— Понимаю, что я всего лишь расходник, но…
Тирликас вскинул голову, посмотрел мне в глаза.
— Расходник — ха! — не сдержал эмоций Витаутыч. — Ты решил не ехать? Это твое право. Что ж, ты слишком ценен, чтобы рисковать тобой, никто тебя на буксире туда не потащит. Можешь вообще отказаться выезжать за границу.
Он отвернулся, устремив взор вдаль и продолжил:
— Я понимаю, Саша, что ты чувствуешь. Решение за тобой. Нет значит нет. Просто знай, что будущее меняется. Узнав о предсказании Гусака… К слову, его прогнозы сырые, ни одно предсказание не сбылось на сто процентов. Так вот, узнав об этом, мы удвоим… Нет, утроим охрану и будем предельно осторожными.
Воцарилось молчание, я покрутил в руках глушилку, стоявшую на столе, и поставил ее на место. Кому суждено разбиться, тот не утонет. А мне — что суждено? Я мечтал помочь Советскому Союзу победить на чемпионате мира. Если не победить, так хоть в четвертьфинал выйти — уже радость будет! Такова была моя цель.
Потом выяснилось, что я — сверхценный человек-вай-фай, который пробуждает в светлых юношах и девушках скрытые таланты.
Что же получилось в реальности? На чемпионат мира я все-таки еду, но как болванка, сидящая на скамейке. Потому что феерить будет Акинфеев, и он же станет надеждой и опорой отечественного футбола. Выпустят ли меня на раму? Вопрос. В Англии — выпустили, как будет сейчас — непонятно. Выходит, я буду рисковать жизнью непонятно за что. Точнее, понятно: за то, что в мои планы изначально не входило.
Я представил, что окажусь от мечты и останусь дома. Скажу Рине: так, мол, и так, предупредили о возможном покушении, так что сижу дома, дрожу от каждого пука, ем борщи и отращиваю пузо.
С таким раскладом и в Европу мне нельзя! Потому что Гусак не знает, где будет покушение: в Америке или в Европе. На воротах отдуваться придется Васенцову, и шансы «Титана» стремятся к нулю, а родная команда мне куда дороже национальной сборной. А если буду участвовать только в Лиге Европы, риск такой же! Меня с таким же успехом могут прихлопнуть и там.
Не ехать в Европу я не могу. Значит, бессмысленно игнорировать чемпионат мира.
Вроде как все логично: нужно делать то, ради чего я пришел в этот мир. Но это будет предательством по отношению к Рине. Если промолчу сейчас, получится, что я променял семью на карьеру. Но если скажу и облегчу совесть…
Жена, конечно же, погонит меня на чемпионат. Но уже не как на игру будет провожать, а как на войну, и, пока я там, будет в напряжении, что в ее положении вредно. Как ни старайся, не получится быть с ней честным — для ее же блага.
Сразу же пришли траурные мысли и желания: например, оставить предсмертное послание Рине и малышу. Вырастет — увидит, что отец его любит. Хотя любит ли, если поступает так?
Семья или мечта? Нет. Мечта или мечта?
Все время, пока я думал, Тирликас молчал. Когда молчание затянулось, он повторил шепотом:
— Там у нас тоже есть осведомители. Мышь не просочится… Ума ни приложу, зачем убивать — спортсмена? Для устранения конкурента это слишком.
Я усмехнулся:
— А вы представьте, что осведомители есть и у них, и они узнают, кто я на самом деле и зачем к ним приехал. Вспомните Шуйского — свой в доску был, для «Титана» много сделал, но оказался предателем и чуть вас под монастырь не подвел. А сколько их, таких Шуйских!
— Нет. О тебе знаю я и… сам знаешь кто. В себе я уверен на сто процентов. В нем — тем более. Вдруг это просто холостое видение? Так тоже бывает. Но, согласен, надо перестраховаться, и теперь мы вооружены. Так ты принял решение?
— Им меня не запугать, — без особой уверенности сказал я.
— Вот и славно.
Тирликас встал.
— Идем к парням.
И мы пошли в зал, но веселья не получилось. Я изо всех сил старался улыбаться и шутить, но Рина чуяла неладное, поглядывала косо, а я все больше загонял себя в тупик. Что касается «титанов», каждый был так занят собой, что не заметил перемены моего настроения.
Когда приехали домой, Дарина, на снимая шубы и сапог, спросила с порога:
— Что случилось? На тебе лица нет! — Она провела холодной рукой по моей щеке. — Верните моего Сашу!
— К сожалению, я не могу сказать. Ты понимаешь почему.
Как же здорово, что можно просто уйти от ответа!
— Понимаю, — кивнула она.
Я поднес ее руку к губам, укусил за подушечку ладони.
— Так бывает? — задумчиво проговорил я. — Чем я заслужил такое счастье? Мне досталась идеальная женщина! Другая бы уже запытала до смерти или закатила истерику.
Рина встала на цыпочки, и наши губы встретились. Я пробудил внутренний огонь, она ощутила это и тоже включилась. В этот раз страсть больше напоминала океан нежности. Прохладные волны в знойный полдень, накатывающие одна за другой.
Как же многого лишены простые люди! Если бы они испытывали то, что я сейчас, то занимались бы любовью безостановочно. И как же не хочется останавливаться! Все равно я буду сидеть на скамейке запасных, и силы не понадобятся.
