«Лихо они сорок километров отмахали. Никто и подумать не мог», — машинально отметил Ломов.
Бойко вмиг замер, слегка согнувшись, скосил глаза на Ломова, увидел, как затвердело у него лицо, сузились глаза, сделались злыми, колючими. Бойко не испугался. Армия и работа в милиции приучила его не спешить в таких ситуациях, но ему вдруг почему-то стало жалко себя. «Не думай об этом. Никакой жалости, — несколько раз сказал он себе, — все обойдется. Мы выкрутимся… Надо думать о том, что предпринять. Только об этом. Так. Интересно, как эта лысая сволочь реагирует на движение».
Сержант чуть сдвинулся с места. Лысый вскинул обрез и сказал спокойно, даже весело:
— Не дергайся, мент, я с тобой потом на разные темы побеседую, когда вот дружку твоему — оперу жакан в кишки вставлю. Уж очень они, опера, вредные, так и жди от них в любой момент какой-нибудь бяки. Ой, а что же ты побледнел, а еще пиджак с погонами носишь…
«Откуда он знает, что Ломов опер, — подумал Бойко, — видел где-нибудь?»
— Да вы чего, — голос сержанта враз осип, — да не опер он, дружинник…
— Погоди, — остановил его Ломов. — Они знают, кто я, им Степан, видать, рассказал.
— Догадливый, — усмехнулся Лысый и смачно сплюнул под ноги. — Только догадливость при тебе и останется. Отловить нас, стервец, приехал? Выкуси, я еще не один годок поживу, пошумлю на шарике этом поганом. А вот ты, гад, получай за души наши загубленные…
Бойко опередил Лысого на долю мгновения, рванулся что есть сил вбок, в сторону от капитана. Он не думал в этот момент ни о чем, просто еще в армии в кровь и плоть ему впиталось строгое воинское правило — береги командира. И сейчас совершенно инстинктивно он отвлекал внимание Лысого на себя. Раскаленный кусок свинца разорвал ему грудь. Отброшенный страшным ударом, он рухнул наземь и, дрогнув, замер.
При звуке выстрела Ломов стремительно прыгнул вправо, и, выдернув пистолет из кобуры, повалился в густую упругую мокрую траву. Прыжок был для Лысого неожиданностью, поэтому он поспешил выстрелить еще раз, и пуля из второго ствола чмокающе вонзилась в тяжелый приземистый забор. А капитан, вытянув вперед руки с пистолетом, уже катился по земле, выстрел за выстрелом посылая в сторону бандита. Сейчас попасть в него было невероятно трудно. Лысый и не пытался этого сделать — перезаряжать обрез под огнем было глупо. Он и его напарник, пригнувшись и петляя, кинулись к заколоченному магазину. Ломов чертыхнулся, потом стремглав поднялся и выпрямился на какие-то секунды. Он хотел посмотреть, как там Бойко. И в десятке шагов от себя увидел застывшее в нелепой позе его тело, его глаза, удивленные, широко распахнутые, недвижные. Сухо щелкнул выстрел, и Ломов мгновенно повалился в траву.
— Брось обрез, или я стреляю! — ворвался в установившуюся вдруг мертвую тишину чей-то громкий звенящий голос. Он исходил откуда-то справа, сзади. Ломов повернул голову. Шагах в сорока от него в окне избы, фасад которой выходил на улицу, он различил крупного светловолосого мужчину в белой рубашке. В руках у него была двустволка. И тут словно в ответ на угрозу бабахнул выстрел, затем второй. Лысый стрелял, укрывшись за углом бывшего магазина. Человек в окне отпрянул и исчез из виду. «Убит», — подумал Ломов.
…Нет, человека в белой рубашке — Сергея Артюхина — не убили. Он просто отшатнулся, когда прозвучал выстрел. Медвежий жакан с сухим треском впился в оконную раму, и мелкие щепы полетели в разные стороны. Одна из них процарапала ему щеку. Он провел рукой по ссадине и выругался — на пальцах была кровь. Вновь приблизившись к окну, он осторожно выглянул. Стрелявший — лысый коренастый мужик — уже перевалился через забор соседнего с заколоченным магазином дома. Вслед за ним забор быстро и ловко преодолел его напарник. «Браконьеры?» — подумал Артюхин. Они люди злобные и отчаянные. Случается, что и счеты таким вот образом сводят. «Так, хорошо — рассуждал Артюхин, стоя посреди комнаты, — эти двое скрылись, но ведь в них кто-то стрелял. Где же те, другие?»
Он ступил в сторону и посмотрел налево, туда, где начиналась улица. Сначала ничего не увидел, но потом взгляд его наткнулся на неподвижно лежащего в траве человека. Можно было различить сверкающие на солнце сапоги, коричневую кожаную куртку «Готов», — подумал Артюхин. Но вот человек шевельнулся и медленно, как бы нехотя пополз в сторону его, Артюхина, дома. «Этого еще не хватало», — озлился Артюхин. Он поудобней перехватил двустволку и постоял немного в нерешительности. Досадливо поморщился, отставил ружье к стене, опять взглянул в окно. Прикинул на глазок расстояние до человека в кожаной куртке — чуть больше полусотни метров примерно, после чего, сунув руки в карманы, сделал несколько шагов по комнате, затем снова вернулся к окну. Человек приблизился ненамного. Полз он очень медленно — видимо, остерегался выстрелов с противоположной стороны улицы. «Зря, конечно, я влез в это дело, — пожалел Артюхин, — мог бы переждать, пока эти стрелки решили бы свои проблемы и убрались отсюда». Он опять прошелся по комнате, остановился перед дверью. За ней была мать. Интересно, слышала она эту дурацкую пальбу? Наверное слышала — охотничьи ружья гремят серьезно.
