по езде и вошёл продавец мороженого, потом они вышли и пошли на дачу, там она смотрела мультики про Дамбо…
А дальше я не понял.
Дорогой Лёва!
Захожу, а Шурка сидит и решает примеры.
Очень оригинально: предлагает правильный ответ, потом, видимо, сомневается в собственной компетентности и начинает выдавать варианты «от балды».
Над ним стоит мама – не хотела б я ей попасть под горячую руку – и смотрит на Шуру убийственно.
Шура бросает в неё дактильным[11] неправильным ответом – «два!» и плачет крупными слезами.
Дорогой Лёва!
Наше утро начинается с пения.
Сначала сверху слышится мелодичный скрип:
– ЭЭЭЭЭ… Э-Э-Э, ЭЭ-Э-Э!
Потом мычание. Потом оно переходит во что-то, напоминающее тувинское горловое пение. Когда со словами, когда без слов. Обычно так:
– У-У… УУ-У-У! Ы-Ы-Ы-Ы!
Это песня из трёх нот. Не вполне проснувшись, я вскакиваю и задираю голову. Антон сидит на кровати в невозмутимой позе йога и смотрит чуть левее меня глазищами цвета светлого асфальта.
– Антон! – умоляю я, – тише! Дай поспать!
На некоторое время наверху воцаряется тишина. Но стоит мне с облегчением закрыть глаза, как сверху раздаётся шепот:
– ээ-ээ-э-э… ЭЭ-Э-Э…
Звук постепенно нарастает.
Справа от меня заскрипели пружины. Второй Антон садится на кровати.
– Ксю. Ксю. Ксю. т. т. Ксю.
Ощущение такое, будто капли падают в таз с водой.
– Я хочу… Я хочу…
– Что ты хочешь?
– Кссс-а! Ксю. Ксю. Я… хочу! – говорит он, сверкая итальянскими глазами.
Мы слушаем дуэт:
– ЭЭ-э-э! ЭЭ-э-э!
– т. ксю. ксю. ксю. ксс-аа! Слева доносится:
– Я поеду домой в город Выборга!
– Аня, лежи, рано!
– Не рано. – Голос постепенно переходит в плач. – А домой к маме Кате и папе Юре!
– Аня, ещё рано!
– Мама Катя тебя ждёт! – Хнычет Аня. – Я хочу Анечкино день рождения! Хочу подарит Анечкино подарки! Где моя добрая папа Юрочка?
– Аня, посмотри: все спят!
– (эээ…ээ… ксю. ксю. ксю.)
– Не спят! А одеваться!
– Света, – трогательным тоном просит Анечка, – я хочу в Москва к дедушка Ленин.
– Аня, где твои колготки?
– А где моя дедушка Ленин?! – (нащупав под подушкой «Русский язык» 1985 года издания) – А вот она Ленин!
Хор:
– Ээ-э-э! Ээ-э! Ксю. Ксю. Ксс-са. Ксю. Я хочу домой, город Выборга!
На чердаке волонтёр Алишер пробует тростниковую флейту. Легко дует в неё:
– ууу… ууу…
– ээ-э-э! ээ-э-э!
– ксю. ксю. ксю.
– хочу город Выборга…
– ууу… ууу…
Мы всё-таки встаём (деваться окончательно некуда) и отправляемся варить кашу для оркестрантов.
Проходя мимо двери, я замечаю, что Настя успела одеться и сидит на застеленной кровати. Она провожает меня медленным взглядом черепахи Тортиллы.
– Настя! – говорит Света. – Что надо сказать?
– Доб-ро-е ут-ро!
По воскресеньям, уложив детей,
ключ повернув на четверть оборота,
мы шли среди развешенных сетей
на берег, где зелёные ворота
заканчивались. Дальше мы не шли.
Смотрели на окрестности земли.
Мы заставали час, когда вода
озёрная становится отвесной,
и можно перепутать без труда
рыбачьи острова и Град Небесный.
Шуршанье днища и уключин скрип,
горит на мачте призрачный светильник,
и ожерелье из сушёных рыб
висит на перевёрнутой коптильне.
Сквозь темноту просвечивали брёвна,
обкатанные озером. Внутри
спокойно спали, там дышали ровно
и ёжились в предчувствии зари.
На кромке озера, на одеяле мха
послушай, как Вселенная тиха:
то рост луны,
и мерный треск цикады, и ровное дыхание стиха.
Дорогой Лёва!
Сегодня пятнадцатое сентября, а каждое пятнадцатое число у нас в Фонде собрание.
Начинается всё с того, что я прихожу (потому что это собрание моими глазами).
Код двора, дверь Фонда, звенит колокольчик, хлопает дверь.
В полупустой пока администрации накурено и сыро. Алина поедает паданцы, горкой лежащие на кофейном столике. Я заглядываю в соседнюю комнату и здороваюсь со спиной В.П., главного и единственного бухгалтера. Он не слышит.
Ладно, возвращаюсь и сажусь на продавленное сиденье. Не оглядываясь, входит И.Б. – быстрая, маленькая, с нахмуренным лбом и сигаретой в зубах.
– Здравствуйте, И.Б.
– Здрасьте, – бормочет, полуобернувшись, И.Б.
– Вова! – кричит она в соседнюю комнату, – он говорит, что можно!
