— Я слышала кое-что, — я быстро оглянулась на маму, чтобы убедиться, что она нас не слышит. — Честно говоря, я даже немного завидую. У меня такого никогда не было. А у тебя?
— Нет. Где вообще найти таких мужчин? Хороших, чтобы с тобой обращались правильно, но с этим альфа-отношением за закрытыми дверями? Это что, особенность людей из сферы правоохранительных органов? Может, мне начать наведываться в пожарную часть.
Я покачала головой.
— Не знаю. У меня это всегда было либо одно, либо другое — а то и ни того, ни другого.
Когда мы убрали остатки еды и включили посудомоечную машину, Эйприл зевнула и спросила, можно ли ей уйти.
— Конечно, — сказала моя мама. — Я справлюсь с остальным.
— Я помогу тебе, мама, — предложила я. Всё, что оставалось сделать, это помыть вручную сервировочные блюда. — Я буду мыть, а ты вытирай.
— Спасибо, дорогая.
Мы попрощались с Эйприл и начали работу. Разговоры в гостиной звучали поверх тихого жужжания посудомоечной машины, музыку уже выключили. Я услышала глубокий голос Генри и оглянулась через плечо. Он сидел на диване напротив моего отца, наклонившись вперёд, локти на коленях, и выглядел так, будто слушал очень внимательно.
Я улыбнулась и снова повернулась к раковине.
— Генри так увлечён своими лозами. Это так мило.
Моя мама посмотрела на меня.
— Он действительно милый. И увлечённый.
Я задумалась, не сказала ли я слишком много, и прикусила губу, вместо того чтобы задать вопрос, который меня действительно мучил: какая на самом деле была его жена? Был ли их брак таким плохим? Почему у них не было детей?
Но мама сама развеяла мои мысли.
— Так приятно видеть, что он снова наслаждается общением, — сказала она. — Последние несколько месяцев он был совсем подавленным.
— Ну, развод может сильно подкосить.
— Да. Но приятно видеть, что и ты наслаждаешься вечером. Тебе было весело?
— Да, — сказала я. — Больше всего мне понравилось видеть, как дети веселятся. Они так хорошо ладят с девочками Мака.
— Девочки Мака — просто прелесть.
— Надеюсь, Китон тоже найдёт здесь друзей среди мальчиков.
— Найдёт. Как только начнётся школа, у него не будет проблем.
Я терла дно сотейника.
— Я беспокоюсь за него — за них обоих, если честно. У них нет отца рядом. Но потом я вспоминаю, каким человеком оказался Бретт, и думаю, что, может быть, лучше вообще без мужского влияния, чем с таким.
— У них будет достаточно здорового мужского влияния здесь, — уверила меня мама. — Твой отец, Мак, Генри. Оливер и Ноа тоже часто бывают рядом.
Я увидела возможность и воспользовалась ею.
— Генри действительно здорово ладит с детьми. Интересно, почему у них с Рене так и не было своих.
Мама замолчала на минуту, и я подумала, что, возможно, она не знает. Но когда я передала ей сотейник, она ответила тише, чем обычно:
— Они пытались много лет, — сказала она. — Это была часть их проблем. У Рене был эндометриоз, поэтому они надеялись на ЭКО, но оно не сработало.
— О нет, — я сразу поняла их ситуацию лучше. Я сама сталкивалась с трудностями в попытках забеременеть. После нескольких лет неудач мы с Бреттом обратились к ЭКО и нам дважды повезло.
Я знала, каким изнурительным может быть этот процесс. И каким разрушительным для женской психики, для её тела, для брака. Мне вдруг стало жалко бывшую жену Генри, я могла понять её. И мне было жаль самого Генри.
— Это так тяжело, — сказала я. — Это из-за этого их брак распался?
— Я никогда не спрашивала, но думаю, это сыграло большую роль, — она взяла у меня блюдо и начала его вытирать. — Я знаю только то, что знаю, потому что Рене немного поделилась со мной. С Генри я об этом ни разу не говорила.
— Я тоже, — пообещала я.
Мама перевела разговор на завтрашний вечерний приём, волнуясь из-за бесконечного списка дел. Когда мы закончили мыть и вытирать посуду, я заверила её, что буду рядом, чтобы помочь.
— Утром просто дай мне список, что нужно сделать. И не переживай, это будет потрясающий праздник. Как всегда.
Когда мы убирали вымытые тарелки в шкафы, через кухню прошли Хлоя и Оливер, чтобы попрощаться. После их ухода моя мама вытерла лоб и обмахнула лицо рукой.
— Эти приливы меня доконают. Пожалуй, пойду в комнату и включу вентилятор.
Я улыбнулась и взяла губку, чтобы протереть столешницы.
— Иди, мам. Я всё закончу.
— Спасибо, дорогая, — она заглянула в гостиную и попрощалась, а потом поднялась наверх. Спустя мгновение в кухню с пустыми чашками вошли Генри и мой отец.
— Ну, пожалуй, и я отправлюсь спать, — отец поставил свою кружку в раковину и поцеловал меня в макушку. — Огонь в камине почти погас. Ты ещё побудешь здесь или мне позаботиться о нём?
— Я сама, пап. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Джон, — сказал Генри. — Спасибо за всё.
Отец махнул нам рукой и отправился наверх, оставив нас вдвоём на кухне.
— Рад, что пришёл? — спросила я.
