Я уже попривыкла, если так можно выразиться, обжилась. Да, условия здесь поганые. И климат дерьмовый. И все же, Нина! Я понимаю, что ты изо всех сил стараешься! Бьешься как рыба, и тебе тяжело, в том числе и материально. Я хочу – и имею право! – участвовать в жизни дочери.
Имею, не спорь! Хотя бы материально, раз ты лишила меня остального…
Нина, прошу тебя, не отправляй мне обратно деньги! Просто пожалей меня! И еще – прошу тебя, подумай про приезд Лизоньки сюда, ко мне. Если ты мне снова откажешь, это будет жестоко.
И помни, Нина.
Именно ты – моя родная, единственная сестра – украла мою жизнь.
Свою жизнь ты, Нина, построила на сплошном вранье. А это нехорошо. Ты не говоришь Лизе правду – и не пытайся меня убедить, что это из благих побуждений.
Даже если бы было так, вряд ли это тебя оправдывает.
Оторопевшая Лиза смотрела на письма.
Как же так?.. Сестры, самые близкие люди! Как разобраться, кто из них прав? Мать или тетка? Кому из них верить? Тетка говорит, что мать ее бросила. Мать пишет, что тетка ее обманула.
Лиза без конца перечитывала одни и те же строки.
«Украла мою жизнь» – что это значит?
И что теперь делать? Предъявить мам-Нине найденные письма, прижать ее к стенке и потребовать объяснений?
Нет, она слишком хорошо знает тетку, – ничего от нее не добьешься, не тот она человек. Заверещит, закудахтает, забурчит и пошлет Лизу куда подальше, а потом и вовсе перестанет с ней разговаривать.
Две недели может молчать, а Лиза будет сходить с ума.
Потому что еще раз, еще глубже, еще больнее почувствует, что никому не нужна.
Надо показать письма Полечке, тете Поле, любимой соседке. Полечка добрая и умная и наверняка знает, в чем дело. Соседи больше чем родственники, вся жизнь на глазах.
Полечка варила на кухне суп. Вкусно пахло мясным бульоном и луковой зажаркой.
По счастью, Ритка была не дома – на занятиях в очередной какой-то секции, которую наверняка скоро бросит.
Ритка записывалась в кружки и секции, мгновенно увлекалась и тут же бросала: постоянством она не отличалась.
Кружок народных танцев сменила на фехтование, фехтование на плавание, плавание на кружок по пошиву мягких игрушек.
Лиза не мечется и ходит в две секции: на вязание, чтобы приодеться, и на кружок рисования. Рисование идет плоховато – таланта не обнаружено. Натюрморты не получаются совсем, пейзажи едва на троечку тянут.
– Перспективы ты не чувствуешь, на колористику как будто вообще плюешь, – возмущался учитель. – Ну да ладно, хочешь – ходи, мне не жалко.
И вздыхал разочарованно, теряя к Лизе всякий интерес.
Но упорная Лиза продолжала ходить. Ей нравилось рисовать: это успокаивало.
А способная ко всему Ритка валандалась по кружкам и успокаиваться не хотела. Но сейчас это было очень даже кстати.
Полечка оглянулась, услышав Лизины шаги.
– А, Лизок! Привет. Хочешь горохового супчика? Будет готов минут через десять!
Лиза мотнула головой.
– Нет, теть Поль. Спасибо. Я… поговорить.
Словно предчувствуя что-то нехорошее, Полечка положила поварешку, вздохнула и присела на краешек стула.
– Ну, говори. А то мне через час на работу.
Лиза протянула ей письма.
Полечка пробежала глазами по пожелтевшим листам.
– И что? – усмехнулась она. – Чего ты от меня-то ждешь?
– Правды, – ответила Лиза.
– Ну, это не ко мне.
Полечка поднялась со стула и повернулась к плите.
– Какой правды, Лизок? Это не моя правда, а чужая. Ищи правды у тех, кому она принадлежит.
– У кого? – усмехнулась Лиза. – У мам-Нины? Ну вы же ее знаете!
– Лиза! – Полечка резко повернулась и посмотрела ей в глаза. – Ну не могу я, понимаешь? Слово дала. Нине слово дала: пока она жива – я молчу. Да и что я знаю-то? Так только, в целом. Общую картину.
От обиды у Лизы перехватило горло.
– Какое слово, теть Поль? О чем вы? – закричала она. – Это же так важно! Вы не понимаете? Я должна знать! Я с ума схожу оттого, что ничего не понимаю! Кроме одного – тетка мне врет!
Полечка устало опустилась на стул.
– Не терзай меня, Лизка. Риткиным здоровьем поклялась, что молчать буду. А это не шутки. Нинка знала, какую клятву просить. А что врет она… Так все врут, Лизочек. Жизнь такая.
Лиза выскочила из кухни.
Вечером был скандал.
Мам-Нина орала как резаная. Лиза оказалась воровкой, врагом в собственном доме, неблагодарной свиньей и даже почему-то стукачкой.
– Какая правда тебе нужна? – кричала мам-Нина. – Какая? Та, от которой тебе расхочется жить? Ты еще ребенок, соплячка! Живи и радуйся! А правда – она никому не нужна, ты мне поверь!
А потом у мам-Нины поднялось давление, заболело сердце и вызывали скорую. Мам-Нина лежала белая и неподвижная, как покойник, а Лиза рыдала и умоляла ее простить.
Давление все не падало, и скорая увезла тетку в больницу.
