию при плотском слиянии, могли менять пол по обстоятельствам...

— Так сядем за стол переговоров? — осведомился

Епископ.

— Сядем, — отвечал третий голос, уж точно — мужской. — С кем имеем честь беседовать?

— Епископ черной магии Корнофор, — представился Епископ. — Посвящение всех степеней, с седьмой по первую. Мои ученики — Сирин, Гамаюн и Алконост, “Древнерусская школа ведической реабилитации”. Господин Эфраим Ворон.

— Ворона знаем, — согласился незримый голос, возможно, четвертый. — С нашей стороны присутствуют Ребалиань Адинурада, суккуб...

Во мраке на мгновение обозначилось белое лицо, обозначилось — и тут же погасло, но еще какое-то время продолжала светиться длинная и кудрявая рыжая прядь.

— ... с наперсницей Эллиань, наречения родового прозвания еще не было, Семнерим Астафагор, инкуб, и ваш покорный слуга, Землиэль Ириватар, — это был неопределенный голос, и своей принадлежности он не назвал.

Епископ укрепился во мнении, что эта нечистая сила действительно меняет пол по обстоятельствам.

— Приступим... — он выдержал разумную паузу. — Я позвал вас, и вы пришли добровольно...

— Мы пришли добровольно, — подтвердили вразнобой четыре голоса.

— ... чтобы поговорить о сотрудничестве.

— Это был ваш замысел, — сказал (или сказала?) Землиэль Ириватар. — Мы самодостаточны, никому не помогаем и никого на помощь не призываем.

— Однако один из ваших нуждается в помощи, — напомнил Епископ. — Он угодил под заклинание для порабощения воли инкуба.

— У вас нет этого заклинания, — заметил Землиэль Ириватар. Судя по лаконичности, он, очевидно, сейчас был мужчиной.

— Оно есть в полном виде у Таира.

— У Таира Афроластериска.

— Пусть так. Серсид продиктовал мне его.

— Серсид Неумеха, — опять поправил инкуб.

— Не такой уж он неумеха, если сумел украсть инкуба у Таира, — возразил Епископ.

— У Таира Афроластериска.

За спиной у Епископа раздалось сопение. Три птенчика, Гамаюн, Алконост и Сирии, были очень недовольны инкубовым занудством. Епископ прямо-таки ощутил, как у птенчиков чешутся кулаки.

— У Таира Афроластериска, — покорно повторил Епископ. — В общем, я сам при помощи господина Эфраима Ворона берусь осуществить заклинание. Но сделаю это лишь в том случае, если мы не договоримся.

— Чтобы поймать инкуба или суккуба, нужно найти открытый канал или поймать щупальце, а это получается только случайно. Ваше заклинание не принесет вам пользы, — сказал женский голос.

— Ребалиань Адинурада, если не ошибаюсь? — четко выговорил Епископ. — Мое заклинание принесет мне пользу. Слушайте внимательно и не перебивайте. Вся магия в городе — подо мной. Вам это понятно?

Ему не ответили.

— Все магические салоны, все гадальщицы, все целители, все вудуисты — подо мной, все мне платят. Если я приказываю — они выполняют! А я прикажу им — знаете, что?

Епископ подождал, прекрасно зная, что на этот вопрос ответ может дать только он сам.

— Они будут сообщать мне о всех клиентах, которые подверглись нападению инкуба или суккуба!

— Мало ли сумасшедших, помешавшихся на плотском соитии? — не совсем уверенно возразил Землиэль Ириватар.

— Много — кто спорит? Но из десяти один — действительно ваша жертва. Вот и канал! Заклинание Таира как раз для того...

— Таира Афроластериска.

— Я не знаю, сколько вас в городе. Но выловить вас всех не составит труда. Завтра же в газетах появятся статьи об инкубах и суккубах. Люди любят читать про такие вещи, особенно женщины, кормилицы наши... — тут Епископ позволил себе усмехнуться.

— Завтра нас уже не будет в этом городе, — сказал Землиэль Ириватар.

— Вы уйдете, а Ассарам Кадлиэль останется? Давайте лучше поговорим о сотрудничестве, — напомнил Епископ. — Я его представляю себе так. Есть люди, чье присутствие на этом свете нежелательно для других людей. И есть наемники, которые истребляют нежелательных. Обычно они пользуются огнестрельным оружием или взрывными устройствами...

— Нам это не угрожает.

Епископ решил не обращать внимания на встревающих в монолог инкубов.

— Одни заказывают уничтожение снайперам или мастерам подрывного дела. Другие — мастерам черной магии. Для этого читаются заклинания и совершаются магические действия, которые невозможно отделать. Но...

— Но даже вуду не дает мгновенной смерти, даже для вуду требуется время, — перебил сообразительный Землиэль Ириватар. — И на каждого черного мага с его проклятиями найдется мастер, знающий средства обратной силы. Такой, как Таир Афроластериск.

— Таир Афроластериск — мальчишка, и ведет себя как мальчишка. Когда-нибудь поумнеет — и я с ним договорюсь. Так вот, что, если мы будем действовать вместе? Вы будете выполнять мои заказы быстро и качественно...

— То есть насмерть.

— Насмерть. Я поставлю дело на широкую ногу. Весь город... нет, вся страна будет обращаться только ко мне! И, согласитесь, трудно придумать более приятную смерть.

Инкубы наконец сделались видимы. Не только Епископ — птенчики тоже увидели, как четыре силуэта — правда, весьма туманных, но все же заметных, — внезапно возникли и устремились друг к другу. Между ними произошло некое безмолвное совещание.

— Итак, каковы наши позиции, Корнофор Идумеракот? — спросил Землиэль Ириватар, а суккубы коротко, но весьма ехидно рассмеялись. Очевидно, как Таира почтили непонятным, но весомым прозвищем Афроластериск, которое сделалось обязательным в речи инкубов, так и Епископа только что припечатали иным словечком, и вряд ли что почтительным.

— Мы подводим итоги встречи? — уточнил Епископ.

— Пожалуй. Нам известны случаи, когда поединки мастеров велись даже на большом расстоянии, и тот, кто слабее, погибал в долгих мучениях... даже в материальном огне, если спор о вещах серьезных... — Землиэль Ириватар, как видно, сам был свидетелем таких ужасов, и сейчас вспомнил что-то такое, о чем предпочел не распространяться. — Корнофору Идумеракоту хочется выполнять заказы, приносящие немалые блага, но гореть ему вовсе не хочется. Нам же нужно вернуть нашего брата Ассарама Кадлиэля, которого сделали носителем неиссякающей силы для тульпы. Сами этого сделать мы, к великому сожалению, не можем. В таких случаях договариваются о цифрах.

— Хорошо, я согласен говорить о цифрах.

— Мы выполняем определенное количество ваших заказов, а вы своими заклинаниями освобождаете от тульпы нашего брата Ассарама Кадлиэля. Не разумно ли это?

— Разумно, — согласился Епископ. — Я освобожу его после выполнения... ну, скажем, пятидесятого заказа.

— Пятидесятого?

— Нам еще придется отыскивать эту проклятую тульпу по всему городу! — воскликнул Епископ. — У нее какие-то проблемы с каналами!

— Вот уж это — исключительно ваши трудности, — ледяным голосом ответствовал Землиэль Ириватар. — Так, чего доброго, мы выполним пятьдесят ваших заказов, а вы придете и скажете, что до сих пор не поймали тульпу.

— Может получиться наоборот, — Епископ встал. — Мы поймаем тульпу и освободим инкуба, но только ради того, чтобы самим держать его в узде. И тогда мы уже никогда не выпустим его на свободу. Так что вам лучше согласиться на мои условия — пятьдесят заказов, и получайте своего Ассарама Кадлиэля.

— Хотите ли вы оформить это контрактом? — осведомился Землиэль Ириватар.

Епископ почувствовал, что дед Эфраим Ворон дергает его за рукав. Тихонько так дергает, но со значением.

Однако маг и сам понял, чем чреват подобный контракт. Будучи предъявлен мастеру уровня мальчишки Таира, а ведь есть профессионалы и посильнее треклятого мальчишки, он вызовет реакцию вполне однозначную. Или этот пока еще анонимный мастер возмутится и уничтожит Епископа без малейших угрызений совести, чтобы не пачкал своими контрактами, заказами и счетом в банке саму идею магии. Или заинтересуется, пожалует в гости и вытеснит Епископа из обжитого города, а сам сядет на его место и продолжит начатое, благо и клиентура уже есть, и всюду все прихвачено... И это еще в лучшем случае!

— Какие контракты! Мое слово имеет цену, и ваше — тоже, — возразил Епископ.

— Я могу дать в залог свою силу, — сказал Землиэль Ириватар. — Но с вашей стороны залог должен быть равноценным. Допустим, ваша сила.

— Невозможно, — Епископ даже головой покачал. — Или, вернее, возможно, если вы найдете способ их сопоставить. Это же все равно, как если бы мы вздумали посчитать, что сильнее — заговор на удачу или... или...

— А раз так — то и разговора не получается! — оборвал его Землиэль Ириватар. — Вы пытаетесь все повернуть в свою пользу и забываете одну вещь — мы, инкубы и суккубы, бессмертны! А вы, люди, даже прикоснувшиеся к магии, — смертны. Мы хотели бы поскорее помочь Ассараму Кадлиэлю — но если он проведет в оболочке тульпы еще пятьдесят лет, это для него не такой уж великий срок, тем более, что он не осознает своего заключения. Но вас за пятьдесят лет похоронят и забудут.

— Я разбужу его, — вдруг пригрозил дед Эфраим. — И он все-все осознает!

— Тоже неплохо, — согласился инкуб. — В другой раз не будет нырять в подозрительные каналы.

— Эфраим! — одернул подчиненного Епископ.

— Я двести сорок семь лет — Эфраим! — огрызнулся тот. — Ты что, не видишь — они все у нас вытянули и теперь нас заложат!

— Кому заложат?! — Епископ был бледен и грозен. — Этому мальчишке Таиру?

— Да хоть бы и ему! Они с ним договорятся — они сдают нас, а в обмен он им освобождает Ассарама Кадлиэля! — не унимался сообразительный дед. — Так чего же ты ждешь? Пускай в ход заклинание! Пока они все здесь — вяжи их! Тогда они будут нам служить как миленькие! Я сам тульпу выпущу и самого главного в него загоню! Гамаюн, строй ограду!

И тут Епископ растерялся.

Переговоры были сорваны, и сорвал их именно дед

Ворон.

Хитрый дед понимал, что только форс-мажорные обстоятельства заставят Епископа пустить в ход заклинание Таира. Пусть даже отрепетированное до алмазного блеска!

Но хотя Серсид по меньшей мере пять раз описывал с подробностями всю процедуру, хотя и текст заклинания отрегулировали под личные способности, вибрации и суточные ритмы Епископа, хотя маг знал, что куда менее сильный и грамотный, чем он, Серсид все же сумел обокрасть Таира, — он растерялся.

Таир-то имел дело с одним инкубом, и то — не ожидающим никакого подвоха.

А в бомбоубежище их собралось целых четыре!

— Точно! — воскликнул Гамаюн. — Ща! Уголочки закрещу! Сирин, воду заговаривай!

И сунул другому птенчику непонятно откуда выхваченную флягу.

— От инкубов? — изумился тот.

— Да как всегда — от змея и от сатаны! Алконост, иди той стеной!

— Замыкайте их, замыкайте! — орал взявший власть в свои руки дед Эфраим. — А ты — приступай! Быстрый оберег на себя клади и приступай!

Епископ дрожащей рукой протянул перед собой трость, чтобы начертить на полу бомбоубежища треугольник проявления, но вокруг уже творилось невероятное.

Дружно завизжали инкубы. Их голоса были так пронзительны, что бетонные стены, казалось, завибрировали. Темное пятно, которое они вчетвером составили, вдруг резко сжалось, а потом распахнулось.

Перед потрясенным Епископом стояла девушка.

Естественно, обнаженная.

И красота ее была такова, что ноги бедного Епископа подкосились и он сел на видавший виды канцелярский стол.

На вид девушка казалась шестнадцатилетней, и если бы она вздумала назначить Епископа своим менеджером — он, послав к чертям собачьим магию, сделал бы ее топ-моделью номер один, и через год такого менеджерства имел бы уже виллу на Мальдивах, счет в швейцарском банке и все положенные мелочи — яхту, самолет, целый гараж всяких кадиллаков...

Но за девушкой пульсировало темное пятно, и опять сжалось, и опять распахнулось. Явилась белокожая, прямо-таки вся жемчужная, темно-рыжая и с такой великолепной грудью, что невозможно было отвести от этой груди взгляд даже ради того, чтобы посмотреть в лицо...

И третью женщину выпустило пятно — крупную, темноволосую, с огненными глазами, и в придачу бронзовую с золотым отливом. Почему-то она первая устремилась в атаку.

— Милый! — с этим проникающим до глубины печенки словом она ухватилась за вознесенную руку Алконоста. И, повернувшись, окутала себя этой рукой, как плащом, и приникла к его губам, одновременно уже помогая птенчику раздеться.

Темное пятно вытянулось и приняло форму женского силуэта — преувеличенно женского, с круглыми бедрами и такой тонкой талией, что, казалось, верхняя и нижняя половины этого силуэта вообще никак не соединяются. А может, и в самом деле не соединялись — по крайней мере, так показалось Епископу, когда эта соблазнительная тень стала на него надвигаться.

