она улыбнется или даже заплачет от благодарности. Сердце Мод радостно забилось, переполненное приятным чувством человеколюбия.
Биржа труда выплатила Стэнли пособие по безработице гораздо больше той суммы, которую он назвал Вере. Ему самому нужны были деньги, ведь на таблетки «Стань стройной» уходило целое состояние, а, кроме того, Стэнли не хотел мозолить глаза Мод и почти каждый день ходил в кино. Надеясь, что к этому времени ее здоровье заметно ухудшится, Стэнли испытывал горькое разочарование, когда наблюдал, как, вместо того, чтобы дряхлеть, она становилась все крепче, жизнерадостней и даже моложе с того момента, как он начал пересыпать тюбики с сахарином в пузырек молланоида. Если бы только она больше двигалась, чаще ходила на прогулки или таскала тяжести. Кровяное давление вряд ли способно подняться от того, что она пишет письма
Вернувшись домой в тот вечер после приятно проведенных трех часов в кинотеатре, демонстрировавшем фильмы ужасов, он сразу понял — что-то происходит. Эти двое сговорились о чем-то, возможно, именно о том, чего он больше всего боялся — Мод убедила Веру бросить его. Они оборвали разговор, как только он вошел через черный ход. Вера, похоже, плакала
— С часу дня на ногах, — сказал он. — Обошел все улицы в поисках работы. — Работу не так-то легко найти, если ничему не учился, — сказала Мод. — Неужели тебе ничего не могут подобрать на бирже?
Стэнли принял чашку чая из рук Веры и мрачно покачал головой.
— Что-нибудь обязательно подвернется, дорогой.
— А ему все равно, не так ли? — сказала Мод. — У него ведь есть кому о нем заботиться. Ты уже отдал Ви свой долг?
С тех пор как Стэнли начал подменять лекарство Мод на сахарин, он старался держаться с ней помягче: называл ее «ма» и не спорил, какую смотреть телепрограмму, хотя это было ему не по нутру. Но сейчас самообладание его подвело.
— Не лезьте не в свое дело, Мод Кинауэй. Это касается только нас с женой.
— Все, что касается Веры, касается и меня. Эти деньги она заработала своим трудом. Разве тебе не приходилось слышать про «Закон о собственности замужних женщин»? Принят парламентом в тысяча восемьсот семьдесят каком-то году. Уже более ста лет женщина имеет право на собственность.
— Вы, наверное, сидели на Галерее для женщин[4], когда принимался этот закон, — съязвил Стэнли. Кровь прилила к лицу Мод.
— Неужели ты так и будешь сидеть и позволишь ему говорить мне такие вещи, Вера?
Вера вовсе не сидела. Она моталась между столовой и кухней с тарелками.
— Я так привыкла к вашим перебранкам, — не совсем искренне сказала она, — что теперь просто не слышу их. Давайте за стол. Вы же хотите поесть и убрать до «Аллеи Августы»?
Обиженные и возмущенные, Мод и Стэнли уселись за стол. Ни один из них не ударил палец о палец за весь день, и их нерастраченная энергия проявлялась во взглядах и в том, с каким пылом они дружно набросились на еду. Вера съела лишь кусочек сосиски и немножко пюре. Последние дни она вообще ела плохо и начала даже подумывать, не права ли Мод, заявляя, что она на грани нервного срыва. За ночь она не успевала отдохнуть, и по утрам была такой же усталой, как и вечером. Визит тетушки Этель на бесконечно долгий уик-энд тоже не прибавит ей здоровья. Мод наверняка поднимет большую суету для ублажения лучшей подруги — чистая скатерть на стол каждый день, домашняя выпечка, потом, конечно, нужно будет приготовить комнату для гостей.
Мод, должно быть, угадала ее мысли (впрочем, она сама целый день не думала ни о чем другом), потому что, накладывая себе вторую порцию пюре, поинтересовалась:
— Ты уже сказала Стэнли?
— Когда бы я успела? Я и домой-то вернулась всего полчаса назад.
— А что она должна была мне сказать? — спросил Стэнли.
Мод проглотила две таблетки и скроила гримасу:
— У нас недолго поживет моя подруга Этель Карпентер.
— Что такое?
По правде сказать, Стэнли испытал огромное облегчение, услышав, что дело всего-навсего в этом. Ведь он ожидал объявления об отъезде Веры. Теперь, когда большая беда хотя бы на какое-то время отступила, меньшая привела его в ярость, он вскочил, отшвырнув назад стул, выпрямившись во весь свой рост в пять футов пять дюймов.
— Всего на два или три дня, — сказала Вера.
— Всего? Всего два или три дня? У меня и так неприятностей по горло — работы нет, покоя в собственном доме тоже нет, и вы говорите, я должен терпеть эту старую корову…
— Как ты смеешь! Как ты смеешь произносить бранные слова в моем присутствии! — Мод тоже вскочила на ноги, сжав палку в руке. — Этель приедет сюда — вот и весь сказ. Мы с Верой так решили, и ты не можешь нам помешать. Вера, если бы захотела, завтра же могла выставить тебя из дома в чем есть.
— А я, — зарычал Стэнли, придвинувшись к ее лицу, — мог бы сдать вас в богадельню. Я совсем не обязан терпеть ваше присутствие, и никто не в силах меня заставить.