Ту ночь Лиза не могла вспоминать без содрогания. Какие ей снились кошмары!
Наутро она помчалась в больницу.
Мам-Нина по-прежнему лежала как неживая, мертвенно-бледная, с сухими и бесцветными губами.
Лиза села рядом и никак не решалась взять ее за руку.
Когда принесли обед, мам-Нина проснулась.
Увидев Лизу, она заплакала и отвернулась к стене. А когда Лиза попыталась погладить ее по руке, буркнула:
– Домой иди, уроки учи, нечего по больницам шастать!
И Лиза ушла.
Стоял ноябрь. Бесконечно лил дождь и свистел колючий острый ветер, ошалело разметывая по асфальту последние грязно-бурые листья.
Лиза плелась по улице, и на душе было черно и страшно. Она плакала, не замечая, как капли холодного дождя смешиваются с солеными слезами – не разберешь, где дождь, а где слезы…
Это она виновата. Она довела мам-Нину до такого состояния. А если мам-Нина…
Ой, нет! Этого Лиза себе никогда не простит. Не сможет жить дальше. Какая это жизнь, если из-за тебя ушел человек? Человек, который отдал тебе все?
В тот день она дала себе слово: больше никаких вопросов. Ничто не стоит здоровья близкого.
Кто у нее есть на этом свете, кому еще она нужна?
Новый год встречали как всегда – вчетвером. Полечка наделала разной вкусноты: сварила холодец, нарезала оливье с колбасой, сделала селедку под шубой, напекла пирожков. И все – объедение! А мам-Нина купила шампанское, торт и конфеты.
Смотрели по телевизору «Голубой огонек», обсуждали певиц и актрис, сплетничали, болтали и к двум часам разошлись.
В тот год девочкам впервые разрешили попробовать шампанского.
Ритка говорила, что от него клонит в сон, а Лиза наоборот – так и пролежала всю ночь, кувыркаясь и ворочаясь. От обилия еды ныл живот, во рту было сладко, а на душе муторно, не празднично… Так и промучилась, пока за окном не начало светать…
А перед сном подумала: «Да какая мне разница, что там произошло? Какая она – моя мать, кто мой отец? У меня есть моя мам-Нина, которая растит меня, поит и кормит. И любит так, как умеет. А на остальное мне плевать».
Экзамены за восьмой класс Лиза сдала успешно.
Практика – мытье школьных окон и покраска кабинета биологии – прошла, и в конце июня наступило время каникул.
Обычно они с мам-Ниной ездили в какой-нибудь дальний дом отдыха: ей, как матери-одиночке, давали на работе путевки. В основном это было дальнее Подмосковье, Тверская или Рязанская область, – но однажды путевка была под Тулу.
Казалось бы: и Тула – не ближний свет, и дом отдыха так себе – старый и обшарпанный… Но где-то совсем рядом была Ясная Поляна. Лиза садилась на автобус и доезжала до усадьбы. Бродила по дому-музею, по яснополянскому парку, по яблоневому саду. Сидела на любимой скамейке графа Льва Николаевича, разговаривала с ним и была совершенно счастлива. А вечером, перед сном, читала «Анну Каренину», «Воскресение» и «Детство».
Переписывались с Риткой.
Ритка с Полечкой отдыхали на Рижском взморье. Ритка писала, что прям как «в загранице».
«На улице чисто, в кафе подают взбитые сливки, народ одет потрясно, и на улицах видели саму Быстрицкую и актера Тихонова – такие красавцы! Правда, море холодное, но ерунда же».
«Откуда ты знаешь, как за границей? – отвечала Лиза. – Где ты ее видела? В „Клубе кинопутешествий“?»
Но Лиза скучала по Ритке. Пусть они и цапаются, и обижаются друг на друга, а все равно – самые близкие подруги.
Лиза была счастлива вернуться в Москву: прохлада, родной дом, свои книги, своя чашка, и во дворе рябина зацвела. Мам-Нина на работе, и Лиза дома одна. Хочешь – валяйся и читай, хочешь – сбегай за мороженым, а потом уже валяйся и читай. Хочешь – иди в кино на французскую кинокомедию с Луи де Фюнесом.
Через неделю вернулись с курорта соседки. Жизнь стала еще прекраснее – свобода, но теперь вдвоем с Риткой! Валялись на диване, ели конфеты и смотрели журналы мод, которых у Полечки была куча. Вместо обеда съедали по целому брикету пломбира за сорок восемь копеек, густо поливая его вареньем из черной смородины. Варили настоящий кофе, к которому Ритка пристрастилась в Прибалтике. В общем, что может быть лучше каникул и свободы? Правильно – ничего.
Мам-Нина уставала. Приходила с работы и тут же ложилась. Поспит часик, отдохнет – и давай бурчать и поучать. Но под монотонный звук программы «Время» тетка опять засыпала. Лиза укрывала ее одеялом и уходила к себе в будуар читать.
Книги брала в районной библиотеке – свои читаны-перечитаны, а у соседей только журналы мод.
Однажды не удержалась и заглянула под подоконник. Конечно, писем там не было: тетка их уничтожила. Додумалась бы раньше – и Лиза никогда бы не узнала про них, не страдала б от неизвестности.
В десятом классе стали думать о будущем.
Лиза мечтала о медицине: стетоскоп, белый халат, строгий умный вид. Врач – профессия уважаемая. Ритка никуда не хотела.