— Эфраим! Эфраим! — заорал Епископ, отмахиваясь. Пальцы, сложенные охранным знаком и замыкающие энергию, были бесполезны, он понял это сразу.

Но Эфраим был занят — он пропихнулся между Гамаюном и рыжим суккубом, он расталкивал их локтями, он даже попытался цапнуть зубами фарфоровое бедро!

Кошмар, кошмар творился в бомбоубежище под таким респектабельным Домом колхозника! Но, возможно, не первый за всю историю бомбоубежища кошмар такого рода...

Четверка суккубов — а именно суккубами в решающую минуту оказались деловые партнеры Епископа, — ринулась в единственно возможную для подобных созданий атаку. Трое птенчиков пали первыми жертвами — и конторские столы, не выдерживая тягостных обязанностей ложа страсти, уже скрипели, кряхтели и расползались. Но суккубы, очевидно, обладали способностями к левитации — вот уж и стол под Алконостом с его подругой развалился на составные элементы, а парочка, не обращая на это внимания, висела в воздухе и продолжала в том же духе.

Гамаюн и рыжий суккуб стола не разломали, но хитрая Ребалиань Адинурада зажала в угол деда Эфраима Ворона, и не сама — а притиснула его могучим телом птенчика Гамаюна. Выбраться из-под такого мамонта было затруднительно — дед брыкался, тянул к Епископу сухие и удивительно когтистые руки, но тот и сам был в бедственном положении.

Он панически пытался отпихнуть женообразную тень, но его руки проходили сквозь суккуба, как сквозь облако. Однако ловкие пальцы нечисти были вполне материальны — расстегнув на Епископе штаны, они забрались куда следует...

Епископ завизжал.

Не то чтобы он был противником откровенных ласк — а просто сделалось жутко!

Дед Эфраим пустил в ход последнее средство.

Он набрал в грудь воздуха, сколько мог, даже щеки раздул и глаза выкатил, а потом резко дунул. Нестерпимая вонь пошла от дедовой пасти. Такая вонь, от которой и помереть недолго...

— Эфраим, старый дурак! — заорал Епископ. — Ты совсем охренел?!

Раздался милый серебристый смешок.

— Это прибавляет пикантности, — похвалила газовую атаку Ребалиань Адинурада. — Куда ты, радость моя? Держись стойко!

Это относилось к ее птенчику.

Теряя сознание, Епископ осознал, что, несмотря на вонь, его плоть чувствует себя замечательно, восстала, рвется к поединку, и то — ноздри-то сей части тела не полагаются. А туманный суккуб уже оседлал бедолагу и без зазрения совести пользуется тем, что ему досталось...

Потом раздался свист и пронзительный девичий взвизг:

— Уй-й-йя!

— Ребалиань Адинурада! — позвал почти мужской голос.

— Принять наперсницу Эллиань в род Адинурад! — отвечала рыжая прелестница.

— Семнерим Астафагор!

— Испытание выдержала достойно — принять!

— И я не возражаю! Эллиань Адинурада, отныне ты — полноправный суккуб! Счастливого тебе поиска и страстных мужчин!

— Уй-й-й-я-а-а!!!

Епископ с трудом открыл глаза.

Тот угол бомбоубежища, где буйствовали суккубы, оказался разгромлен полностью, почище, чем при сражении с крокодилом. На досках и щепках лежали обессилевшие птенчики. Дед Эфраим Ворон стоял у открытой двери — пытался хоть как-то проветрить помещение.

— Где они?.. — спросил Епископ, но уж так тихо спросил, что сам себя не расслышал.

— Увеялись, гады! — злобно отвечал дед. — Дороги не разбирают, бесстыжие, мимо меня как будто мешок картошки пролетел, чуть без носа не оставил!

— Какой контракт накрылся... — не то прошептал, не то собирался прошептать Епископ. — Какой контракт... И при попытке застегнуть штаны потерял сознание.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯВ ЖИЗНИ ВСЕГДА ЕСТЬ МЕСТО ПОДВИГУ, ОТ ЧЕРДАКА ДО ПОДВАЛА

Если бы мне сказали, что я в состоянии протиснуться через щель шириной в тридцать сантиметров — никогда бы не поверил!

И если бы мне сказали, что я дам слово пойти в церковь, чтобы поставить свечку за здоровье Ксении...

Поняв, что Имант отыскал Алю по заданию Таира и имеет примерно ту же цель, что и магические амбалы, а именно — уничтожить Ваську Горчакова, я безумно перепугался. Если бы мне удалось, отбросив цыгана, вывести Алю с Настей на улицу, нас бы сразу заломали амбалы, А в “Отчем доме” Имант знает всякие закоулки куда лучше меня. И в придачу он сильнее.

Но я иногда в нужную минуту неплохо соображаю!

Взбежав вместе с Алей и Настей на второй этаж, я велел им скакать дальше — до чердака, а сам встал в коридоре, всем видом показывая — сейчас кинусь искать спасения в кабинете у Ксении!

Имант уже одолевал последние ступеньки, он уже видел, что происходит в коридоре, когда я положил руку на дверную ручку.

Он притормозил.

Оба мы знали, что с некоторых пор цыган в редакции — персона нон грата. И если Ксения сейчас выйдет — мало ему не покажется. Вся моя надежда была на то, что он это четко осознает.

Имант плюнул — натуральным образом, а не изобразил плевок, — покрутил пальцем у виска, потрещал, вылупив глаза, на что я помотал головой — мол, не уговоришь! Потом я показал на дверь, руками изобразил фигуру Ксении и сделал страшную оскаленную рожу.

Цыган стал показывать дальше — спустись, мол, вниз, там есть женщина, которая умеет разговаривать, она тебе все растолкует. Особенно удачно он передал глагол “разговаривать” — приставил кисть ко рту так, как будто пальцы торчали из губ, и яростно ими зашевелил.

Я опять помотал головой. Естественно, Леонтина уж придумает, что сказать. Наверняка Таир их обоих как следует проинструктировал.

Имант махнул рукой и поспешил вниз. Очевидно, за

Леонтиной. А я не стал дожидаться переводчицы с те-те-текского языка и рванул наверх, к Але и Насте.

— Плохи наши дела, девочки, — сказал я им. — Придется нам, видно, тут поселиться.

— Здорово! — обрадовалась Настя. Ну да — для нее это было Приключением Века...

Аля только посмотрела на меня и вздохнула.

— Игорь Петрович, вы-то тут при чем? — спросила она. — Это же моя проблема. Это же за мной они все гонятся. Вы можете спокойно уйти.

— Не могу. Вы же не хотите, чтобы Васька погиб? Ну, и я не хочу.

— Если бы я еще могла понять, что такое этот Васька... — и Аля посмотрела на меня с надеждой, что я ей сейчас расскажу, какую замечательную тульпу она сотворила.

— Зануда редкая. Язва и зануда. Если чего себе в голову вбил — дрыном не вышибешь обратно.

Других комплиментов Ваське Аля от меня не дождалась.

А я не дождался от нее вопроса: ну язва, ну зануда, так что же теперь делать? Она просто сидела на недоломанном стуле, маленькая, растерянная, и пыталась осознать ситуацию.

Настя между тем осваивала новое жилище.

— Игорь Петрович! — позвала она из незримого угла. — Тут еще окна есть!

Я пошел на голос и обнаружил сюрприз. Чердак оказался, как бальная зала, двухсветным. То есть вдоль обеих длинных стен имелись узкие окна. Одни выходили на улицу, другие — во двор, но два крайних нависали над покатой крышей соседнего дома, который стоял к нашему торцом. Я примерился — Аля с Настей, разумеется, в окно бы пролезли, но для меня это было задачей, мягко говоря, нереальной.

— Идите сюда, Аля.

Я показал ей окно, крышу и даже лаз на соседский чердак.

— Ой, страшно что-то!

— Мама, мама! — заныло дитя. Ну, разумеется! Какое же приключение без беготни по крышам!

— Ваську спасти хотите?

Она посмотрела на меня так, что я поверил в существование ведьм.

— Зря я, что ли, его такого придумала?! Хочу, конечно! Только... только... тут же страшно высоко...

Действительно, было высоко. Не меньше полутора метров. Или даже целых два.

— Вы повиснете на моих руках, а потом спрыгнете, — объяснил я.

— А вы?

— А мне ничего не угрожает. Не я же создал тульпу и держу ее силой мысли! У меня с Васькой нет каналов, которые можно было бы разрубить.

— А вдруг? — задала она нелепый, однако правомерный вопрос.

Ого, подумал я, а в этом что-то есть! Вдруг Васька — такая тульпа, которая присасывается к живым людям и пьет их энергию? Тульпа-вампир? А вдруг вообще все вампиры — тульпы? Кто-то их выпустил, а теперь они промышляют, как умеют?..

Чтение газет типа “Асмодея” и “666” точно не пошло мне на пользу Меня, как всегда, в самую неподходящую минуту занесло.

— Настька! — вскрикнула Аля.

Жизнерадостное дитя уже торчало в окне. То есть как торчало? Верхней половиной туловища. А ноги болтались снаружи.

Я кинулся на подмогу, схватил дитя за плечи и в полном помутнении рассудка принялся затаскивать обратно.

— Игорь Петрович! Вы чего, совсем, да?! — достаточно вежливо, если учесть обстановку, выразилось дитя.

Тогда я отпустил ее плечи, крепко взял за кисти рук и осторожно помог девочке повиснуть.

— Отпускайте! — приказала Настя. И приземлилась на крыше.

— Вот видите, как все просто, — сказал я Але. — Давайте сюда, ногами вперед... коленками назад...

Хорошо, что Аля, собираясь в дорогу, надела старые джинсы и кроссовки. Ксения — та бы точно отправилась в белом костюме и белой шляпе с лиловым бантом, подумал я, и фиг бы судьба ее вынудила вылезать из чердачного окна. Она бы пошла на магов с гранатометом... Ксения — это была Настоящая Дама, вот... А Аля — просто женщина, не вовремя умная и не вовремя бестолковая. Вот только сомнительно мне было, что Ксения способна создать тульпу и поддерживать в ней активность целых десять лет...

Да и зачем ей создавать тульпу, если она мужа любит? Аля довольно ловко выбралась из окна и спрыгнула на крышу

— А вы как же, Игорь Петрович?

— А я останусь! — бодренько сообщил я. Не признаваться же было, в самом деле, что попытка бегства через щелеобразное окно кончится позором и Иманту придется вырубать меня из стенки топором. Где-то я читал про моряка, который додумался удирать с судна через иллюминатор и, естественно, застрял. Судно — оно железное, и бедолагу освобождали при помощи сварочного аппарата — вместе с прилегающим к нему куском борта, разумеется.

— Нет, так нельзя, — твердо сказала Аля. — Мало ли что с вами этот сумасшедший сделает? А вдруг он вообще с теми, которые на нас напали, договорится?

Женская логика, подумал я, она самая! Глухонемой цыган договорится со своими политическими противниками! Но, с другой стороны, поблизости в микроавтобусе ждет Леонтина, а она хоть и странно, однако разговаривает. Вот уж женщина, не к ночи будь помянута! Моя милая бабуля называет таких тощих уродин странным словом “страшидла”. А с третьей стороны...

Я хлопнул себя по лбу.

Магические амбалы хотят разрубить канал, связывающий Алю с Васькой. Но точно такое намерение имеет и Таир! Так не все ли Таиру равно, как именно произойдет процедура? Вот сейчас Имант с Леонтиной свяжутся с Таиром, и он даст им соответствующие инструкции...

Когда амбалы врывались в “Отчий дом”, они понятия не имели о существовании чердака. А сейчас Имант с Леонтиной их проинструктируют...

— Все возможно... — мгновенно покрываясь потом, пробормотал я. Проклятая щель! Какой идиот додумался делать окна в виде щелей? Туда пролезет одна моя нога... ну, допустим, бедро...

А талия?!

Я прислушался к внезапно возникшему шуму. Ну, точно! Это стучали дамские каблуки. Леонтина вела сюда амбалов!

Решив дорого продать свою жизнь, я приказал Але с Настей немедленно скрываться с крыши в чердачное окно, а сам вооружился спинкой разломанного стула.

— Это не редакция, а бардак! — послышался звучный голос Ксении. — Я два раза просила найти ключ от чердака! Архивы девать некуда, а у нас на чердаке всякое дерьмо годами гниет! Только не хватает, чтобы там еще и бомжи поселились!

Поздно было соображать, каким образом Имант с Леонтиной заложили нас. Я кинулся к окну, в последнюю секунду додумался развернуться к нему спиной и задом наперед стал выползать. Пока не дошло до талии, все было хорошо.

Дав клятву, что никогда больше не прикоснусь к бабулиному “наполеону” и яблочному пирогу, я вжал живот и принялся брыкаться и извиваться, отталкиваясь руками от мебельных завалов. Очевидно, Аля сообразила, что происходит. Она повисла на моей ноге, как обезьяна.

— Уй-й-й-й! — взвыл я, потому что шпингалет, врезанный в подоконник намертво и проезжающий по животу, мало чем получше тупого ножа, которым, как выражается бабуля, только Гитлера кастрировать.

Но лучше это, чем угодить под громы и молнии разъяренной Ксении!

— Festina lente! Festina lente! — тихо рычал я, выползая из щели. Это относилось к Але, которая, уже стоя на крыше, дергала и трясла меня. Наконец пиковая точка пуза была пройдена, и я довольно шустро вывалился наружу. Сумка с фототехникой, которую у меня хватило ума повесить себе на шею, еще несколько секунд стояла на подоконнике, а затем, увлекаемая собственным ремнем, грохнулась мне на голову Но это уже были такие мелочи!,

Настя первой забралась в чердачное окно. Это было нормальное окно, не менее метра высотой! Кто видел такие шалашики на кровлях старых домов, тот поймет, что я имею в виду. Второй туда полезла Аля, третьим — я.