Он открыл дверь, вошел в соседнюю комнату. Там царил полумрак, ставни закрыли еще с утра. Матери мешал яркий свет. Маленькая, худая, жалкая, она лежала на высокой, с железными никелированными спинками кровати. В ее покрасневших запавших глазах таился испуг.
«Бог мой! Как она изменилась с тех пор, как я видел ее в последний раз, — тоскливо подумал Артюхин — Еще полгода назад, зимой, когда приезжала ко мне была энергичной, суетливой. Все по театрам меня таскала Я бы сам сроду не вырвался. Бегала, книжки любимые доставала и все никак городом надышаться не могла. Она же ведь горожанка, а вот полжизни в деревне прожила. Нет, совсем не она это, сухонькая, совсем крохотная…».
— Что за пальба там такая? — тихо спросила мать. — Ермолай балует?
— Да, Ермолай, — попытался улыбнуться Артюхин, — карабин пристреливает. Ты не волнуйся.
— Хорошо, — успокоилась женщина. — Ты когда уезжаешь?
— Когда ты поправишься, мы уедем вместе…
— Поправлюсь ли?
— Не сомневаюсь, — Артюхин беспокойно оглянулся на дверь. — Отдыхай, я буду рядом, — добавил он и вышел.
Теперь он знал, что надо делать. Пускай эти бандюги попробуют сюда сунуться, встреча будет достойная.
Первым делом он достал из-под шкафа коробки с патронами. Патронов было много, и это его успокоило. Стрелять-то он умеет отменно. Потом вышел в сени и закрыл входную дверь на массивную железную щеколду.
На столе в комнате он рассортировал патроны. Медвежьи жаканы отложил в одну сторону, дробь — в другую. Жакан, конечно, надежней, но там за окном не звери ведь — люди. Артюхин усмехнулся, переломил ружье, вынул жаканы, насытил стволы дробью.
Все. Сейчас можно сидеть и ждать, как будут разворачиваться события. Если эти вольные стрелки уйдут, прекрасно, ну а если пожалуют в гости, то милости просим, угощенье будет знатное.
Сперва он услышал глухие, далекие удары — кто-то барабанил в запертую калитку. Это, наверное тот, в кожаной куртке. Артюхин встал сбоку от окна, крепче сжал ружье.
— Иди своей дорогой, парень, — крикнул он отчетливо и зло, — тебя здесь не ждут.
— Моя фамилия Ломов, — голос отвечавшего был хриплый, придушенный. — Из милиции я! Прошу вас, откройте!
Артюхин изумленно поднял брови. Из милиции?.. Врет? Ну что ж, посмотрим. Рискованно, правда. А если действительно это милиционер?
Громыхнула щеколда. Артюхин взвел курки, толкнул дверь. К калитке он подходил осторожно. Песок отрывисто поскрипывал под сапогами.
— Слушай внимательно, — сказал Артюхин, привалившись плечом к забору. — Если оружие с собой, как я понял, у тебя пистолет, положи его в карман, чтобы руки были свободными, в противном случае не открою.
— Хорошо, — ответили за калиткой. — Открывайте, я готов.
В этот момент грохнул выстрел, где-то рядом взвизгнула пуля.
— Скорей! — крикнули за забором.
Артюхин ударил ребром ладони по щеколде и отскочил в сторону.
Калитка стремительно отворилась, и Ломов нырнул во двор. Затем он вскочил, быстро закрыл мягко вращающуюся на хорошо смазанных петлях дощатую дверь, кулаком вогнал щеколду в паз.
— Ну, наконец-то, — выдохнул он. Вымученно улыбаясь, он уселся прямо на землю.
Артюхин не спускал с непрошеного гостя глаз. Два ствола его ружья упрямо смотрели незнакомцу в грудь.
— Это еще не все, — сухо проговорил он. — Удостоверение? Вынимай медленно.
— Бдительный вы товарищ, — Ломов удивленно мотнул головой. Затем он медленно, как и просили, извлек из внутреннего кармана куртки красную книжечку и кинул ее Артюхину. Не опуская ружья, тот открыл удостоверение. Внимательно прочел, краем глаза наблюдая за Ломовым.
— Ну вот, теперь все, — сказал он, облегченно улыбнулся, приставил ружье к забору и протянул руку, — Артюхин, инженер.
— Ну что ж, будем знакомы, — сказал Ломов, поднимаясь и запихивая удостоверение в карман. Он с силой провел ладонями по лицу, кивнул Артюхину, мол, погоди немного, шагнул к забору, отыскал в нем щель, приник к ней.
— Задами им не уйти, — негромко заметил Ломов, — там овраг, отлогий и глубокий, значит, дворами пробираться будут и пройдут, видимо, к реке вправо, потому что слева место пустое, да магазин еще… влево не пойдут.
Артюхин встал радом с ним и заглянул в щель. Дом, куда ворвались бандиты, был совсем радом, метрах в тридцати. Резной ажурный флюгерок вольно вертелся на гребне крыши. Предназначался он, когда его сделали, наверное, не для этого дома. Потому что его изысканность никак не вязалась с тяжелой, угрюмой избой.
— Кто там живет? — спросил Ломов, перезаряжая пистолет.
— Дед Ермолай со старухой… Все здешние на промысле, а он дома — хворает.
Ломов повернулся к инженеру, разглядел его внимательно, машинально отметив, что парень он хоть и массивный и роста немалого, но двигается легко и уверенно.