— Определённо, — он подошёл к острову и поставил свою стеклянную кружку на столешницу. — Всё было очень вкусно. Спасибо, что забрала меня. Иначе я бы поехал домой и съел на ужин кукурузные чипсы.
Я усмехнулась и покачала головой.
— Как ты можешь быть таким разборчивым в вине и так халатно относиться к еде?
— Хороший вопрос. Вероятно, потому что я хорош в виноделии, но ужасен в готовке.
Я улыбнулась, закрывая кран.
— Хочешь ещё кофе? Половина кофейника, наверное, осталась.
Он замялся.
— А ты будешь?
— Конечно. Захвати виски с бара, ладно?
Пока он доставал бутылку виски, я налила нам кофе. Он добавил по капле виски в каждую чашку, а я положила сверху оставшиеся взбитые сливки.
— Вот, идеально.
— Не хочешь сесть? — он взглянул на мои ботинки. — Ты ведь тут трудилась уже долго.
— Определённо. Пойдём в гостиную.
В камине ещё потрескивал слабый огонь, освещая комнату уютным светом. Я села на один конец дивана, а Генри устроился на другом.
Скинув ботинки, я поджала ноги под себя.
— Снег всё ещё идёт, — сказала я, глядя через раздвижные стеклянные двери на террасу. — Но мне нравится белое Рождество.
— Мне тоже, — он сделал глоток кофе. — Ты, наверное, скучала по этому в Калифорнии.
— Ну, мы обычно проводили праздники в Аспене, если не приезжали сюда, — я почувствовала неловкость от своих слов. Сейчас это звучало так претенциозно.
— Наверное, это было здорово.
— Было, — кивнула я. — Но дома на праздники лучше.
Он кивнул, и я поняла, что не знаю, откуда он сам родом.
— Где ты вырос? — спросила я, поднося чашку к губам.
— На ферме в Айове.
— Правда? — почему-то это заставило меня улыбнуться, представляя его мальчишкой с фермы.
Он выглядел изумленный.
— Удивило?
— Немного. Хотя я не знаю, почему. Ты ведь до сих пор вроде как фермер.
— О, я определённо всё ещё фермер.
— Твоя семья до сих пор живёт в Айове?
Он сделал глоток кофе, прежде чем ответить.
— Нет. Братья разъехались кто куда: один в Индианаполисе, другой в Фарго, третий в Сиэтле. Родителей больше нет. Есть несколько кузенов там, но я редко их вижу.
— Ферма, где ты вырос, ещё существует?
— Существует, но отец её продал, и она стала частью крупного сельскохозяйственного предприятия.
— Почему он её продал? Почему не передал тебе?
— Я тогда учился в колледже и вообще не был заинтересован в фермерстве, особенно в выращивании кукурузы и сои. Честно говоря, я вообще не хотел заниматься сельским хозяйством. Думал, что получу степень по биологии и пойду в медицинский университет.
Я заинтересованно наклонила голову.
— Что заставило тебя передумать?
— Я взял курс по винопроизводству в Корнелле и влюбился в это дело, к большому разочарованию моей матери. Кажется, она очень хотела хвастаться своим сыном-врачом.
Я улыбнулась.
— Не жалеешь?
— Нисколько. Моё дело всё ещё связано с наукой, но я намного больше люблю вино, чем людей. Ну, большинство людей.
— Я тоже. Иногда я думаю, была ли я раньше более терпима к неприятным людям или их просто стало больше, — я вздохнула. — Или, может, я их притягиваю.
Генри мягко улыбнулся.
— Не думаю.
— Серьёзно, Генри, я не могу назвать ни одного человека в моей жизни, не из семьи, который поддержал бы меня так, как я поддерживала бы друга в подобной ситуации. Я им доверяла. Думала, они заботятся обо мне. Наверное, я не разбираюсь в людях. — Я покачала головой. — Ну, это и так понятно. Посмотри, за кого я вышла замуж.
— Не будь к себе так строга, — тихо сказал Генри, пока поленья в камине тихо потрескивали. — Ты видишь хорошее в людях. Это хорошее качество.
— Возможно. Но я чувствую себя такой глупой. — Я поставила кружку на столик у дивана и обняла колени руками. — Все знали, что Бретт мне изменяет, даже я знала. Но мы все делали вид, что не замечаем.
— Почему?
— Мои так называемые друзья утверждают, что не хотели меня расстраивать. А почему я притворялась? — у меня перехватило горло, и я надеялась, что не опозорюсь, расплакавшись перед Генри. Я даже не понимала, почему рассказываю ему всё это, но что-то в теплоте камина, в позднем часе и тишине дома словно приглашало к признаниям. — Наверное, я боялась. Боялась, что он меня бросит. Боялась остаться одной с двумя детьми в тридцать семь. Боялась, что мои дети будут расти в разрушенной семье. Поэтому я притворялась, что счастлива.
— Это было, должно быть, очень тяжело.
— Да, так и было, — я замялась перед следующим вопросом, но внутренний голос подсказывал, что его нужно задать. Может, и он захочет признаться. — А ты притворялся, что счастлив?
Генри уставился в свою кружку, ничего не отвечая. На мгновение мне стало страшно, что я ошиблась, и это был слишком личный вопрос. Разве не говорил он мне вчера, что он закрытый человек?
Я поспешно извинилась:
— Прости, я не хотела лезть…