— Gaudeamus igitur, juvenes dum sumus! — торжественно пропел я.

Ответом мне был дикий, дичайший, наидичайший визг.

Бабка, которая залезла сюда, чтобы вывесить на просушку белье, очевидно, приняла нас за воров, грабителей, насильников, убийц и фальшивомонетчиков — все вместе. Присев, как бы в надежде спрятаться за корзиной с мокрыми простынями, она так орала, что Васька в своем кабинете вполне мог ее услышать, если бы открыл окно и нужным образом нацелил ухо.

Отступать нам было некуда — мимо бабки мы проскочили к крутой лестнице.

По лестнице мы, можно сказать, скатились. И на крыльцо нас вынесло словно ураганом. Очевидно, в силу собственной тяжести я оказался там раньше Али с Настей — хотя, кажется, ускорение свободного падения не зависит от веса стремящегося вниз тела... как иногда плохо, что я историк, а не физик...

Во дворе стоял грузовик с откинутым бортом. В кузове ворочал огромные мешки маленький мужикашка, где-то я его уже видел... В тот момент, когда я смутно стал вспоминать его крысиную мордочку, возле борта возник непонятно откуда здоровенный мужчина, подставил под мешок плечо, с помощью мужикашки взвалил его и поволок, сгорбившись, к низенькой дверце.

Я увидел его крупное, словно топором рубленое лицо и окаменел.

Это был нереал.

Не Башарин, нет! Именно нереал. Потому что Башарин, запуганный до легкого заикания, сидит на Базе хронодесанта и ждет распорядений от следователя Горчакова.

— Стоять! — приказал я Але с Настей.

Ситуация была — врагу не пожелаешь. С одной стороны, нужно вместе с Алей и Настей уходить дворами. С другой — срочно звонить Ваське.

Но какого, простите, хрена нереал таскает в подвал пыльные мешки? С черными штампами и свисающими бирочками?..

Тут до меня дошло.

Это был подвал “Отчего дома”, сданный под склад магазину “second-hand”, а следовательно, оттуда имелся независимый выход на улицу! Имант с Леонтиной караулят лестницу, ведущую на чердак, и ждут, пока Ксения не выгонит нас оттуда веником. А мы преспокойненько выйдем из магазина! Кстати, и амбалы за углом тоже не ожидают, что мы там появимся.

Кроме того, в магазине наверняка есть телефон. Вот как я вызову сюда Ваську... или не вызову?..

Нет! Нельзя, чтобы он встречался с амбалами и даже с Имантом! Черт их всех знает, какие способы разрубания каналов имеются в их гнусном репертуаре.

— За мной... — шепотом приказал я и, почему-то пригнувшись, устремился вслед за нереалом. Совсем этот нереал, похоже, спятил. Ведь не так давно... нет, уже немало времени прошло, с месяц, пожалуй, или больше, как он пытался разнести этот магазинчик и начал с витрины. И надо же — нанялся сюда мешки таскать!

Две задачи стояли передо мной — доставить в безопасное место Алю с дочкой и следить за нереалом до той минуты, когда я смогу сдать его с рук на руки Ваське. Как их совместить — я понятия не имел.

Разве что создать двойника?

Астралон достаточно много нам об этом рассказал. Двойник бы меня спас. Я оставил бы его следить за нереалом, а сам занялся Алей и Настей. Но как его изготовить? Что для этого делают тибетские монахи? Садятся в позу лотоса, что ли? Напрягают все умственные способности?

Я бы охотно этим занялся — да только времени не было напрягать способности. Нужно было понять, как устроен подвал.

Нереал затащил мешок в какую-то дверь...

— Сюда... — позвал я Алю с Настей и втолкнул их в другую дверь, напротив, по счастью — открытую. Там, в небольшой конурке, было под завязку точно таких же мешков и имелся проход между ними. Телосложение позволило маме с дочкой проскользнуть поглубже, а мне вот — нет.

— Сидите тут, — сказал я, — а я пошел в разведку. Если не вернусь — часика через полтора выбирайтесь сами и уходите к кому-нибудь ночевать. Аля, у вас есть подруга, которая пустит переночевать? Я имею в виду — подругу с телефоном?

— Да, к Ирке можно поехать... — подумав, ответила? Аля. — Запишите телефон! И свой тоже дайте! Если вы до, скажем, десяти вечера не позвоните, буду бить тревогу.

— Бейте, — позволил я. — У вас горчаковский номер есть?

— Есть, конечно!

Кое-как мы в полумраке обменялись этими важными цифрами. Я стянул сверху один мешок и уложил на пол, чтобы Але с Настей было на чем сидеть. И собрался было прикрыть дверь, когда заметил, что снаружи в ней торчит ключ.

Мне только того и недоставало, чтобы моих подопечных сдуру заперли в подвале! Я стал яростно копаться в карманах, возлагая все надежды на некую свою гнусную привычку.

Иногда я жую жвачку. Профессия такая, что нужно производить на людей приятное впечатление. А не всегда среди дня есть возможность почистить зубы. Несколько раз за последнее время я совал комочек отработанной жвачки в карманы. Они там прилипали мертвой хваткой.

И я-таки нашел две штуки!

Я их выдрал из карманов, я вынул ключ и загнал эту дрянь в скважину вместе со скомканными троллейбусными билетами. Потом затолкал ключ на место и помолился всем богам Олимпа, чтобы нереал не смог его там провернуть. И моление свое я закончил вовремя — по лестнице уже спускался нереал с очередным мешком.

Такой способ использования гибрида тульпы и инкуба ни одному магу в голову бы не пришел!

Чтобы не столкнуться с этой нечистью, я прижался спиной к случайно подвернувшейся двери, дверь подалась, и я оказался в комнате, более всего похожей на театральный склад. Чего там только не было!

Судя по двум манекенам и гладильной доске да еще по мокнущему в четырех тазах тряпью, здесь секондхендовскому товару, прибывающему в мешках совершенно жеваным, придавали пристойный вид. Конечно, всех сокровищ я разглядеть не мог — окошечко под самым потолком выходило во двор, а сейчас еще было загорожено колесом грузовика. Но на полу, как раз в луче света, я увидел груду обуви. Сверху всего лежали огромные ботфорты с раструбами.

Я настолько им поразился, что подошел, присел на корточки и потрогал. Они были темно-зеленые, замшевые, почти новые. Я вспомнил ролевиков, так озабоченных своим фантастическим прикидом, и подумал — а не стянуть ли для них эту роскошь?

Ботфорты лежали, такие романтичные, такие сказочные! И меня занесло. Я подумал, что это, кажется, мой размер, что надо бы примерить, и что такая обувь как-то больше подходит мужчине, чем те сандалии, которые упорно покупает мне на теплое время года бабуля.

Но судьба не дала мне даже этой маленькой радости. Чьи-то ноги загремели по каким-то далеким лестницам, чей-то голос выкрикнул невнятную команду. Я сунулся к двери — и увидел шагах в десяти от себя силуэт амбала. Вооруженного! С автоматом!

Когда в распахнутых дверях торчит такой силуэт, освещенный со спины, естественное, можно сказать, физиологическое желание каждого многоклеточного организма — растаять в воздухе и материализоваться где-нибудь в Канаде.

Я же, не имея такой возможности, просто шарахнулся и присел на корточки за гладильной доской.

Случилось то, чего так боялся Васька. Магические амбалы выследили-таки нереала, возможно, по чистой случайности. И сейчас они его увезут, сейчас они его сдадут начальству! А уж начальство и разберет на запчасти...

Мог ли я помешать этому?

Да, мог!

У меня не было автомата, зато была фототехника.

Я знаю по опыту, что случайное попадание в кадр может вызвать истерику даже у штангиста-супертяжеловеса. Ну, не любят люди, когда их щелкают врасплох!

Поставив крест и отслужив мгновенную панихиду по своему “никону”, я достал его, приготовил к работе и мужественно шагнул в коридор. Воинственного силуэта уже не было, и я с отчаянием обреченного и мужеством смертника пошел к тем дверям. Надеюсь, что шел достаточно быстро и уверенно. Все-таки иногда хочется себя почувствовать и крутым мужиком...

— Да вы что, охренели?! — раздался знакомый глуховатый голос. — Ну, ты, родной!..

И тут же в дверях возник-таки силуэт — маленький и вроде бы даже без головы.

Я не сразу понял, что это он так втянул башку в плечи. И несется вперед лбом, не разбирая дороги. Лоб же этот, будь он неладен, оказался как раз на уровне моего солнечного сплетения. Я даже испугаться не успел, как этот спринтер в меня врезался.

— Держи гада! — раздалось из дверей, и в два прыжка возле нас оказался парень в камуфляжном комбинезоне. Он схватил спринтера за шиворот и поволок обратно, как нашкодившего кота, на меня, кажется, даже не обратив внимания.

Вот тут-то мне и полагалось бы нажать на кнопку, кадр века был бы обеспечен, но я, ошарашенный ударом, только хлопал глазами... или ушами?.. Ну, чем в таких случаях дураки хлопают?..

— Сволочи! Подонки! — визжал спринтер. И продолжал ругаться откуда-то издалека, даже, можно сказать, сверху...

Тут на меня и накатил героизм. Я помчался следом за камуфляжным подонком. Что-то такое прозвучало, уловленное подсознанием, что-то знакомое, что-то очень важное. За дверью оказалась лестница, ее ступеньки танцевали, но я все равно по ней поднялся и оказался в подсобке магазина. События разворачивались в торговом зале. Человек семь или восемь парней, кто — в камуфляже, кто — в джинсе, окружили нереала и его мелкого сообщника. Невзирая на вопли и проклятия, они совещались.

— Ну так куда же? — услышал я. — А хрен его знает! Куда он подевался?!

— Во-о! — заорал мальчишеский голос. — Кылдык! Кто-то влетел в магазинную дверь.

— Извините, ребята, начальство!

До чего же знакомый голос, подумал я, ну прямо сил нет, до чего знакомый... Но после удара дурной башкой в грудь я, видно, стал соображать медленнее.

Это был... Это был...

Галдеж стих, а голос зазвучал звонко и даже властно.

— Их надо увезти туда, где они смогут общаться двадцать четыре часа в сутки! И под охраной! Круглосуточной! Слышите, Башарин?

— При чем тут я? — заверещал мелкий мужикашка. — У меня семья! Жена, дети! Теща! Меня с работы выкинут!

— Правильно сделают! — голос был жесток, но, как видно, справедлив.

Васька!

Я окаменел.

Сейчас надо было бы выскакивать, распихивать ребят и докладывать о моих подвигах, но, но... Подвигов-то и не было!.. Я же не нереала выследил, а этого кретина Башарина!.. Или нет, были сегодня какие-то подвиги...

Я одновременно пытался вспомнить, что такое особо важное должен сказать Ваське, и узнавал ребят. Вон Лешка с Сашкой, вон Сафари, вон Корнет... Можно сказать, вся ролевушная тусовка мобилизована, кроме девочек...

— Надо отсюда поскорее убираться, — сказал Васька. Вот теперь я его видел Вполне отчетливо.

— Куда? — спросил Корвин с таким видом, словно предстояло выбирать: в средневековый Сиам, в Антарктиду, на Марс?

Васька приоткрыл рот, соображая.

— На полигон? — подал голос Лешка.

— А на полигон! — радостно согласился Васька. — Вот там мы от них от всех толку и добьемся! Понял, Башарин?

— Никуда я!.. — начал было очередной вопль мужикашка, но его оборвал недружный, зато внушительный басово-баритонный хор:

— А кто тебя спросит?!

Тусовка во главе с Васькой, плотно окружив Башарина с его приятелем, устремилась к двери.

— Грузовик! Шофер!.. — донеслось уже с улицы. Как они все столь быстро протиснулись — я так и не понял.

— Васька! — наконец заорал я и поспешил следом. Ролевики с бодигардами приехали на двух машинах — расписном джипе и зеленом “газике”, том самом, который дошел до Берлина. Они так стремительно погрузились сами и затолкали в машины свой ценный груз, что, пока я пересекал торговый зал магазина, пока спускался по ступенькам, удивляясь, что и эти тоже танцуют, первая машина уже тронулась.

— Стойте! Меня забыли!.. — вопил я, пытаясь бежать следом, но и асфальт тоже оказался какой-то хореографический. — Васька! Гад! Меня забыли!..

Джип притормозил. Задняя дверца открылась, высунулся Васька и уставился на меня, открыв рот.

На лице у него было написано крупными буквами: “ВОТ ТОЛЬКО ТЕБЯ НАМ ТУТ СЕЙЧАС И НЕДОСТАВАЛО!”

Но эти буквы были мне совершенно безразличны.

Я подбежал к машине и позволил себя туда втянуть...

— Ты как сюда попал? — напустился на меня Васька. — Ты что здесь делаешь?..

— Вась... Тебя тут эти караулили... которые в Малаховке... и Таир Иманта прислал... канал рубить... — в пять заходов выговориля. А вроде не так уж быстро и бежал.

— Где караулят?!

— Там...

Но за углом не оказалось никакой черной иномарки. И никто не выскакивал из “Отчего дома” с пулеметным треском и маханием рук.

