Юрка выключил магнитофон и поинтересовался в наступившей тишине:
— Слесаря вызывали?
Опять никто не ответил, только портьера дрогнула.
Он подошел к окну и отдернул штору. Там стоял взъерошенный мальчик лет десяти и круглыми глазами смотрел на Юрку.
— Ты чего здесь делаешь? — спросил Юрка сурово.
— Живу, — тихо ответил мальчик.
— А почему не отзываешься?
Мальчик молчал.
— Ну? Испугался, что ли? Я из домоуправления.
— Да знаю, — ответил мальчик. — Ты слесарь. Это я вызвал.
— Ну, слава богу, — хмыкнул Юрка. — Я думал, опять за бандита примут… Показывай свой засор.
Мальчик повел его в ванную. Там тоже был кавардак, прямо на полу валялась гора нестираного белья, а ванна была доверху наполнена грязной водой.
— Да-а… — протянул Юрка. — Это вы даете! Что сами-то не прочистили?
Мальчик пожал плечами:
— Я не умею.
— А отец тоже не умеет?
— А он… Я ему не говорил.
— Что ж, он и не умывается, не видит?
— Умывается, — ответил мальчик. — Только он не замечает…
— Пьет, что ли? Ну-ка, принеси мою сумку.
— Нет… Просто…
Мальчик послушно сходил за Юркиной сумкой, принес.
— Что просто? — сердито спросил Юрка.
Мальчик не ответил.
— Ну?
— Чего «ну»! — взвился мальчик. — Не твое собачье дело!
— А чего ты на меня орешь? Устроил засор, да еще и орет тут! — растерялся Юрка.
Вода, булькая, уходила.
— Ну, вот и все. Запирайся, крикун…
— Замок не работает, — не поднимая головы, сказал мальчик.
— Это не работает, то сломалось… Сумасшедший дом какой-то… — пробурчал Юрка. — Который час, ты хоть можешь сказать?
— Не знаю… Часы стоят…
— Ну звякни в «точное время».
— Папа телефон оборвал, — пробормотал мальчик, глядя под ноги.
— Сумасшедший дом… — повторил Юрка. — У вас тут что, землетрясение было, что ли?
— Нет, у нас мама умерла, — тихо ответил мальчик. Немного подумал и уточнил: — Месяц назад…
— Та-ак… — сказал Юрка. — Вон что…
Они постояли рядом, помолчали.
— Ну, так… — Лицо у Юрки стало почему-то хмурым, он оглядел беспорядок. — Быстро бери веник… Давай-давай, — подтолкнул он мальчишку. — И живо, чтоб здесь все было убрано, ясно? Развели тут! Смотри, банки с вареньем прямо возле кровати расставил! И со стола, со стола тоже убирай!
Пока мальчик уныло махал веником, Юрка подключил телефон, узнал время, завел часы и принялся за входную дверь.
— Живей давай, — скомандовал мальчику. — Я уже заканчиваю… Целыми днями так и сидишь в свинарнике?
— Так и сижу! — огрызнулся мальчик. — Тебе-то что?
— А ничего! Есть хочешь?
— Нет…
— Врешь!
— Ничего я не вру, — угрюмо отозвался мальчик. — Я варенье ем, мама наварила… — И заплакал.
— Собирайся.
— Зачем?
— Затем! Почему за шторой стоял?
— Страшно, — сказал мальчик, шмыгнув носом. — Сижу тут… Никого нет… Папа придет вечером, закроется у себя и молчит… В темноте. И тихо очень…
— Куртку можешь не надевать. Ключ возьми. Пошли.
Они спустились на шестой этаж, и Юрка снова позвонил в шестьдесят седьмую.
— Кто там? — мгновенно отозвались за дверью.
— Это я, Юра.
Дверь распахнулась.
— Надумал-таки!
— Вот… — неловко сказал Юрка. — Братишку привел… У меня еще один вызов, а девать его некуда.
— Так оставь! — обрадовался старик. — Мы с ним чай будем пить, а? Как зовут-то?
— Павлик, — тихо сказал мальчик.
— И меня Павлик, — засмеялся старик. — Останься, Павлик, посидим, чаи погоняем, а?
Мальчик неуверенно взглянул на Юрку.
— Да ты на него не гляди, — торопливо заговорил старик. — Чего тебе с ним по квартирам-то бегать, разве интересно? Останься!
— Ладно, — сказал мальчик.
— Юра, а долго тебе еще? — спросил старик осторожно.
— Да нет…
— А то пусть сидит, пока хочет, а? Домой-то и сам дорогу найдет, не маленький.
— Найдешь? — спросил Юрка.
Мальчик кивнул.
— Сиди, пока не надоест! — весело сказал старик. — Лешка-то придет да уйдет сразу… Ну, ясно, дело молодое… А ты правильно, Юра… Ты приводи его ко мне, когда некогда тебе с ним… Ну, чего стоишь в коридоре, проходи!
Мальчик шагнул, а старик все подталкивал его в глубь квартиры, даже дверь забыл запереть.
Лифт Юрка вызывать не стал, побежал вниз по лесенкам.
На улице почти началась весна, было пасмурно, свежо, подкрадывался вечер.
Юрка торопливо шагал через двор по раскисшему снегу. «Правда, хоть бы в армию скорей, — думал он. — Работа какая-то дурацкая…»
Еще он думал о людях, которые живут вокруг, большие, маленькие, довольные и печальные, умные и глупые, разные, а он, Юрка, бродит среди них и чинит краны и унитазы… Разве это жизнь?
«А может, оно у меня еще прорежется — призвание это…» — печально думает Юрка и звонит в очередную квартиру.
