— Быстро среагировали, — произнёс Инспектор.
— Видимо, развернули новую систему пространственного контроля, — предположил пилот. — Порог распознавания повышен минимум в полтора раза.
Планету окружала сеть спутников автоматов, призванных засечь и уничтожить любой неопознанный объект искусственного происхождения, не обозначивший свою принадлежность.
Пилот начал запрашивать службы контроля внешнего пространства Химендзы о посадке. Звездолёт вёз официального дипломатического представителя Галактического Содружества — Инспектора. Тот относился к категории людей, люто ненавидимых лично Звездоликим — а такой чести удостаивался далеко не каждый. Обычно окружающих диктатор воспринимал как муравьёв, которых походя не грех и раздавить. До его личной ненависти надо было дослужиться. Не раз просыпался Кунан ночью в холодном поту, услышав во сне знаменитую фразу, произнесённую Инспектором: «Галактическим законом ядерные взрывы отныне у вас запрещены».
Кунан с удовольствием растерзал бы Инспектора, спустил бы на него своих верных псов. Но где-то на уровне орбиты четвёртой планеты висят спутники-невидимки, которые погасят взрыв любого ядерного устройство. Где-то во многих световых годах отсюда расположены базы Сил Содружества, готовые послать боевой флот после нападения на официального посла — закон позволял это. Пока не найдено «Сокровище Дзу», пока чужакам не подготовлен достойный отпор, Кунан вынужден копить, лелеять свою ненависть, бережно собирать её, как росу в пустыне, чтобы потом выплеснуть разом, чтобы обрушиться на недругов всей своей мощью. Так что Инспектора он встретит, как старого друга.
— Пора. Через два часа пристыкуется корабль со встречающими, — произнёс Инспектор, когда с военной станции Химендзы пришло подтверждение об опознании дипломатического корабля и поступили инструкции о коридоре движения, координаты встречи со встречающим кораблём.
Он освободился из пут кресла и воспарил над ним на миг, потом прилип к полу.
Лаврушин последовал ему примеру. Он поправил на рукаве зелёного комбинезона голографическую эмблему, на которой был изображён оскалившийся белый тигр — символ «Службы спокойствия». Широкий золотистый пояс непривычно оттягивала кобура с электромагнитным пистолетом.
Катер представлял из себя диск диаметром около пяти метров. Он стоял в гнезде в стартовом блоке. Пилот забрался внутрь, и за прозрачным куполом было видно, как он нацепил на голову контактный обруч, откинулся в кресле, прикрыв глаза, его сознание синхронизировалось с системами катера.
— А если нас засекут радары? — с опасением спросил Степан.
— Это диверсионный катер, — отмахнулся Инспектор. — На Химендзе нет таких радаров, чтобы засечь эту машину.
Пилот за колпаком махнул рукой, показывая — пора.
— Ну что, — как-то неуверенно произнёс Лаврушин. — Мы поехали?
Инспектор совсем по-земному порывисто обнял землян, потом смахнул набежавшую слезу — не хватало только белого платочка, чтобы помахать вслед.
— Мы ещё увидимся, — заверил он.
Люк катера закрылся. Тяжёлые створки двери стартового блока скрыли Инспектора, отрезали землян от прошлого и открыли путь в зыбкое, неспокойное будущее.
Поползла в сторону плита, и в стартовый бункер ворвался космический холод, оставшийся кислород заклубился холодными хлопьями.
Катер сорвался в пустоту и, уходя по широкой дуге от корабля, через несколько мгновений набрал огромную скорость. Через три минуты семнадцать секунд, покрыв расстояние в миллион километров, он рывком сбросил скорость до орбитальной. А потом окунулся в атмосферу.
Происходило это в куда большем темпе, чем посадка летающей тарелки на Танию. Лаврушин знал, что манёвр опасен, требует от пилота полного единения с машиной и огромного мастерства. Катер-разведчик — как норовистый конь, он может многое, но терпит только сильного ездока.
Камнем падающий диск на миг замер над землёй, затем падающим листом спланировал на поляну. И завис в тридцати сантиметрах от поверхности.
Пилот, гордый отличной работой, подмигнул Лаврушину. Тот улыбнулся в ответ.
Земляне спрыгнули на мягкую землю. Пилот махнул рукой и на русском языке произнёс:
— Удачи.
— Двадцать процентов — наши, — кивнул Лаврушин. — Мы их не упустим.
— Твоими бы устами… — мрачно добавил Степан.
Серый катер неторопливо поднялся к верхушкам деревьев, замер на секунду, а затем исчез. Он с места набрал космическую скорость. И теперь — будто и не было его вовсе. А всегда было лишь низкое хмурое небо. Ниточка, связывающая землян с Танией, а через неё и с Землёй, оборвалась.
— Смотри, — присвистнув произнёс Лаврушин.
Только сейчас он обратил внимание на то, что поляну, на которой они высадились, окружает берёзовый лес. Это походило на какое-то наваждение. Казалось, пройди километр, и выйдешь к железнодорожной станции, к которой, стуча колёсами, подойдёт добрая зелёная московская электричка, в неё хлынут с корзинами и сумками на тележках дачники и огородники, и вскоре впереди замаячит Москва.
— Лаврушин, ты готов прослезиться от умиления, — ухмыльнулся Степан.
— Ну и готов. И что?
— Это не подмосковный лес. И мы не под Москвой.