Я сидел в джипе дурак дураком, втиснутый между Васькой и Башариным, крайним с той стороны был Лешка, а поперек нас четверых лежал Корнет.

— Ну, теперь они у меня попляшут... — ворчал Васька, скалился и даже, кажется, шипел. — Ну, теперь они у меня взвоют...

Я впервые видел, чтобы человек радовался таким странным образом.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯРЕШИЛОСЬ ВСЕ НА КРЫШЕ, А МОЖЕТ БЫТЬ, И ВЫШЕ!

— Все очень просто, — говорил Таир, карабкаясь по стоячей лестнице. — Если вы хоть раз в жизни удачно медитировали, у вас наверняка получится.

Степашина смотрела на него снизу вверх с ужасом. Для двадцатилетнего парня лестница не представляла никакой сложности, к тому же он привык по ней лазать, а для кругленькой журналистки, которая все самое интересное в жизни постигала только по чужим рассказам, это было такое же непреодолимое препятствие, как Джомолунгма или Аннапурна.

Однако работа требует жертв. Тем более, когда начальство того гляди уволит...

На крыше Таир чувствовал себя как дома.

Если бы он захотел, то наверняка узнал бы, кто соорудил на уровне восьмого этажа нелепую избушку, только что не на курьих ногах, хотя при развитом воображении сваи, на которые неведомый архитектор взгромоздил свое изделие, сошли бы за ноги. Но Таира мало интересовали мелочи. Здесь, в избушке площадью два с половиной на три метра, он хранил кое-какое свое имущество. Сюда же было удобно отступать при каких-то непредвиденных обстоятельствах.

Выбравшись на крышу, он встал, закинув голову, и приветствовал высокое небо. Небо ответило улыбкой.

Ветер неторопливо тащил к городу грозовую тучу, тихо и грозно при этом поругиваясь: его приманила чья-то стальная воля, он в эту сторону и не собирался. Таир же именно этой тучи ждал — он хотел показать Степашиной, как отгоняют грозу Однажды он проболтался о такой своей способности — и азартная журналистка, перевернув весь город, отыскала его и вцепилась, как клещ.

Много чего могла Наталья Степашина — только вот все ее умения обретали силу лишь за порогом собственной квартиры. В пределах же квартиры она почему-то была бессильна, как недоношенное дитя.

Таир подождал, прислушался — лестница даже не скрипнула. Он опустился на колено и нагнулся над люком.

— Наталья Андреевна! — позвал он. — Ничего страшного! Я потом помогу спуститься!

— Не-а! — был ответ. — Я лучше в окошко посмотрю. Там на лестничной клетке есть подходящее!

— Так вы ничего не поймете!

— Ничего, вы мне расскажете. Если туча отступит — то мне придется вам поверить. А если не отступит — то и разговора нет.

— Пускай так, — согласился Таир. Это осложняло задачу — теперь ему пришлось бы подпустить тучу так близко, что Степашина, глядя в окно, удостоверилась бы в начале грозы, а потом замкнуть ее и отпихнуть подальше в самый неподходящий миг. Это было все равно, что вдруг прекратить роды у женщины, оставив ребенка ни там и ни сям — ни в утробе и ни снаружи...

Он подошел к избушке и замер — ощутил присутствие. Его ждали, но ждали с мирными намерениями. Вибрации свидетельствовали о том, что сущностей было по меньшей мере две. И он знал характер этих вибраций...

— Таир Афроластериск! — позвал его женский голос.

— Я, -ответил Таир, делая охранительный знак.

— Начерти круг, мы подождем, — предложил голос. — Мы не желаем тебе зла и хотим предупредить тебя.

— Ты — суккуб, — уверенно сказал Таир.

— Я — Ребалиань Адинурада, суккуб. Со мной — Семнерим Астафагор, инкуб. Мы держим связь еще с пятью нашими. Тебе это несложно проверить.

— Вы пришли просить за Ассарама Кадлиэля? — поинтересовался Таир.

— Все гораздо хуже. Мы просим тебя очертиться кругом, написать охранные знаки и вообще сделать все для своей безопасности. Мы хотим, чтобы ты не ждал от нас зла и поверил нам! — потребовала Ребалиань Адинурада.

— А знаешь ли ты, Ребалиань Адинурада, что я могу сейчас опутать твою волю заклинанием?

— Я знаю. Но мы пришли к тебе добровольно, и мы не делаем тебе зла. Если ты наложишь сейчас на меня заклятие, тебе будет стыдно.

— Хорошо... — Таир на полминутки задумался. — Ребалиань Адинурада, и ты, Семнерим Астафагор, будьте моими гостями.

Он указал на дверь в избушку.

— Мы не можем туда проникнуть.

— Сейчас.

Таир встал на цыпочки и стер меловой знак в верхнем левом углу двери. Потом с беспокойством посмотрел на небо. Туча приближалась...

Он вошел. И одновременно влетели два темных облачка.

— Я слушаю вас, — сказал Таир, садясь на табуретку.

— Знаешь ли ты, Таир Афроластериск, в чьи руки попало твое заклинание, которым можно связать волю инкуба и суккуба? — без долгих предисловий спросила Ребалиань Адинурада.

— Я рассказал о нем Серсиду. Знаю, что этого не следовало делать, — признался Таир. — Откуда я знал, что ему взбредет в голову украсть инкуба? Ведь нет ничего более бесполезного, чем лишенный воли инкуб!

— А ты знаешь, как он поступил с этой бесполезной добычей?

— Знаю... — вдруг Таира осенило, — Вы нашли нереала и хотите, чтобы я освободил Ассарама Кадлиэля от тульпы?

— Да, мы нашли и опять потеряли Ассарама Кадлиэля.

— Погодите... — Таир вспомнил о Наталье Степашиной, выскочил из своей избушки и навис над люком. — Наталья Андреевна! Наталья Андреевна!

— Мня-мня — что?.. — раздалось снизу. Степашина ужинала. Понимая, что домой нести продовольствие нелепо, она решила воспользоваться свободной минуткой, жевала беляш (купленный, кстати, у Машки Колесниковой, но уж это совпадение никакого значения вовсе не имело) и запивала “Фантой”.

— Придется немного подождать, тут кое-какие сложности.

— Так я и знала... — проворчала Степашина. Таир вернулся в избушку.

— Вот сейчас я действительно могу вас выслушать со всем вниманием, — сказал он, садясь. — Итак, вы потеряли Ассарама Кадлиэля. Я тоже его потерял. Тульпа, которую на него наложили, оказалась очень причудливой... чтобы не сказать грубее... Это — страннейшее сочетание собственных особенностей того несчастного, который выпустил сгусток эктоплазмы, или микролептонное облако, как это называют ученые, и тех качеств, которые он понадергал Аллах ведает откуда! Образовалось существо с искаженной психикой, которой теоретически быть вообще не может, а практически — она есть и даже действует. Это — память, составленная из клочков, это образ настоящего мужчины, мстителя и поборника справедливости, бойца и героя, это — страхи закомплексованного бездельника, и я не удивлюсь, если что-нибудь еще...

— Это — потребность Ассарама Кадлиэля в подпитке, — добавила Ребалиань Адинурада. — Когда я случайно обнаружила его, он находился ночью в одной постели с полуживой девчонкой. Он хотел еще и еще, он выпустил щупальца, и я на них наткнулась. Но потом он просто исчез.

— Где это было?

— На окраине, где огороды. Они забрались в пустую будку и жили там. Но не о нем сейчас речь. Слушай меня внимательно, Таир Афроластериск. Твое заклинание Серсид передал Корнофору Идумеракоту. Полностью! Со всеми вибрациями, пассами и ритмами!

— Кому? — изумился Таир.

— Епископу черной магии Корнофору Идумеракоту... “Корнофор” — имя, полученное при последнем посвящении! — вдруг сообразила Ребалиань Адинурада. — А ты можешь его знать под именем Рафаила.

— Епископ Рафаил! — воскликнул Таир. — Он же — генерал черной магии Астарот! Я знал, что Серсид сбежал к этому самозванцу, и я уже до него добрался и сделал внушение. Но чтобы он передал заклинание полностью?..

— Вынуждены тебя огорчить, Таир Афроластериск, — сухо сказал Семнерим Астафагор. И темное облако так выразительно шевельнулось, как если бы инкуб со вздохом покачал головой. После чего наступило молчание.

Инкуб и суккуб были достаточно деликатны, чтобы не тыкать юного мага носом в такой недопустимый прокол. Конечно же, Таиру следовало убедиться, что Серсид для него безопасен, но, с другой стороны, как он мог помешать беглому ученику искать покровительства черных магов?

— Вы полагаете, что мы сейчас союзники? Что нам следует действовать заодно? — спросил, подумав, мрачный и озадаченный Таир.

— Решай сам. Этот генерал, епископ или кем он там еще себя называет, вызвал нас на встречу. Он предложил нам сотрудничество. Каким-то непонятным для нас образом он берется искать заказы на убийства. Есть люди, которым нужно уничтожать своих врагов. Они до сих пор пользовались огнестрельным оружием, пользовались услугами черных магов — вудуистов, а Корнофор Идумеракот решил сделать убийцами инкубов и суккубов. Мы ведь действительно можем высосать все силы, хотя почти никогда этого не делаем...

— Я же говорил! — Таир вскочил. — Инкуб-убийца! Идеальный киллер, не оставляющий следов! Я же говорил!.. Я только думал, что ему для этого хватит одного Ассарама Кадлиэля.

— Он решил поставить дело на широкую ногу А если мы не согласимся сотрудничать — он создаст для нас такие условия, что мы будем вынуждены покинуть город, — сказал Семнерим Астафагор. — Он владеет заклинанием, Таир Афроластериск! Он им владеет — мы все это почувствовали! Нам еле удалось пробиться наружу и уйти...

— Невелика будет потеря для города, если вы его покинете, — заметил Таир.

— Жаль... — промолвил после недолгого молчания Семнерим Астафагор. — Мы надеялись, что ты нам поможешь, как мы тебе помогли. Теперь ты предупрежден — и делай с епископом Рафаилом что хочешь.

— Жаль... — в голосе Ребалиань Адинурады была подлинная печаль, и Таир ощутил это. — Мы потеряли Ассарама Кадлиэля, а город приобрел идеального убийцу и потерял нас. Прощай, Таир Афроластериск!

— Это — все? — спросил несколько ошарашенный стремительным решением Таир.

— Да, — хором ответили инкуб и суккуб, а Ребалиань Адинурада еще добавила: — Мне действительно жаль, что ты такого мнения о нас. Не все мы таковы, как Ассарам Кадлиэль. Иные и поумнее. Когда-нибудь ты поймешь это — когда станешь хотя бы на десять лет старше.

— Удачного поиска тебе, Таир Афроластериск, — сказал Семнерим Астафагор. — Нам будет трудно найти себе другой город, но мы попытаемся. И если ты когда-нибудь вздумаешь побеседовать со своей совестью, пусть она тебе напомнит — ты оттолкнул и изгнал тех, что не пожелали стать наемными убийцами.

Два темных облачка слились в одно и устремились к двери.

— Да постойте же! — воскликнул Таир. — Почему — десять лет? Почему я не могу понять этого теперь?

— Потому что тебе только девятнадцать, — раздалось из облака, и Таир не смог бы уверенно сказать, был это голос инкуба или суккуба. — И ты еще не знаешь, что такое безнадежная тоска души и плоти. Ведь мы приходим к тем, кто нас зовет, Таир Афроластериск! Мы приходим к тем, кто много накопил и задыхается от невозможности отдать! Мы берем у них то, что просто опасно им оставлять — в избытке своем оно их может довести до безумия!

— Допустим, я понял, допустим, это так! — торопливо заговорил юный маг. — И для этого не потребовалось десяти лет. Но я же сам спас женщину, которую чуть не погубил ваш Ассарам Кадлиэль!

— Мы не все таковы.

— Я, значит, должен верить вам на слово?

— Да, — сказала Ребалиань Адинурада. — На слово, Таир Афроластериск. — Поскольку имя — это тоже слово, а мы назвали тебе наши имена. И ты можешь теперь до нас дотянуться по каналам.

— Епископу Рафаилу вы их тоже назвали?

— Он же назвал нам свое.

— Да, вы здорово влипли... — пробормотал Таир. — Когда это было?

— Это было вчера, и мы все это время провели возле твоего дома. Мы пробовали позвать тебя, но там слишком мощная защита.

— Та-ак... А что вам мешает поселиться в другом городе?

— Другие инкубы и суккубы, Таир Афроластериск. Из тысячи человек, может быть, только пять или шесть нуждаются в нашей помощи. Теперь ты видишь, что мы стараемся не приносить зла тогда, когда без этого можно обойтись?

— Слышу, но не вижу, — отрубил Таир. — Вы пришли сюда, чтобы я спас вас, от Епископа, которому вы опрометчиво сообщили свои подлинные имена. Если вы хотите, чтобы я вам помог, докажите, что вам можно верить.

— Мы думали об этом... — облако поплыло обратно и разделилось надвое. — Мы пришли на встречу с Корнофором Идумеракотом, полагая, что он поможет освободить Ассарама Кадлиэля.

— Ассарам Кадлиэль не стоит того, чтобы его спасать такой ценой! — это уж был возмущенный голос Ребалиани Адинурады. — Даже если все инкубы и суккубы будут против, я скажу тебе, Таир Афроластериск, то, что думаю. Мы должны, мы обязаны спасать своих, но больше проку и для людей, и для нас будет, если Ассарам Кадлиэль останется связан твоим заклятием навеки. А если ты найдешь способ вложить в его дурную голову хоть немного ума и тогда лишь отпустишь его на свободу, то наша благодарность не будет знать предела.