– А кстати говоря, если получится то, что я задумал, – рассуждает Ж.Ж. откуда-то из коридора, – мы сможем получить двадцать – двадцать! – тысяч зеленью. Ми-ни-мум! Тот олигарх, с которым я вчера говорил, сам сказал…
– Ну-у-у, Женя. Это нам вообще не подходит! – говорит И.Б., нажимая на слово «вообще». – И почему ты вечно пьешь со всякими алкоголиками?
– Ира, ты несправедлива. Я пять ночей составлял обращение для Матвиенки. Спал пятнадцать минут. Это давний проект… Мы свободно можем рассчитывать… Десять тыщ поощрительных для каждого сотрудника. Долларов, конечно, не рублей. – Красивым жестом нищего миллионера достает пачку сигарет и закуривает.
И.Б. мечется по комнате. Хлопает дверь, входит Катя с неизменным рюкзаком и выражением лица:
– Мама, – начинает она, повернувшись к И.Б., – оставьте мне пятницу для индивидуальных. И у меня нету денег на автобус.
Через полчаса в крошечное помещение набивается пятнадцать человек, Катя вооружается блокнотом и карандашом – так начинается кровопролитное действо: надо разодрать рабочую неделю на пятнадцать частей и рассовать всех по двум маленьким комнатам.
Вокруг Кати и блокнота собирается толпа, причем каждый старается заполучить первую половину буднего дня.
– Я не могу ездить из Зеленогорска из-за двух часов!
– Я же езжу со Ржевки ради часа!
– У меня получается трехчасовой перерыв между занятиями!
– Кто ко мне поедет в десять утра в воскресенье?
– Нужно же куда-то запихнуть Данилу!
– В понедельник работает шесть человек. Распихайте их равномерно по вторнику.
– Я не могу во вторник.
– Алеся, три музыкотерапии в неделю – это слишком. Не остается времени на логопеда.
– Пожалуйста, могу вообще не работать.
– Саша Макарова! Ты можешь передвинуть свое индивидуальное на полчаса назад?
– Как вы себе представляете физкультуру в маленькой комнате?
– Так же, как обучение в игровом зале.
– Я тебя записываю на пятницу Со скольких до скольких?
– Всё равно. Когда хочешь.
– Кто заниматься будет? Ты. Сама решай.
И так далее. В конце концов ажиотаж спадает: кое-как, но время и место разделили.
– Было бы у нас Помещение!
Помещение – волшебное слово и произносится почтительно, с большой буквы. Помещение у нас – как Москва у трех сестер. Все упирается в Помещение, откуда ни начни.
Если будет Помещение, нам не придется тесниться в двух комнатах полуподвальной квартирки. Мы развернемся! С какой скоростью аутисты будут вылечиваться, когда мы получим Помещение!
«Когда мы будем жить просторней, мы купим себе оленя. Он будет жить в ванной».
– У нее есть двухкомнатная квартира.
– Да там же жилец.
– Выгнать. Окупится.
– Не окупится.
– Но если зарабатывать в месяц пятнадцать тыщ. Мини-мум.
– Вообще-то да. Половину им, половину нам, кому какое дело.
Такие планы обсуждаются с блеском в глазах, бешеной жестикуляцией, криком, возгласами ужаса и радости. Двадцать тысяч! Триста тысяч! – Мы напоминаем нищих аферистов в Америке 20-х годов.
– Если каждый даст хотя бы по пятьдесят долларов… – доказывает И.Б., – ведь сколько мамашек каждый день тусуется на американских аутичных форумах? Если каждая дойдет до углового банка…
– Да ну, кому это нужно?
– Подумай: тысячи матерей, и хотя бы каждая пятая даст хотя бы пятьдесят. Напечатать обращение, разбросать по всему мировому Интернету По-английски, немецки, французски…
– И тогда, – заканчивает она, откинувшись на спинку дряхлого стула, – у нас всё будет лучше, чем у всех.
Дорогой Лёва!
Саша заболел. А в прошлый раз мы очень хорошо с ним поговорили.
– Саша, иди поговори с Машей.
– Нет, вы лучше тут пока… побеседуйте.
– Ну в самом деле, поговоришь часик, а потом пойдёшь домой.
– А ты мне дашь чем-нибудь угоститься?
– Нету у меня угоститься. Просто так давай поговорим. Бабах!
– Я подожду, пока ты успокоишься. Всё, слезай со стола. Нет, не надо стулья ломать. Хватит, всё. Сядь.
– Все любимые слова сказал?
– Так нельзя говорить?
– Да нет, можно, только зачем?
– Я буду себя вести, как хочу.
– Я тоже. Сними ноги со стола.
– Я психую. Нельзя психовать?
– Можно.
– Нет, не надо психовать. Успокойте меня. Вот так.
– Давай, успокой себя сам. Разложи картинки.
– Я вам буду подавать по одной.
– Ладно, давай по одной. Поставь крышку стола на место. Глянь, что тут нарисовано?
– Подождите… подождите… Долго подождите.
– Что же тут нарисовано, а?
– Возьмите у меня картинку. Вытяните, чтоб я почувствовал.
– Ты сначала скажи, а потом я вытяну.
– Это мужчина.
– Да, мужчина, а кто он? Кем работает?
– Работником.
– Ну ладно, где работает?
– На работе. Это я пошутил. Смешно?
– Не очень. Ты смешнее иногда шутишь.
– Пересмотрите меня. Я вас пересмотрю.
– А это что у мужчины в руке?
– Подождите… Подождите… Долго подождите. Я себя буду вести как хочу.
– Так что в руке-то?
– Я пылинку с вас сниму.
– Спасибо, Саш. Зачем ему гаечный ключ?