— Спасибо, глаза открыл, — криво улыбнулся Лаврушин, встряхнул головой, отгоняя наваждение. Нет никакой железной дороги. Нет электрички. Нет Москвы. Есть Джизентар!
Он нагнулся и сорвал василёк, понюхал его. Тот пах, как и положено васильку.
— Нашёл время букетики собирать, — занудил в привычной манере Степан. — Надо шоссе искать.
Лаврушин на миг застыл. А потом прикрикнул:
— Прячься!
— Что?
— Быстрее!
Теперь и Степан слышал нарастающий низкий гул.
Друзья едва успели укрыться за деревьями. Над лесом неторопливо проплыл пузатый, жёлтый, похожий на жирного шмеля патрульный вертолёт с эмблемами «тигров Кунана» на боку и на плоском брюхе.
— Разлетался, — нахмурился Степан, провожая вертолёт недобрым взглядом.
— Патрульный… Ну что — двинули?
— Двинули.
Всё рассчитано. До шоссе — километр. А там любая машина обязана остановиться по требованию офицеров Службы спокойствия. В городе они находят охраняемый сектор, там есть магистраль Тубула Грозного, названная в честь безвременно ушедшего из жизни соратника Кунана. Злые языки говорили, что тот оставил сей мир не без участия хозяина. Там возвышается роскошный трёхэтажный особняк с хрустальным водопадом. В этом особняке земляне обретут убежище.
Идти было трудно. Лес был дикий и запущенный. Приходилось переступать через гнилые коряги, поросшие тонконогими поганками и мхом. Лаврушин бросал опытный взгляд — для него, заправского грибника, здесь был настоящий рай: грибов видимо-невидимо, а желающих их собирать нет.
— Мухомор, — ткнул носком Степан гриб, действительно походивший на мухомор.
— Ну да, полосатый, — едко заметил Лаврушин.
— Ну и полосатый.
— Вот чёрт, — Лаврушин едва не упал — споткнулся о ржавый, в форме коленвала, кусок металла. Похоже, след былых сражений.
Вскоре они забрели в колючие заросли. Лаврушин, медведь неуклюжий, опять споткнулся и оцарапал о колючки лицо.
Заросли вскоре закончились. Друзья преодолели овраг с радостно журчащим внизу прозрачным ручейком, в котором возился зверь, похожий на енота. Вышли на просёлочную дорогу. Она была ухабистая, размокшая, вся в лужах, разбитая траками.
— Чёртова чаща, — выругался Степан, почувствовавший облегчение, что они выбрались. Он испачкал колено в грязи. По щеке Лаврушина шла царапина.
— Помолчи, — поднял руку Лаврушин и огляделся. Что-то ему не нравилось здесь. Что?
А не нравился ему запах машинного масла.
Сбоку, из зарослей, раздался лязг, и на дорогу, разбрызгивая лужи и грязь, стремительно поползла боевая машина.
Неприятности — вещь мистическая. Они то ходят косяком, как селёдка в море. То забывают о тебе на время. Одних они преследуют с садистской настойчивостью всю жизнь. Других оставляют в покое, но в момент наибольшего расслабления вдруг обрушиваются паровым молотом и раздавливают беднягу.
Лаврушин сразу понял — неприятности начались. Он имел на них нюх. Теперь они пойдут одна за другой.
Броня боевой машины отливала синевой, на куполе щерились два ЭМ-пулемёта и скорострельная малокалиберная пушка. На броне сидело двое солдат.
— Стоять! — пронёсся усиленный мегафоном грубый голос. — Стоять или стреляем!
Желания стоять у землян не было. И его не могла пробудить даже недвусмысленная угроза.
— Бежим! — крикнул Лаврушин и, пригнувшись, сорвался с места.
Земляне неслись, не обращая внимания на колючие кусты, на свист ЭМ-пулемёта и срезающие кусты пули. Над лесом летели ругань и угрозы. Бронемашина поползла в кустарник, и вдруг забуксовала правой гусеницей, провалившись в подземную пустоту. Она начала вращаться на месте, ломая кусты. Когда выползла обратно на дорогу, беглецов и след простыл. Солдаты не горели желанием преследовать их пешком.
Земляне бежали, сколько могли. Наконец, Лаврушин упал на землю и часто задышал, как дворняга в жару. Степан обхватил ствол берёзы руками и тоже не мог отдышаться.
— Что творится, а? — наконец немножко восстановив дыхание воскликнул Степан.
— Наверное, «тигры» проводят какую-то операцию, — предположил Лаврушин. — Ищут кого-то?
— А почему палят по своим? Или на нас форма не та?
— Та форма, — Лаврушин задумался. Но в голову ничего не приходило. Он вынул небольшой планшет компьютера, нажал на кнопку, вывел на экран карту местности, ткнул в неё. — Мы сейчас здесь.
— И что?
— Надо уходить в Дикий Лес. Нам к шоссе теперь дорога закрыта.
Дикий Лес располагался в стороне противоположной от той, куда надо землянам. Когда-то там были сельхозугодья. После последней Большой Войны с ядерными бомбардировками люди стали оставлять посёлки, деревни, города. Лес наступал на пастбища и ржаные поля, поглощал их, отвоёвывал то, что люди забирали у него на протяжении веков. Окончательно он утвердился, когда появилась искусственная пища. На большей части территории планеты воспряла кишащая животными чащоба. Дикий Лес у Джизентара тянулся на сотни, если не тысячи, километров — розовая мечта земных экол