— Ты говоришь от своего имени, — напомнил Семнерим Астафагор.

— Да. Иногда нужно отказаться от спасительного “мы” и честно сказать “я”. Иначе... иначе...

— Ты, Ребалиань Адинурада, хочешь, чтобы я с вашей помощью нашел Ассарама Кадлиэля, избавил его от оседлавшей его тульпы и оставил под заклятием? — уточнил Таир.

— Я не очень хочу этого, но я не вижу другой возможности договориться с тобой, Таир Афроластериск. Иначе ты не поможешь нам спастись от Корнофора Идумеракота.

— Будь ты неладна! — вдруг воскликнул Таир, бросаясь к дверям.

Он имел в виду вовсе не суккуба, а грозовую тучу, которую недовольный ветер уже подтащил совсем близко. И ответом ему было суровое ворчание грома над избушкой.

Ветер ударил в лицо юному магу, ветер и первые крупные капли мрачной осенней грозы.

— Ну вот, опозорился... — буркнул Таир.

— Перед кем ты опозорился? — живо заинтересовались инкуб с суккубом.

— Там женщина внизу, — объяснил Таир. — Я обещал ей, что сперва вызову грозу, потом отгоню ее. Она пишет о всяких загадочных явлениях, хотя сама в них не верит, просто деньги зарабатывает. Вот я и решил ей показать, как это делается.

— Я бы мог отвлечь ее, — туманно пообещал Семнерим Астафагор.

— Вряд ли ее это заинтересует, — со всей уверенностью своих девятнадцати лет заявил Таир. — Она уже старуха... то есть в годах...

Ребалиань Адинурада негромко рассмеялась.

— Повернуть грозу еще не поздно, — сказала она. — Ты действуй, а мы покружим в окрестностях. В грозу все чувства обостряются — может быть, мы нападем на след Ассарама Кадлиэля.

Таир хотел было сказать, что договоренность вроде еще не состоялась, что он ничего инкубам с суккубами не обещал. Он даже чуть было не напомнил, что владеет заклинанием и может в любую минуту пустить его в ход, да так, что мало не покажется.

Но он вдруг почувствовал себя мальчишкой, который оказался наедине со зрелой и все понимающей женщиной.

Каким-то непонятным образом Ребалиань Адинурада переиграла сейчас Таира, как зрелая женщина незаметно, на полутонах, и даже не особо актерствуя, а умея извлечь максимальную пользу из правды, переигрывает мальчика.

И Таир начал понимать, что искусство инкубов и сук-кубов — вовсе не в том, чтобы нападать на беззащитных и жаждущих плотского сношения людей...

Ему стало немножко обидно — как все юные мужчины, он полагал, что в отношениях с женщиной усвоил практически все возможное. Ведь при всех своих поразительных способностях он оставался именно таким — юным и малость самонадеянным.

Однако прежде всего он был магом — возможно, сильнейшим в этом городе, сильнее деда Эфраима Ворона, способного разве что на крупные пакости, сильнее Епископа, наловчившегося использовать тайные знания черной магии. Таир осознавал это, и свою ответственность тоже осознавал.

Если бы рядом был кто-то старший, Таир честно спросил бы — может ли маг идти на союз с инкубами? Даже ради общего блага?

Но сейчас он сам себе был старшим.

— Иногда нужно отказаться от спасительного “мы” и честно сказать “я”, — так, кажется, выразилась Ребалиань Адинурада?

Таир вздохнул.

Решение было принято.

— Хорошо, — сказал он. — Мы договорились. Серебряный смех суккуба был ему ответом.

— Если однажды тебе будет одиноко, позови меня, — сказала Ребалиань Адинурада. — И ты узнаешь, что мы умеем не только брать.

Две тени ударились в дверь избушки, распахнули ее и вылетели в грозу.

— Ну, Епископ Рафаил, погоди... — пробормотал Таир. — Это же надо — Корнофор! Сам, что ли, такую чушь выдумал?

И сел на пол в позу лотоса — сосредоточиться. Гроза все равно уже началась — а он был не в том состоянии, чтобы запросто отогнать ее.

Наталья Степашина тем временем доела второй беляш и допила “Фанту”. Глядя на дождь за окном, она думала, что воротиться домой лучше попозже, что и этот маг оказался самозванцем, что Ксения скоро прикроет еженедельную “потустороннюю” полосу, а вместе с этим уж точно накроется должность Степашиной и придется придумывать что-то новое.

А чудес все-таки хотелось! За несколько лет Степашина так много написала о ведьмах, оборотнях, вурдалаках, ясновидцах, привидениях, вампирах и летающих тарелочках, что количество перешло-таки в новое качество, и тот объем информации, которым она опрометчиво заполнила свою голову, уплотнился, преобразился и породил нечто новое — тоску.

Не то чтобы ей хотелось сию минуту оседлать помело и кинуться с седьмого этажа в полет, вовсе нет! А вот разбудить в себе силу, достаточную хотя бы для того, чтобы выставить осточертевшего постояльца, она желала. И если люди будят в себе совершенно неслыханные способности, почему у нее, написавшей кучу материалов о том, как все это делается, не получается ни шиша?!

Постоялец, будь он неладен!..

А ведь какое впечатление произвел, мерзавец! Единственный крутой на общем сером фоне! Раз ты такой крутой, раз даже не желаешь унизиться до ежедневного труда, то почему ты сел на шею совершенно постороннему человеку? Этот и еще кое-какие вопросы задала Степашина тому, кого считала Валентином, сидя на подоконнике и держа в левой руке вторую бутылку “Фанты”, а в правой руке — третий беляш.

И перед ее внутренним взором возникла кирпичная рожа постояльца — с крупными, достаточно правильными, но на редкость неподвижными чертами.

Созерцать кирпичную рожу Степашина вовсе не хотела — однако видение не уходило, более того — ей вдруг показалось, будто чьи-то незримые руки держат ее за уши, не позволяя отвернуться, и еще чьи-то пальцы оттягивают ей веки, чтобы никак нельзя было зажмуриться. А потом был голос:

— Семнерим Астафагор, кажется, я его держу!

— Этого не может быть! — убежденно отвечал мужской голос. — Ты как тот человек, который в совершенно темной комнате ловит черную кошку, прекрасно зная, что ее там нет, но время от времени вскрикивая — ага, кажется, я ее держу!

Степашина вовсе не мечтала дожить до того дня, когда незримые голоса начнут ей рассказывать бородатые анекдоты. Уронив беляш, но удержав “Фанту”, она поспешила вниз по лестнице.

Мало ли какую нечистую силу призвал на борьбу с грозой вредный мальчишка Таир!

Гроза и без того нагнала на город мрака, а к тому же и вечер был осенний, недолгий. На лестнице не всюду горел свет. И из мрака явился, загородив Степашиной дорогу, мужчина. Был он невообразимо красив — статный, с золотыми кудрями до плеч, весь в нежнейшем золотистом пушке, и — только в нем!

Степашиной доводилось видеть голых мужчин не только на картинках. Когда в город приезжало “Тарзан-шоу”, именно ее Ксения командировала писать репортаж о. мужском стриптизе, здраво рассудив, что более молодые сотрудницы от такого счастья просто надолго обалдеют.

Но чтобы парень, способный заткнуть за пояс все убогое “Тарзан-шоу”, болтался голышом на вонючей лестнице?

— Тихо, тихо, — сказал золотистый Тарзан. — Никуда не надо бежать.

— Вы хотите меня изнасиловать?.. — дрожащим голосом спросила Степашина.

— Отнюдь, — отвечал красавец. И едва удержала Наталья на языке зловещие слова из другого бородатого анекдота:

— А придется!

Сознание раздвоилось: меньшая его часть пыталась собрать в кучу разбежавшиеся слова и призвать красавца к порядку, а большая — молча слушала то, что происходит с телом. Происходило же неслыханное — Степашина ощущала взлеты и падения, жар и всплески, словом, то, чему на лестнице никак не место.

— Чем это ты там занимаешься, Семнерим Астафагор? — раздался женский голос.

— Удерживаю! — отвечал Тарзан.

— Другого способа ты не знаешь? — женщина явно сердилась.

— А ты-то знаешь, Ребалиань Адинурада? Очевидно, не знала и она.

— Я держу ее, а ты извести Таира Афроластериска, — сказал Тарзан. — Он подумает, что мы заранее припасли ему такой подарок!

Очевидно, Таиру за это время удалось справиться с грозой — в окошке на лестничной клетке посветлело, а Тарзан, напротив, стал блекнуть и даже сделался прозрачным. Степашина потрясла головой. И тут сверху послышались торопливые шаги Таира.

— Она? — спросил, появляясь пролетом выше, юный маг. — Да это же Наталья Степашина! Что вы мне голову морочите? у

— Она каким-то странным способом связана с Ассарамом Кадлиэлем! — возразил женский голос. — Он от нее получает подпитку! Что я — следов его щупальцев не признаю?

— Ты хочешь сказать, что он с ней?.. — Таир чуть было не выпалил “спит”, хотя как раз этого за инкубами и не водилось, сделав свое дело, они вовсе не засыпали.

Действительно, маленькая кругленькая Степашина, за близко посаженные глаза, нос с легкой горбинкой и широкую физиономию прозванная коллегами было “Совушкина”, менее всего могла бы навести на мысль о плотском сношении, тем более — двадцатилетнего парня.

— Нет, Таир Афроластериск, если бы я хотела сказать, то и сказала бы, — возразила незримая женщина. — Я не понимаю, что его к ней привязало, и честно сообщаю тебе об этом.

— А следы от щупальцев есть, ты их и сам можешь обнаружить, если внимательно вглядишься в ее ауру, — добавил прозрачный, но еще не полностью растаявший Тарзан.

Таир медленно спустился и протянул к Степашиной руки ладонями вперед. Повел этими ладонями влево, вправо, заглянул зачем-то сбоку и опустил руки.

— Так вот, значит, на что похожи следы от щупальцев... — задумчиво произнес он.

— Теперь будешь знать, — сказал Тарзан и исчез.

— Наталья Андреевна! — обратился Таир ко вконец перепуганной Степашиной. — Вы только не бойтесь — но К вам кто-то присосался и жрет вашу энергию. Вы же сами писали про энергетических вампиров — я читал! Там все было правильно. Рядом с вами какой-то нехороший человек, от которого давно пора избавиться.

— Это не столько он, сколько тульпа, — вмешался женский голос.

— Вот только тульпы мне и не хватало, чтобы спятить окончательно! — воскликнула Степашина. — Когда мы публиковали куски из книги Александры Давид-Неэль про Тибет, даже корректура смеялась — как она сделала монаха-тульпу, а потом сама не могла от него избавиться.

— Несть спасения во многом знании, — с непонятной издевкой произнес Таир. — Я вас серьезно спрашиваю — появился у вас знакомый, с которым куча проблем?

— Появился! — выкрикнула Степашина. — А вы что — вот так прямо придете ко мне домой и выставите его?

— Он что же — у вас дома?

— Комнату снял, задатка не дал, платить не желает и выезжать не собирается, еду из — холодильника таскает, вчера пачку пельменей сожрал, заперся в маленькой комнате и не отзывается! — стала отчаянно перечислять все грехи постояльца Степашина. — Я не Рокфеллер, чтобы здорового мужика содержать! Пробовала его на работу устроить — так он и работать не хочет!

— Очень интересный. портрет, — заметил Таир. — Стало быть, этот дармоед сейчас сидит у вас дома?

— А где же ему еще быть?

— Это тульпа! — убежденно заявил Семнерим Астафагор. — На что Ассараму Кадлиэлю пельмени? Инкубы пельменей не едят!

— Вот и замечательно! — сказал Таир. — Как насчет того, чтобы прямо сейчас отправиться к вам в гости?

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯТО ЛИ ПРОМЕЖУТОЧНЫЙ ФИНИШ, ТО ЛИ ПЕРЕДЫШКА ПЕРЕД СРАЖЕНИЕМ

Знал бы я, какая милая неделька мне предстоит! Сорок раз бы подумал, прежде чем, спотыкаясь, гнаться за джипом, увозящим Ваську. Всякое со мной бывало — с лестниц падал, в Берладке чуть не потонул, кролик меня даже укусил — кролик, которому этого по биологии не положено! А вот арестовали меня впервые.

— Будешь сидеть с ними и контролировать, — сказал следователь Горчаков.

— Вася, у меня обязательства перед редакциями. Я должен сдавать снимки, бегать на задания. Иначе мне просто будет нечего есть! — честно возразил я.

— А он тебе пельменей подбросит, — съязвил злобный Башарин.

Он не мог простить и никогда не простит Ваське, что тот так его опозорил перед Сафари.

Естественно, ролевики с бодигардами знали, как подъехать к полигону цивилизованным путем. Мы вылезли из машин, ребята по Васиной просьбе остались возле недоразрушенной казармы, а мы четверо вошли вовнутрь — Васька, Башарин, визгливый тип и я.

Когда мы ночью мотались по Малаховке, Васька обещал, что в казарме наверняка остались койки и матрасы. И — таки не соврал. Но эти койки были достойны испанской инквизиции. А матрасы довольно было увидеть однажды, чтобы приобрести стойкое отвращение к военной службе и к полосатой ткани. В самом деле, любопытно — почему они всегда полосатые?