Как же не хотелось просыпаться утром, выскальзывать из объятий Рины! Предупреждение Гусака окрасило грядущее приключение кроваво-красным. Но включить заднюю нельзя: я не простой гражданин, вся страна смотрит на меня.
Жена с утра отпросилась с работы и отправилась провожать меня на центральную площадь. Наша троица, я, Микроб и Сэм, могли просто сесть в минивэн и укатить в Москву на пресс-конференцию, после которой мы сразу стартуем в Милан. Но мы теперь — три богатыря, гордость Михайловска, и нас провожали торжественно. Со сцены Семерка, которая замещала первого секретаря горкома, произнесла напутственную речь и похромала прочь. Потом выступил Димидко и пригласил нас на сцену.
Только когда поднялись по ступеням наверх, стало видно, как много людей пришло нас проводить! Шутки ли — впервые футболисты Михайловска играют в национальной сборной!
Впервые за долгое время наша сборная будет биться за чемпионство, да не где-то — на территории давнего противника!
А послезавтра сборная пройдет первое боевое крещение — как не поддержать героев? В газетах о нас так и писали: «Три богатыря» — никто не вникал, что мы будем насиживать просидни на скамейке. Нас с Микробом ради приличия, может, и выпустят, а вот Сэма — очень и очень вряд ли. А вот самого Бекханова этот факт, похоже, не смущал — вон как фантам машет.
Нас провожать пришли и школьники целыми классами, в сопровождении учителей, и студенты, симпатичные женщины и старушки, молодые мужчины, старики и даже инвалиды в колясках. Я в микрофон пообещал вернуться с победой, Микроб спел гимн «Титана», и почти все подпевали ему.
И если раньше, когда нежился в объятиях Дарины, в душу закрадывалась мысль все бросить, то теперь я окончательно понял: обратного пути нет. Слишком много людей в меня верят.
Под рев толпы, щелчки фотоаппаратов, ловя летящие в нас цветы, мы направились к серебристо-белому автобусу с эмблемой «Титана», окруженному нашими парнями, которые приняли на себя натиск толпы, раздавая заранее заготовленные знамена и ленты с автографами.
В автобусе меня ждала Рина, Микроба — Ольга, которая сфотографировала нас втроем, чмокнула в щеку Федора, но он окаменел и отодвинулся. Моя жена обняла меня, прижалась крепко-крепко и поцеловала, будто в последний раз. Неужели она тоже чувствует нависшую надо мной угрозу? Или так только кажется?
Мы с минуту просидели, обнявшись и уткнувшись друг в друга носами, потом она все-таки меня отпустила и убежала. Автобус тронулся. Народ спохватился и побежал следом, проезду, впрочем, не мешая.
В Москве нас встретили сопровождающие, провели на динамовский стадион — сперва в раздевалку, чтобы мы переоделись в красно-белую форму национальной сборной, потом сопроводили в огромный уже знакомый конференц-зал. Основной состав рассадили на сцене: тренеры заняли места за столом, футболисты — отдельно стулья, выставленные в линию.
Запасные такой чести не удостоились. С нами как будто не знали, что делать: на сцене мест не осталось, те, что предназначались нам в зале в первых рядах, оккупировали журналисты, потому нас загнали на плохо освещенную галерку. Только сейчас Сэм понял, что его участь — галерка, и погрустнел. Особенно расстроенным выглядел Кокорин, который привык к славе и все не мог смириться с ролью второго плана. Он словно транслировал мысль: «Только выпустите меня — и я вам покажу кузькину мать! Всем. Догоню и еще раз покажу!»
Пресс-конференция началась. Пожалуй, впервые было обидно, что я не на сцене и запасных не снимают. Больше даже не за себя обидно — за людей, которые в нас верят.
Хотя чего это я? Народная любовь краткосрочна. Когда начнется чемпионат, о нас с Микробом будут вспоминать, только когда мы на поле. Стоит ошибиться — и все, ты чмо кривоногое.
Вопросы были стандартные, я слышал их десятки раз, а Денисов, имевший скучающий вид — так и сотни раз. Но людям нужно было видеть своих героев и верить, что все будет хорошо, эта накачка проводилась — для них.
Длилось мероприятие полтора часа. Набыченный Микроб весь извертелся. Сэм потух. Остальные тоже подустали и с огромной радостью аплодировали, когда все закончилось.
Потом мы отправились в столовую. Коллектив разделился: тренеры отдельно, основной состав сам по себе, и мы, отщепенцы. К нам троим подсел Топчи. Руслан был возбужден перспективой посмотреть заграницу, ведь сведения о западных странах у нас были весьма скудными, и говорил без умолку, с набитым ртом.
У меня воспоминая о загранице были, да, но — из прошлой жизни. Англия этого мира мало отличалась от того, что я вычитал в Интернете. Но расхождения все же имелись. В моем мире, где нет СССР, тоже близился чемпионат мира, но пройдет он без нашей страны. Интересно, какой там состав итальянской сборной? Италия ближе к СССР, чем Англия, и разница с той реальностью должна быть большая.
Если молодые запасные хотели просто посмотреть заграницу, то мне интереснее было сравнить «здесь» и «там», все-таки Звягинцев много смотрел блогеров-путешественников.