— Преступник! — завопила Мод. — Уголовник! Свинья!
— Я отвечу тем же, Мод Кинауэй. Подлая старая ведьма! Злобная стерва!
— Ленивое, никудышное ничтожество!
Наблюдая за ними со своего места на кончике стола, Вера решила, что еще минута — и посыплются удары. Вера подумала, если они в самом деле передерутся, если даже поубивают друг друга, сама она останется такой же безвольной, бесплотной и опустошенной и не почувствует ничего, кроме холодного отчаяния. Вера поднялась с достоинством, какого они до этой минуты никогда в ней не замечали, и заговорила ровным, бесстрастным голосом, как Верховный судья:
— Успокойтесь и сядьте. — Они замолкли и повернулись к ней. — Спасибо. Хоть раз каждый из вас сделал то, что я прошу. Я вам должна кое-что сказать. Или вы научитесь жить, как приличные люди… — Мод застучала палкой. — Мама, прекрати. Я сказала: или вы научитесь вести себя, или я уйду. — Вера отвернулась, заметив торжествующий огонек в глазах Мод. — Нет, мама, не с тобой, впрочем, и не со Стэнли. Я уйду одна. Этот дом ничего для меня не значит. Я могу заработать себе на жизнь. Бог свидетель, мне давно уже приходится это делать. Вот так. Еще один скандал — и я собираю вещи. Я не шучу.
— Ты же не бросишь меня, Ви? — заныл Стэнли.
— Ничего подобного, брошу. — Ты меня не любишь. Если бы не моя зарплата и… то, что когда-нибудь перейдет мне от мамы, только бы я тебя и видела. И ты, мама, тоже меня не любишь. Тебе просто нравится быть хозяйкой, влезать в чужую жизнь и верховодить. Всю жизнь ты поступала по своему, а тут впервые тебе противоречат, и ты не можешь стерпеть, когда кто-то платит тебе той же монетой.
Вера замолкла, чтобы перевести дыхание, и пристально посмотрела на лица огорошенных слушателей.
— Да, видно, я сразила вас обоих. Так не забудьте мои слова Еще один скандал — и меня здесь не будет. И последнее. Мы примем здесь тетушку Этель, но не потому, что ты этого хочешь, мама Потому, что я этого хочу. Она моя крестная, я люблю ее и потому, что это мой дом, как ты не устаешь повторять. А сейчас мы включим телевизор. «Аллею Августы». Можешь смотреть спокойно, мама, Стэнли тебя не потревожит. Он знает, мое слово твердо. После этого Вера ушла на кухню, и хотя она одержала победу — заставила их замолчать, и сейчас они сидели с недовольным видом перед телевизором, — она уронила голову на стол, зашедшись в рыданиях. Не в пример Мод, которую отличала безжалостная нечувствительность, Вера быстро теряла решительность, и этим она была похожа на отца. Она даже сомневалась, хватит ли у нее сил осуществить свою угрозу.
Вскоре Вера перестала плакать, вымыла чайную посуду и отправилась наверх. Там, сев перед зеркалом, она внимательно разглядела свое отражение. Слезы ее не красили. Красные пятна, конечно, выступили сейчас, но вот морщины всегда на месте, как и коричневые тени под глазами и проседи в желтовато-серых тусклых волосах, которые когда-то были золотыми.
Понятно, почему Стэнли больше не любит ее, почему теперь он целует ее, только занимаясь любовью, да и то не всегда. Ей припомнились послеполуденные часы, проведенные ими в деревне, в лондонском пригороде, среди вересковых пустошей, когда они еще не были женаты. В тот год она зачала ребенка, который умер, так и не родившись. Теперь кажется — это была другая жизнь, а мужчина и женщина, которых тянуло друг к другу до боли и которые вместе задыхались в высокой траве под деревьями — другие люди.
Странно, как много значит страсть для молодых. Рядом с ней ни благоразумие, ни сходство характеров, ни надежность не имеют значения. Как тогда они со Стэнли смеялись над Джеймсом Хортоном с его банковским счетом, походами в церковь и скромными претензиями. Сейчас он, наверное, уже управляющий банком, подумала она, живет в хорошем Доме, женат на приятной женщине, которой едва за сорок, тогда как она и Стэнли… Она растратила жизнь попусту. Если бы они сейчас встретились с Джеймсом, он не узнал бы ее. Она горестно уставилась в зеркало на отражение потрепанной, никому не нужной женщины.
А внизу Мод и Стэнли смотрели «Аллею Августы». Старуха самодовольно улыбалась, победное выражение не сходило с ее лица, а зять оставался бесстрастным — он ждал своего часа.
5
У каждого есть своя отдушина, своя панацея: наркотики, спиртное, табак или более дешевое и невинное развлечение — постоянная и почти до автоматизма доведенная привычка читать легкие книжки. Стэнли любил и выпить, и покурить, когда мог себе это позволить, да и книги читал постоянно, но истинное и неизменное утешение в жизни он находил, только когда решал кроссворды. На его книжной полке в спальне стояли почти все сборники кроссвордов, выпущенные в мягких обложках, а также более полные и солидные ежегодники рядом с толковым словарем «Чеймберз», довольно засаленным и потрепанным от частого пользования. Но пустые квадратики в этих книгах были давным-давно заполнены, к тому же книжные головоломки доставляли Стэнли меньшее удовольствие, чем ежед