Башарин после своего алкогольно-огородного житья к матрасам отнесся без брезгливости. Сел на первую попавшуюся койку. Визгливый мужикашка шлепнулся с видом мировой скорби — мол, раз надо мной издеваются, так пусть это будет по полной программе, и вы за все поплатитесь, сволочи! Я покосился на Василия Федоровича — что он будет делать? Следователь Горчаков не пожелал унизить мундира соприкосновением с грязным матрасом и притащил табуретку с железными ногами. Они, оказывается, стояли пирамидой в дальнем углу.

— В общем так, — сказал Васька, упершись кулаками в расставленные колени. — Будем разбираться. Нужно установить места, куда мог сдуру или с перепугу забраться нереал.

— Опять этот нереал!.. — Башарин был недоволен, и я его понимал.

— Да, опять. Ты не заводись, Валентин, не ты же его изготовил. Просто без твоей помощи — никак! Васька повернулся к мужикашке.

— Борис Жуков, если не ошибаюсь? — уточнил он. Жестяным голосом, даже несколько гнусаво. Тот молчал, уставившись в пол.

— А вот теперь побеседуем по душам! — Васька был строг и безжалостен. — Как это получилось, что по городу шастает созданная вами тульпа и совершает противозаконные деяния?

Когда Васька пускает в ход ментовскую лексику, меня судороги крутят. У него даже рожа меняется — делается, прости Господи, как вареная луковица. А ничего хуже вареной луковицы я в жизни не пробовал.

— Откуда я знаю! — огрызнулся Жуков. — И ничего я не создавал!

— Послушай, начальник, а что, если он тут ни при чем? — встрял Башарин. — Ты на него посмотри — ну, что он такой может? Какая из него тульпа? Тут точно ошибка выходит. Ты пойми — мы с ним люди простые.

— Совсем простые, — согласился Васька. Не люблю я, когда он с такой задумчивой рожей безропотно соглашается. — Но ты вспомни, Валь, кто тебя в “Гербалайфе” будил! Я уж не говорю про Малаховку. Есть люди, способные создавать двойников. Или тульп, что еще хуже. Двойник — он хоть на тебя похож и по-твоему мыслит. А тульпа — это может быть все что угодно. Хоть, хоть... ну, крокодил!

Тут я окончательно поверил, что Васька — тульпа, созданная Алей. Бедняга так напугалась крокодила в бомбоубежище, что по каналу невольно передала этот мерзкий образ Ваське.

— Хотим мы того или не хотим, а возможность создать своего двойника или тульпу — объективная реальность, — по-научному выразился Васька. — Поняли?

Объективная!

— Ты мне двойника не шей! — взвился Башарин. — Банку краски с работы унести, или там дверные ручки, или десятку до зарплаты зажилить — было! А больше ничего такого не было!

— Да ну тебя с твоей краской! — Васька, словно не видя башаринской ярости, задумчиво смотрел в окно на пожелтевшую березу. — Двойника, между прочим, можно изготовить бессознательно. Смотришь, скажем, в окно, зазевался — а из тебя двойник прет!

— Ты хочешь сказать, что это он из меня выпер? Башарин попытался встать с койки, чтобы грозно нависнуть над следователем Горчаковым. Но уж больно глубоко он туда погрузился — ему удалось только нелепо дернуться, качнуться вперед и отвалиться обратно.

— Да при чем тут ты! Он выпер вовсе не из тебя. Вон из кого он выпер!

Васька показал на Жукова.

Тот сидел с окаменевшей мордочкой. Возможно, он окаменел от страха. Сейчас, когда выяснится, какую свинью он подложил Башарину, мало не покажется...

— Да ладно тебе на Борьку дохлых собак вешать! — Башарин все не мог поверить, что лучший дружбан так его подставил. — Какого хрена ему меня из себя лепить?

— Вась! — позвал я. — А ты уверен, что нам тут следует находиться вчетвером?

Тут и Васька сообразил, что при Жукове добиться от Валентина толку будет трудновато. Он позвал Лешку с Сашкой и велел им присмотреть за вторым арестантом где-нибудь во дворе.

— Ничего, Борька, сейчас докопаемся до правды! — такими словами проводил его Валентин.

— Хорошо. Допустим, гражданин Жуков ни при чем, — Васька вовсе не хотел ссориться с Башариным теперь, когда без помощи Валентина ему было никак невозможно отыскать его драгоценного нереала. — Но кто-то ведь создал тульпу?

— Выходит, так.

— А теперь слушай меня внимательно. Есть некий субъект, который считает тебя идеальной машиной для мщения, убийства и прочих нехороших дел, — заявил провокатор Васька. — Создавая тульпу, он нарочно придал ему твою внешность. Он полагал, что такой здоровенный дядя лучше, чем он сам, будет стрелять бизнесменов и лупить по мордасам всякую мелкую сволочь. И еще каких-то своих фантазий добавил.

— Козел он тогда, а не субъект! — возмутился Валентин. — Ты что, полагаешь, что я каждый день на обед себе банкиров стреляю?

— Я-то нет, а он примерно так полагает. Ну-ка, Башарин, напряги извилины! Перед кем ты из себя героя строил? Кроме как перед женщинами?

— Никого я из себя не строил! — совершенно неубедительно буркнул Башарин.

— Этот человек знал, что ты прекрасно стреляешь. Знал, что ты собрался на курсы бодигардов. Знал, что для тебя снять бабу — плевое дело... — Васька подался к Башарину и понизил голос. — Ты все еще не догадываешься, кто этот козел?..

Валентин Башарин молчал, и по дубовой его роже трудно было понять — то ли он переваривает информацию, то ли все понял, но не хочет в этом признаваться.

— Значит, уточним детали... — Васька перешел на свой заунывный ментовский стиль. — Ты, гражданин Башарин, говорил гражданину Жукову главным образом о своих достижениях в тире и на амурном поприще, естественно, несколько все преувеличивая...

— Ну, мало ли что я говорил??? — застонал-заверещал Валентин.

Слава бессмертным богам, беззвучно провозглашал я, ныне и присно, и во веки веков! Мы уверенно идем по следу нереала, и мы спасем это несчастное чудовище, и мы придумаем, где ему жить и чем заниматься!..

— Знакомиться с женщинами на улице — учил? — продолжал допрос Вася.

— Да фиг его чему научишь! Он же кретин! — Башарин произнес это так убедительно, что на долю секунды ему поверили. — Он же совсем никакой! Я ему даже всех своих приколов рассказывать не стал!

— А взял что попроще? — догадался Вася. — И утверждал, что это — безотказный способ?

— Ну?! Так он и есть — безотказный! Вежливо подойти и начать, как будто сто лет знакомы! Люсенька! Какими судьбами! А я вас искал, искал, с ног сбился! Пять минут — и она забудет, что впервые меня видит.

Башарин вопил так искренне, что можно было подумать — он ежедневно заводит себе таким нехитрым способом десять подруг и скоро ему, Башарину, придется перебираться в другой город, потому что в этом он всех подходящих женщин уже оприходовал.

— Тебе никогда прохожие морду не били? — осведомился Вася.

— Не-е...

— Значит, учил знакомиться. Учил стрелять.

— Безнадега! Ну, полная безнадега! — воскликнул Башарин. — Он оружия боится, как черт ладана! Мы выехали в лес, забрались в овражек, чтобы, значит, пули — в землю.

— Грамотно, — одобрил Вася. — И что — он в откос оврага попасть не мог?

— Да вроде того. Жмурится, ствол у него в руке пляшет, при отдаче сам себя чуть по лбу не треснул. Я же говорю — кретин.

— Вот! — Вася поднял указательный перст. — Вот она — главная загадка киллера в “Бастионе”! Редко я видел на его лице такую радость.

— Он может скакать по крышам как горный козел, плавать в канализационных трубах как субмарина и летать по воздуху быстрее ракеты! — с восторгом и облегчением сказал Вася. — Но пока у него в руках пистолет — никому и ничего не угрожает! Это значит — что? Что на нем еще не висит никакой мокрухи! Вот если он доберется до дрына — это уж совсем другая петрушка...

И показал, как именно нереал может всадить мне в пузо этот самый дрын.

Башарин думал.

Судя по всему, это был непривычный для него процесс.

Башарин сопоставлял факты.

Не знаю, как Васька прочитал по его неподвижной роже, что настала пора действовать.

— Ребята, давайте сюда Жукова! — крикнул он. — Вот сейчас и разберемся, почему ты, здоровый мужик, понимающий, что такое порядок, по первому писку этой крысы срываешься с места и несешься в вонючую лавчонку, где ничего хорошего, кроме кучи грязных лифчиков! Сортировать помогал, что ли?

Васька намеренно злил Башарина — ему нужно было, чтобы эта глыба непробиваемого интеллекта навалилась на Жукова всем весом.

— Окстись, родной! — рявкнул Башарин на Ваську. — Мне ведено сидеть в этом бардаке и жрать пельмени — я сидел и жрал! Но когда эта скотина говорит, что теща раскопала его тайник и нашла пистолет!..

— Какой пистолет? — хором изумились мы с Васькой.

— Мой пистолет! Я же не мог его дома держать! Моя бы меня прямо из него бы и убила! А Борька, козел, обещал спрятать — так он даже этого не смог!

В дверях появился Жуков. Он держался обеими руками за лацканы курточки, локти торчали, и вид был бы прежалобный... если бы не физиономия...

Прекрасна ярость на оскаленной тигриной морде! Прекрасна ярость и на безупречном лице красивой, уверенной в себе женщины... м-да, в белой шляпе с лиловым бантом... Ярость, как торжество силы, как взлет готовой к атаке силы, завораживает своей первобытной красотой.

Жуков слышал последние слова. И в его глазах вспыхнула ненависть.

Он ненавидел всех присутствующих: Башарина за его мужскую стать, Ваську за положение в обществе, меня тоже за что-то уже ненавидел...

— А что, в магазине он его сам спрятать никак не мог? Обязательно нужно было твое участие? — спросил Васька, вовсе не цепляясь к противозаконному хранению огнестрельного оружия, и Башарин понял, что, кажется, удачно перевел стрелку.

— Да он все врет! Говорит, что работает тут последний день! Что хозяйка совсем взбеленилась! Что не хочет держать такого слизняка!.. Одно разорение от него — вон, окна вставлять пришлось, кожаную куртку покупатели сперли! Не мужик, говорит, а ничтожество какое-то!..

Башарин все еще не хотел признаваться, что дружбан оказался скотиной, но в порыве откровенности, кажется, перегнул палку.

Мы поняли это, когда увидели в руках у Жукова пистолет.

До сих пор в меня целились крайне редко. Можно сказать, вообще никогда. И я не знал, как это полагается делать. Кино — оно и есть кино, а на самом деле? Теперь я навеки запомнил, как выглядит идиот, собравшийся убивать людей. Пистолет в его ручонке ходуном ходит, а по щекам льются слезы!

— Истерика, — совершенно спокойно сказал Васька, вставая с табурета. — Ну, что же ты? Раз начал — так продолжай!

— Age quod agis! — добавил я.

Тут Борьку крутануло на месте, я и квакнуть не успел — как он сидел на полу, а пистолет был в руке у Лешки.

— Ишь, сучара! — беззлобно заметил бодигард. — Успел ведь прихватить! Если бы мы знали...

— Двойка тебе за сопровождение сумасшедшего клиента. Давай-ка сюда, — Вася протянул руку, и в ладонь ему легла черная рукоять, хорошо легла, как родная.

— Всех вас, всех!.. — бормотал Жуков. — Всех, всех!..

— Сперва — Ротмана, — хладнокровно напомнил Вася. — Только из-за Машки Колесниковой? Или он тебе еще где-то в кашу плюнул?

— Он знает! — выкрикнул Жуков. — Вы его спросите — он знает! Два года назад он что сказал?..

— Да ладно тебе, — Башарину наконец удалось встать с койки, и он обратился к Ваське хмуро, однако с достоинством. — Я понял — это он, оказывается, в “Бастион” на работу устроиться хотел. Два года назад. Так он там Ротмана и в глаза не видел, дальше кадровика его не пустили.

— Следующая жертва? — строго спросил Васька.

— Карасевич, сука!

— Книготорговая фирмешка какая-то, — объяснил Башарин. — Кончай, Борька. Ты так всю свою трудовую книжку огласишь.

— Получай, — следователь Горчаков протянул подследственному Башарину оружие. — Останешься с ним тут. Будешь с этим гаденышем жить, есть, спать. Узнаешь следующее...

Васька на секунду задумался.

— ... всю его биографию с географией! Куда ездил в детстве, где бывал, с кем общался! Ведь этот чертов нереал напичкан именно его воспоминаниями! Если он где-то прячется — то это место известно только Жукову. Понял?

— Понял!

— Как ты будешь с ним разговаривать — это твое дело. Меня не касается.

— Понял.

А как скажите на милость, можно разговаривать с человеком, который натравил на тебя угрозыск? И тут Васька вспомнил про гуманность.

— Вот он тебе поможет, — и показал на меня.

Очевидно, предполагалось, что когда Башарин в ходе допроса попытается заехать дружбану в ухо, я должен кинуться между ними и принять удар своим ухом. Так я решил сперва, и совершенно напрасно. На меня возложили документальную сторону дела.

За те дни, что мы трое прожили в казарме, я исписал большую стопку плотной бумаги для принтера. Каждое утро у меня забирали следующую порцию, везли в управление внутренних дел, и там Васька вовсю отрабатывал версии.