— Кто там? — спрашивают его.
— Слесаря вызывали? — отвечает он.
Московская область,
г. Загорск
Нина ОРЛОВАКЛЯТВА ГИППОКРАТА
В детстве мы с Борей Горбылем (Борис Горбылевский — мой лучший друг!) мечтали быть золотоискателями. Летом мы целыми днями торчали на берегу узенькой, как ручей, речушки, протекавшей через наш город, и в поисках золотой жилы промыли, наверно, целую гору золотистого речного песка.
А когда мы стали взрослыми (это случилось в прошлом году и совершенно для меня внезапно), то поступили в медучилище — учиться на зубных врачей.
Почти два года мы с Борей посещаем училище, а до конца еще столько же веселеньких дней, заполненных изучением муляжей и костей, походами на операции, в зубной кабинет и в морг.
Иногда на меня нападает отчаяние.
— Боря, — говорю я горестно, — Боря, еж-колобок! Мы же мечтали быть золотоискателями, найти свое Эльдорадо, а будем зубными врачами… Рвем отсюда когти, пока не поздно!
Но Боря никогда не меняет своих решений, он не знает сомнений. Он смотрит решительно и деловито, он знает все на десять лет вперед, с ним все кажется простым и ясным, как дважды два, он — вот такой мужик! И я успокаиваюсь и опять согласен таскаться за компанию с ним в это, пропади оно пропадом, училище, раз уж ему загорелось стать зубником…
— Наше золото от нас не уйдет, — каждый раз утешает он меня, расставляя на доске старенькие шахматы или, как сегодня, когда мы сидим у меня и готовимся к завтрашнему зачету, делая крепкими, плечистыми буквами краткие выписки из учебника. — Только мы не будем такими дураками, как были в детстве. Помнишь, песок в речке промывали?..
Мы дружно смеемся, это наше самое смешное воспоминание о детстве.
— Слушай, Шурик, — говорит Боря, переписывая из учебника таблицу состава крови, — ты все еще влюблен в Люду Потемкину?
— Нужна она мне! — пожимаю плечами я. — А ты?
— Пожалуй… — задумчиво отвечает Боря. — Ты знаешь, у нее, оказывается, семья такая интересная: мама глазник, а отец заведует урологией.
— У тебя что, камни в почках или бельмо на глазу, что тебе это интересно?
— Да нет, Шурик, я здоров, — вздыхает Боря, захлопывая учебник. — Я завтра ее в кино собираюсь пригласить…
— Хоть сто раз! — отмахиваюсь я. — Подумать только, что из-за этой цацы мы с тобой чуть врагами не сделались!
— Ну, я пошел, — говорит он и исчезает за дверью.
На следующее занудное мартовское утро я опаздываю на занятия: бегу бегом мимо бани, базара, зеленой от пят до маковки церквушки на улице Буденного, пролезаю через заборную дыру в парк культуры и вижу впереди на аллее сердитую фигуру Бори.
— Горбыль, подожди! — кричу я.
Но Боря не останавливается, он терпеть не может опаздывать. Я догоняю его только у нашего первого корпуса.
— Ты что, тормоза дома забыл? — сердито спрашиваю я. — Остановиться не можешь?
— А ты врачом или пожарником собираешься стать? — тоже сердится он. — Анна Ивановна, второй звонок был?
— Был, был! — шумит вахтерша. — Бегите скорей!
Первая лекция — анатомия.
— Здравствуйте, детоньки, — не глядя, приветствует нас анатомичка, направляясь к кафедре, прямая и торжественная, как Александрийский столп. — Сядьте прямо, закройте учебники, перед смертью не надышишься. Снимите со скелета шляпу и пиджак. Мне эта шутка кажется слегка устаревшей. Дежурные, потрудитесь, — кивает она в сторону притаившегося в углу, у стенгазеты «Медик», скелета.
Я (мы с Борей как раз дежурные) раздеваю скелет, вынимаю из его решительно сжатых зубов сигарету и сажусь на место.
— Так, — миролюбиво обращается к нам анатомичка, — а теперь приступим к новой теме. Сегодня, а также и на следующей лекции мы будем изучать кости черепа…
— А когда же зачет будем сдавать? — интересуется кто-то из аудитории. — Вы же говорили, что зачет сегодня…
— Зачет будете сдавать после занятий, — бесстрастно объявляет Валерия Дмитриевна. — Итак, детоньки, кости человеческого черепа, как известно…
Тут, взяв указку, она поворачивается к доске, затем обводит глазами голый, пустой стол и останавливает взгляд на нас с Борей.
— Дежурные, где пособия? — стараясь быть спокойной и покрываясь от этого пятнами, спрашивает она.
Наступает глубокая тишина. Валерия Дмитриевна садится, и все мы молчим как рыбы целую минуту.
— Ну что ж, — как бы превозмогая самое себя, шепчет Валерия Дмитриевна, — будем заниматься без пособий…
Бедная анатомичка! Все знают, какой для нее удар — рассказывать вслепую. Рассказывать, не поглаживая при этом косточку, о которой она повествует, не совершая увлекательнейшего путешествия по ее впадинам и бугоркам с простоватыми русскими и длинными, чеканными названиями на латыни.
— Валерия Дмитриевна, — начинаю я свою повторяющуюся от дежурства к дежурству песню. — Можно, мы сейчас за ними сбегаем?
— Валерия Дмитриевна-а-а… Ну пожалуйста-а-а… — бубнит вся группа. — Мы так не запомним!
— Хорошо! — соглашается Валерия Дмитриевна. — А пока дежурные будут ходить, я вас поспрашиваю.