Он звонил в Боровщину, где двухлетний Жуков жил целое лето у прабабушки, в Савино, куда Бореньку вывозили с детским садиком, в Курачинский Посад, куда первоклассник Боря ездил со всем классом на экскурсию, ой, мамочки, куда он только не звонил, куда только не рассылал факсы с описанием нереала и черно-белым снимком Башарина!

Результат был нулевой, и мы даже предположили, что нереал рассосался. Выполнил функцию, выстрелил в Башарина, еще чего-то наколобродил — и сделался сам себе ненужен.

Ваське очень не хотелось такого исхода.

— Я-то ведь живу... — сказал он в растерянности. — Живу ведь как-то! Вот и он бы жил...

Хотел было я объяснить, почему Васька так сравнительно неплохо живет, да воздержался. Даже наедине такие штуки сообщать — и то как-то не того...

Мы бродили вокруг казарм и того бывшего клуба, где наши ролевики готовились к большой всероссийской игре где-то за Казанью. Им-то хорошо, думал я, они ни в какую уголовщину не вляпываются, и магия для них — развлечение, а не преступление. Они завопят “Кылдык!” — и вражеские чары рушатся. А нам каково?

Вечер мало того, что наступил, но уже и в ночь перетекал. Это был один из последних теплых осенних вечеров. Кончилось лето, и что хорошего я видел этим летом? Кукуй теперь всю зиму в ожидании следующего — точно такого же...

— Это что еще такое? — Васька показал на фигуру, которая чесала через полосу препятствий, оборудованную бодигардами.

— Погоди... — я пригляделся. — Да это же Имант!

Васька, в укрытие! Это он по твою душу явился!

— Канал рубить? — сразу сообразил следователь Горчаков. — Ну, пусть попробует.

И рука его скользнула за пазуху — к плечевой кобуре.

Имант неожиданно легко перепрыгнул через канаву и с приветственным “Т-т-т!” предстал перед нами.

Рожа у него была веселая.

Я показал пальцем на Ваську и тем же пальцем погрозил цыгану.

— Т-т-т-т-т! — затрещал он, мотая головой.

— Врет, — заметил я.

— Попомни мое слово! — грозно сказал Васька. — Очень скоро выяснится, что никакой он не глухой. А потом он заговорит! И такое скажет, что все вы не обрадуетесь!

Имант в ответ на эту инсинуацию повернулся к нам спиной, взялся руками за виски и замер. Мы переглянулись — таких штук он еще не проделывал.

Затем цыган втянул руки вперед, строго параллельно. И стал загребать ладонями, как делают бабулыси, подманивая годовалых внучков.

Над кустами возникла плечистая фигура и двинулась к Иманту. Мы пригляделись...

— Башарин! — возмущенно крикнул Васька. Имелось в виду — ты на кого же оставил этого поганца Жукова?

— Тихо, тихо... — зашептал я. — Это же нереал!.. Он шел навстречу цыгану — в черных штанах, в черной, расстегнутой до пупа рубахе и в ковбойских сапожках со звяком. Крутой мужик, гроза слабого пола, покоритель преступного мира, монолит из мускулов и отваги! И шел он, как сомнамбула. Если бы не знать, что у Башарина, с которого Жуков слизал этот образ, физиономия приходит в движение крайне редко, то можно было подумать, будто на нас наступает человекообразный робот.

А сзади шел, точно так же, как Имант, вытянув вперед руки, сосредоточенный Таир.

— Ведут!.. — дошло до Васьки. Он кинулся к своему ненаглядному чудищу, но цыган удержал его.

— Т-т-т! — сказал цыган, постукал себя по лбу и сделал рукой знак, а также гримасу, означающие, что во лбу у нереала пусто.

— Сволочи! — осознав, что нереал сейчас всего лишь оболочка человека, воскликнул Васька. — Вот же сволочи!

— Вот, нарочно привел вам показать, — сказал, подходя, Таир. — Чтобы вы один раз успокоились и прекратили поиски.

— Что вы с ним сделали?!. — в голосе у Васьки была неподдельная боль.

— Что он с людьми делает? — вопросом же ответил Таир. — Мы с Имантом вскрыли его оперативную и долгосрочную память. Такого насмотрелись! Хотите, покажу?

— С какой стати я должен вам верить? — огрызнулся Васька. Пистолет в его руке пока что смотрел дулом вниз...

— Т-т-т-т-т! — сообразив, что происходит, вмешался цыган. Он показал на Таирову голову и воздел перст к небесам, мелко им дрожа. Это означало превосходство Таирова интеллекта над всеми нашими вместе взятыми.

Васька отступил подальше от подозрительного цыгана и продолжал пламенную речь.

— Вы подсылаете ко мне этого человека, чтобы он перерезал мне канал! И после этого вы еще хотите, чтобы я стоял и смотрел, как вы уничтожите нереала!

— Погодите! — Таир даже поднял руку, призывая к тишине. — Все наоборот! Я хотел спасти вас — только и всего! Я знаю, кто и почему хотел перерезать вам канал. Но до вас им было не добраться — и они нашли женщину, которая...

— Женщину?! — Васька стремительно повернулся ко мне, а на круглой физиономии была мольба: ну, скажи же что-нибудь в ответ на эту чушь!

Я развел руками — увы, мол, ничего не поделаешь, женщина тебя породила...

— Ее зовут Алевтина Петрова, — безжалостно продолжал Таир. — И на самом деле это она вам спасла жизнь. Совершенно сознательно. Вообще то, что она ради вас сделала, для женщины — подвиг. Мы с Имантом подключились уже потом.

— Но вы же знали, что Я вам не позволю разобрать нереала на сущности! Поэтому вам было выгодно меня уничтожить! — воскликнул Васька.

— А зачем же мы через весь город пешком шли сюда? Вы думаете, мы не могли разобрать нереала там, где его обнаружили? — спросил Таир. — Имант установил, где вы находитесь, и мы повели сюда этого монстра, и, честное слово, лучше уж водить по городу удава на веревочке или привидение!

— Значит, Имант действительно хотел тогда спасти Алю от этих амбалов? — обратился я к Таиру.

— Я работал в режиме сканера и отследил все ее звонки, — отвечал Таир. — Она ведь и вам звонила, следователь Горчаков! Она же сказала, что ей грозит опасность! А вы?

Васька смотрел в землю — примерно с тем же выражением, что и дуло его пистолета...

Мальчишка, которому еще точно не было двадцати, строил его, читал ему нотацию и вправлял мозги.

— Вы даже ни разу не позвонили потом Петровой, хотя ее телефон у вас есть, — продолжал этот не по годам въедливый маг. — А ваш друг вот звонил — звонили, Игорь Петрович?

Я кивнул.

— Он убедился, что Алевтина Петрова с дочерью в безопасном месте. Так, Игорь Петрович?

— На даче у подруги, а там две кавказские овчарки, — подтвердил я.

— Ну и уничтожали бы нереала где-нибудь у себя... — буркнул Васька.

— Раз мы его сюда привели, значит, нам так нужно! — перед нами стоял упрямый мальчишка, которому непременно нужно перечить старшим, и я с ужасом подумал, что годков-то он еще наживет, а упрямства-то меньше не станет...

— Т-т-т! — подтвердил Имант.

— Я хотел его разделить на сущности, но мы посовещались, — Таир показал на цыгана и продлил жест куда-то в сторону и вверх. — И мы решили поступить иначе.

— Через мой труп, — следователь Горчаков был непреклонен.

— Я бы охотно сделал это через ваш труп, сударь, — на Таира накатила ледяная вежливость, как в салоне “Инферналь”. — Но из уважения к женщине, которая десять лет вас держит в мире людей, я вас не трону. И ему вот спасибо скажите. Он мне много чего объяснил.

Имант приосанился.

У нас, у педагогов, есть один крупный недостаток: мы полагаем, будто кого-то чему-то можем научить. И тратим время на обтесывание юных созданий, хотя на самом деле все наоборот: чему-то научиться можно только у молодежи.

Когда Таир сказал то самое, что я думал про Алю, выход из положения засветился передо мной, как пресловутый свет в конце туннеля.

— Вась, а давай сделаем так. Я посмотрю, что там такого ужасного в памяти у нереала, — предложил я. — Ты же мне пока что доверяешь?

— Они подсунут тебе фальшивую память.

Я не знал, что Васька способен на такую пуленепробиваемую тупость. И я даже хотел сказать, что тупость как последняя степень упрямства...

Таир, сходу врубившись, выбросил вперед руки, волны вибрирующего воздуха ударили мне в лоб, а глаза сами собой закрылись.

Я увидел Маргариту.

Я увидел ее всю сразу — девчушкой с двумя длинными косичками, пятиклассницей в шортах и на велосипеде, единственной светлой звездочкой на уроке истории, и девчушка в голубом платьице вдруг оказалась в темноте, на проспекте Падших Бабцов, и пестрые шорты повисли на табуретке в какой-то ободранной ночной комнате, и одновременно какой-то пожилой мужчина достал бумажник, стал доставать по одной зеленые банкноты, мысля при этом какими-то неизвестными мне словами, всеми, кроме одного — “такса”. Это была жуткая сумятица из кадров, на манер кубика Рубика, только какого-то четырехмерного, но в их расположении была логика, я понял эту логику!

Кубик мне показывали, может, секунду, а может, полторы.

— Ты что? — рванулся ко мне Васька, подхватил, кинул себе за спину и прицелился в Таира. Я опомнился и повис у него на плечах.

— Вась, Вась, со мной все в порядке!

Он повернулся.

— В порядке? Да ты чуть не грохнулся!

— Это нормально... — сказал я. — Вася, это все правда — то, что они показывают. Правда — понимаешь?.. Очень мерзкая правда...

Ко мне подошел Имант и обнял за плечи.

— Т-т-т! — сказал он, и мне вдруг захотелось плакать... Мне — здоровому взрослому и вроде неглупому мужику... наконец-то...

Он повел меня куда-то, и ты-ты-тыкал, и мычал, может, даже показывал что-то свободной рукой, но я не смотрел на него.

Вот именно сейчас я прощался с Маргаритой...

Васька догнал нас и заступил дорогу.

— Куда вы его ведете? — крикнул он, отталкивая

Иманта.

— Отстань! — Я так на него вызверился, что самому сделалось дико. — Это была правда! Отстань, слышишь? Ты такой правильный дурак, что, что!.. Ты думаешь, что я?! Думаешь, да?!

Вот так бессвязно я на него заорал.

Как Башарину было неловко признаться, что пригрел змееныша на груди, так и я не мог вслух сказать, что спасаемая нами конструкция оказалась редкостной скотиной. Столько сил, столько души вложено в скотину, что ли? Моя психика отчаянно сопротивлялась.

А перед глазами стояла счастливая Маргарита!..

Да что же это такое делается?..

— Хорошо, — сказал Васька. — Я сам увижу. И быстро, большими шагами двинулся к Таиру.

— Т-т-т-т-т-т-т-т-т! — Имант разразился целой пулеметной очередью.

— Ты прав, дружище, — сказал я ему, — но мне сейчас очень тошно.

Когда мы, сделав круг по окраинам полигона, вернулись к казарме, нереал стоял у стены, не двигаясь, кирпичная физиономия сделалась темным пятном, и лишь силуэт рисовался четко. А рядом мы увидели другой силуэт — пониже ростом, пожиже статью. Васька стоял, повесив голову, как перед расстрелом. Таир выглядел не лучше.

Похоже, Васькин кубик был еще пострашнее моего.

— Ну? — спросил Таир. — И кого же вы спасали? Вася промолчал. Я хотел было брякнуть, что человека, живую душу, но посмотрел на Васю — и воздержался.

— Вы рисковали жизнью ради бездельника, приживала и, не побоюсь громкого слова, сутенера, — подвел итог Таир. — Если кто-то боялся, что он не впишется в этот мир и пропадет, то могу разочаровать. Он просто замечательно вписался.

— Т-т-т! — показывая на нереала пальцем, подтвердил Имант. И, надо сказать, очень злобно подтвердил.

— Ну, коллега, как вы полагаете? — обратился к нему Таир примерно так же, как дряхлый профессор к другому дряхлому профессору над пациентом с некой диковинной хворобой. Оба уже столько смертей и рождений повидали, что жизнь больного способны оставить за скобками, а вот хвороба вызывает в них огромный, неподдельный, академический интерес.

— Т-т-т... — цыган очень выразительно махнул огромной красной лапой.

— Как мы и предполагали, коллега, не всякое создание нуждается в том, чтобы его спасали. Я бы сказал, не всякая конструкция достойна существования, если вы не возражаете...

Таир обвел нас взглядом. Тяжелый у него взгляд, невыносимый, ну да не в этом дело. ..

Возразить было трудно. Может быть, даже невозможно. И менее всего мог возражать Вася, чье странное существование, возможно, сейчас нуждалось в очень сильном адвокате. Ведь и он был конструкцией, способной в силу своей ограниченности принести немало зла. Эта ядовитая мысль послужила мне хоть малым, а утешением.

И тут из-за угла появились Башарин с Жуковым.

Заброшенная казарма всем была хороша, даже водопровод почему-то действовал, но унитазы оказались забиты наглухо и навеки. Поэтому приходилось бегать в бурьян, Жуков же не просто бегал, а всякий раз бывал конвоирован Башариным. .Судя по всему, нереалову папочке приспичило.

Увидев нереала, Жуков шарахнулся и налетел на Башарина. Тот, еще не понимая, что происходит, хорошенько встряхнул его за плечи.

— Посмотри, Валентин, — сказал Васька. — Вот эта штука выгнала тебя из “Гербалайфа”.

— А ни фига себе! — воскликнул Башарин. — Ну, Борька! Ну!..

И завертел головой — Жукова, впрочем, не выпуская. Оказалось, Башарин искал зеркало. И самое удивительное — нашел! Темное окно первого этажа вполне его устроило. Башарин посмотрел на нереала, на мутное отражение, опять на нереала, и замер. Почему-то мыслительный процесс всякий раз требовал от него неподвижности.

— В общем, так, — сказал Таир. — Инкуба я забираю и обязуюсь его упрятать так, чтобы ни одна мелкая сволочь не дотянулась. С двойником можете делать, что хотите. Без инкуба он очень скоро загнется.

И, казалось бы, только что перед нами стоял худенький мальчишка, старшеклассник, материализованное упрямство юности. Но сдвинулись черные брови, лицо мгновенно сделалось еще суше и еще строже — если это вообще было возможно... Я вдруг увидел Таира десять лет спустя, обладателя силы, и не просто силы творить чудеса, а силы принимать решения...

— Т-т-т! — что-то напомнил ему Имант.

— Ага, слышу, — согласился Таир и сказал непонятно кому: — Добро пожаловать! Как видите, я уговор выполняю.

Потом он подошел к Бричу. Тот, видно, все же что-то учуял — хотя мог метнуться и направо, и налево, вжался в стенку.

— Ну, приятель, извини, — сказал ему Таир. — Вреда от тебя было больше, чем пользы...

Он положил руки на виски нереалу, беззвучно заговорил — и мне вдруг показалось, будто время остановилось. Какая-то вибрация медленно перетекла по вытянутым рукам от головы Брича к плечам Таира.

— ...ныне, и присно, и во веки веков, — услышал я. — Аминь, аминь, аминь.

Таир заклял инкуба. Он разделил сущности, одну из них забрал и заклял, а другую, тульпу, оставил на произвол судьбы.

Тульпа словно ожила. Она отлепилась от стены, огляделась...

— Хозяина ищет, — заметил Таир. — Нет, приятель, это не я.

— И не я! — мне меньше всего на свете хотелось иметь дело с этим микролептонным чучелом. А Вася просто делал рукой вот этак — мол, чего пристаешь, я сам без хозяина мыкаюсь, то есть без хозяйки...

— Т-т-т-т-т! — сказал тульпе Имант и показал ей пальцами козу. Шуточки у ясновидца были весьма примитивные.

Вдруг тульпа сделала жест — словно отпихивала от себя нечто незримое.

— Спокойно, Валентин, спокойно, — произнес Таир, отступая от двойника и поворачиваясь к Башарину, который в этот миг был точной копией тульпы. — Это скоро кончится. Ведь Жуков не умеет долго удерживать микролептонный кластер. И даже не знает, что именно сейчас это нужно делать.

Я посмотрел на Башарина — и ужаснулся. Ходок-стрелок отмахивался от тульпы — и надо полагать, он первый начал, а тульпа передразнила его, потому что движения их были синхронны и совершенно одинаковы. Жуков же оказался за спиной у Башарина и отгораживался им от своего создания в полнейшей панике.

— Чего это он? — Башарин и без того был здорово напуган, а поведение тульпы окончательно его ошарашило.

— Ему так положено, — усмехнулся Таир.

— Да-а? Положено?

Говорят, загнанная в угол кошка становится опаснее льва. С отчаянием обреченного Башарин бросился на тульпу с намерением дать ей в ухо. И та устремилась вперед, и у обоих кулаки рассекли воздух, а бойцы рухнули друг другу в объятия. И отскочили, и присели в какой-то несуразной стойке, таращась друг на друга безумными глазами.

Тут Жуков завизжал, так завизжал, что сам себе заткнул уши, но все равно продолжал звенеть.

Башарин резко повернулся к нему, тульпа, естественно, тоже.

Решив, что наконец-то его за все подвиги нереала будут бить, Жуков помчался прочь — наискосок через полигон, с риском грохнуться в канаву или яму.

Башарин, вдруг вспомнив, что ему велено пасти “дружбана”, но не сообразив, что эта деятельность уже никому более не требуется, крикнул Васе “Щас!” и кинулся вдогонку. Тульпа, так же нелепо размахивая руками, — за ним!

— Т-т-т! — обрадовался Имант и выкинул шесть пальцев.

— Шесть минут? — спросил я. — Шесть дней? Шесть с половиной недель? В шесть утра? В шесть часов вечером после войны? Шесть километров?..

— Башарин не выдержит шести километров, — Таир был очень недоволен бегством. — Вот ведь идиот! Шесть часов, разумеется. У нее ведь имеется остаточная энергия инкуба.

— И все это время тульпа будет таскаться за ними следом? — поинтересовался Вася.

— Похоже на то...

Раздался женский смех. До сих пор я только в книжках читал, что он бывает серебряным, а вот теперь сподобился услышать.

— Это что еще такое?! — возмутился Васька. — Лирайт, ты?

— Нет, — сказал Таир. — Это Ребалиань Адинурада, суккуб. И с ней Семнерим Астафагор, инкуб, если не ошибаюсь.

— Да, мы убедились, что ты выполняешь уговор, Таир Афроластериск, — отвечал женский голос. — Как там чувствует себя Ассарам Кадлиэль?

— Одно могу сказать совершенно точно — не поумнел.

— Мы на это и не надеялись... — Ребалиань Адинурада вздохнула. — Ну что же, теперь поступай, как знаешь...

Там, где только что стоял нереал, на стене обозначилось светлое пятно, по нему пошли тени — и я увидел женское лицо такой ослепительной красоты, что ни один живописец не нафантазировал бы. Казалось, там стоит женщина, закутанная в черный бархатный плащ, и лишь длинная вьющаяся прядь темно-рыжих волос свисает ей на грудь.

Я впервые видел живого суккуба и должен сказать, что никакого страха не испытал, а лишь желание избавить Ребалиань Адинураду от совершенно ненужного ей плаща...

— Т-т-т! — затарахтел вдруг Имант. — Т-т-т-т-т-т-т-т-т-т!

При этом он тыкал пальцем в Ваську.

— Вот такая идея нас осенила, — сказал Таир суккубу. — Ну, кто лучше будет охранять Ассарама Кадлиэля от покушений самозванца Корнофора, чем следователь угрозыска? Причем вполне сознательно?

По прекрасному лицу пролетели настроения — сперва удивленно приоткрылся рот, потом в глазах засветилось понимание, и, наконец, губы раздвинул восторг!

— Быть по сему! — сказала Ребалиань Адинурада.

— Быть по сему! — подтвердил Семнерим Астафагор.

— Быть по сему! — весело согласился Таир. — А вы как, Игорь Петрович?

— Vox populi — vox dei, — отвечал я, присоединяясь к большинству, но пока не понимая, зачем я это делаю.

— Тогда приступим! — Таир протянул к Ваське руки.

— Ты что? С ума сошел?! — заорал следователь Горчаков в таком ужасе, за какой полковник Сорокин был бы вправе уволить его с занимаемой должности.

С бешеным тарахтеньем Имант схватил его в охапку.

Васька вырывался, матерясь, но я же понял, что тут затеяли! Я облапил Ваську с другой стороны, мы оба, можно сказать, на нем висели, а когда на человеке висят два центнера живого груза, то шевелиться ему весьма затруднительно.

Вдруг нас обоих шарахнуло электрическим разрядом. Мы отлетели от Васьки и едва удержались на ногах.

Следователь Горчаков стоял ошалевший, взъерошенный и почему-то ощупывал себе грудь.

Мне вдруг стало безумно жалко Ваську — таким растерянным я его никогда не видел...

— Слияние полное, — сказал Таир. — Я даже не думал, что так бывает.

— Так кто я теперь? Нереал? — спросил Васька таким голосом, каким говорят: ну, все кончено...

— Нет, теперь ты — человек, — убежденно произнесла Ребалиань Адинурада. — Таир Афроластериск, скажи ему...

Но Таир молчал.

Очевидно, совместить инкуба с тульпой было проще, чем сказать образовавшемуся человеку: отправляйся-ка ты, друг сердечный, к женщине, которая тебя такого придумала, и по крайней мере скажи ей спасибо...

Очевидно, на правах давнего приятельства сделать это следовало мне.

— Вася, — сказал я. — Две кавказские овчарки — это, конечно, здорово, но..„но... но лучше, чтобы рядом кто-то был...

Васька смотрел в землю.

— Не могу, — вдруг признался он. — Как это: я — к ней?.. Здрасьте, фантазия ваша прибыла, прошу любить и жаловать?

— Можно и так! — безумно довольный, что он допустил в свою упрямую голову эту мысль и теперь с ней разбирается, воскликнул я. — Столько их, бедных, мечтает, что придуманный жених явится! Вот у одной пусть и сбудется.

Таир просто молча смотрел на Ваську.

Я всмотрелся в лицо мага. Нет, Таир не просто смотрел. Он... приказывал. Ступай, приказывал, к женщине, которая тебя создала и ничего ради тебя не пожалела! И докажи, что ты этой женщины стоишь.

Или мне показалось?

Или мальчишкам такие штуки в голову не приходят?

— Да ты не волнуйся, она же все понимает! И, если она тебя такого придумала, значит, ты такой ей нравишься! — продолжал внушать я. — Вот я бы пошел, честное слово!

— Посмотрел бы я на тебя, если бы ты был тульпой! — огрызнулся Васька.

— Ну и что, что я не тульпа? Думаешь, мне поэтому легче живется? Да, может, лучше быть тульпой, которую выпустил хороший человек, чем человеком, у которого все наперекосяк! — выпалил я.

— А с чего вы взяли, Игорь Петрович, что не являетесь тульпой? — вдруг спросил Таир, он шутил, я всей душой верил, что он шутит, но прозвучало как-то тревожно...

— Ну... Всю б-б-биографию п-п-помню... У меня б-б-бабушка есть... П-п-подтвердит!.. — вдруг не заговорил, а забормотал я.

— Т-т-т-т-т! — раздалось над ухом.

Я резко повернулся, имея на устах фразу о недопустимости передразнивания заикающегося человека, и вдруг вспомнил, что Имант иначе не умеет.

Цыган погладил меня по голове.

И на круглой физиономии была жалость.

— Поразмыслите же о сем! — поучительно произнес Таир. — А нам пора. Это дело мы сделали — не так ли, коллега?

— Т-т-т! — согласился Имант.

— А другие дела остались. Василий Федорович! Васька не желал разговаривать с Таиром, он даже демонстративно отвернулся.

— Василий Федорович! — повторил Таир. — Я маленьким очень любил с цветами на подоконнике возиться. Они у меня всегда здорово росли. Я уже потом понял, почему. Но росли и сорняки, зазеваешься — такая крапива вылезет, прямо как дерево. И мне всегда было до слез жалко ее выпалывать. Но если не выполоть крапиву — погибнет другое растение, вся вина которого в том, что оно само не умеет защищаться. Я очень давно понял, что когда-то придется приступить к прополке крапивы...

Он повернул голову направо, к Иманту, повернул налево, к Ребалиань Адинураде.

— Ну, вот... Вот мне и придется этим заняться. Я не хотел, честное слово. Просто иначе нельзя. Вы же этим занимаетесь? Ну вот — и мне придется. Пошли, коллега. Ребалиань Адинурада, Семнерим Астафагор, вы довольны? Договор соблюден?

— Более чем соблюден, если ты идешь убивать нашего врага, — отвечал мужской голос. — Об этом мы не просили.

— Постыдись, Семнерим Астафагор! — вмешалась Ребалиань Адинурада. — Пусть не будет у тебя в жизни удачного поиска, если ты сейчас бросишь Таира Афроластериска! Ведь он — один, а их — много!

— Удачи! — сказал Таир, сделал знак Иманту, и оба направились прочь.

Я же остался стоять, разведя руки, словно монумент изумления.

Лицо на стене исчезло, словно закрылось бархатным плащом, и две тени полетели следом за Таиром и Имантом, два тающих голоса продолжали перебранку, и вдруг до меня донесся звон оглушительной оплеухи.

Но мне было не до инкубовских разборок — как, впрочем, и Ваське, который вдруг громко вздохнул.

Я — нереал?

Какой же идиот... какая идиотка меня выдумала?..

Вдруг меня осенило — я знаю эту идиотку! Я с первых дней своих ее знаю! Она восторженно нянчила меня, когда еще только ушла на пенсию из школы, где сорок пять лет преподавала литературу, в том числе десять лет — еще и историю! Она собрала дома огромную библиотеку и пропитала меня ароматами стихов, нафаршировала историческими фактами, прошпиговала меня латинскими цитатами!

Бабуля!!!

Стоило этой мысли оформиться в слово, Имант резко повернулся. Тыча в меня пальцем, он захохотал. И стал пихать Таира, чтобы и тот присоединился к веселью.

Таир повернул голову — и я увидел улыбку.

У него была светлая улыбка! Улыбка взрослого, который, уходя заниматься своими опасными делами, наблюдает за серьезной деятельностью младенца.

Так он пошутил?

Или все-таки не пошутил?

Такое вот недоумение...

Что-то в жизни завершилось, но завершилось формально. Ибо точку ставит только смерть, твоя собственная. А с нами произошло нечто странное, после чего, хотим мы этого или не хотим, нужно как-то жить дальше. В прежнем мире, но в новом качестве.

Ваське — так уж точно!

А мне? Я-то кто? Откуда я? Зачем я? И, главное, кому я такой нужен?

Поразмыслите же о сем...