– Хенрик попал в странную ситуацию, фройляйн.
– Лучше уж зовите меня как положено. Спицей, к примеру. Мне так привычнее.
– Хорошо, пускай будет Спица, – легко согласился Карл.
– Вы считаете его предателем?
– Ну что вы, такими определениями сейчас уже не пользуются. Это для репортеров. Просто на поведение Хенрика отчего-то повлияло его последнее задание. Настолько сильно, что он выпустил ситуацию из-под контроля. Мы склонны полагать, что это нервный срыв, из-за которого он привлек к себе нежелательное внимание.
– На него не похоже.
– Все когда-то случается впервые. В конце концов он сотрудник с великолепным послужным списком, и мы обязаны проявить заботу хотя бы в знак признательности его заслуг. Мы хотим помочь ему.
Он передал ей чашку.
– Скажите, откуда вам известно, что Хенрик жив? Он связывался с вами?
– Что за ерунда!
– Будьте осторожны.
– Осторожна?
– Я имею в виду, чай слишком горяч.
– Я решила – вы мне угрожаете.
– Нет-нет, как вы могли такое подумать! В штабе довольны вашей работой, вы на прекрасном счету. Однако вы не ответили.
– Наверное, я не должна этого делать… – начала она в задумчивости.
– Вы давали присягу, фройляйн, – напомнил Карл.
– Спица!
– Да-да, извините. Итак?
– Ладно. Ваша взяла. Надеюсь, это не скажется на моей карьере?
Мужчина перед ней осторожно опустил чашку на блюдце.
– Ни в коей мере, – серьезно заверил он. – Я даю вам слово.
– Сегодня в кафе…
– Как оно называется?
– Номер восемь в текущем списке контактов.
– Продолжайте.
– Бармен…
– Его имя?
– Не знаю. Так вот, бармен включил визор над стойкой.
– Визор? Вы имеете в виду…
– Самый обычный визор, – заверила Грета с выражением невозмутимого спокойствия. – Передавали новости. Диктор сказал, что преступник, которого зовут убийцей полицейских, снова натянул копам нос. Еще он сообщил, что преступник покинул Пуданг.
– Новости? – растерянно переспросил Карл.
– Я слышала это в присутствии вашего связника, – подтвердила Грета.
Мужчина в кресле справился с собой и произнес дружелюбным тоном:
– Я оценил ваш дружеский розыгрыш, фройляйн.
– Он отключил чип, верно? – догадалась Грета. – И теперь вы не можете достать его.
– Верно. Мы полагаем, что Хенрик рано или поздно попросит вас присоединиться к нему.
– Управление сомневается в моей лояльности?
– Вы с ним спали, мы это знаем. Давайте назовем это дружбой – вы служили в одном подразделении, много пережили вместе. Но существуют пределы дозволенного. Взрыв машины, вчерашнее убийство. И для чего вы похитили полицейский коммуникатор? Вы что же, полагаете, вам позволят сходить с ума?
Только тут она заметила, что на всех окнах такие же металлические решетки, как и на входной двери.
– Вам этого не понять, – усмехнулась она.
– Я только хотел сказать: пожалуйста, будьте разумны.
Но теперь, получив подтверждение, что Хенрик действительно жив, она стала менее осмотрительной. Она отставила чашку с чаем, к которому так и не прикоснулась, и сказала:
– Терпеть не могу намеков.
– Ваша мать до сих пор жива. Она содержится в закрытой тюрьме, и с ней сносно обращаются. Конечно, все может измениться.
Она не сразу пришла в себя – удар был нанесен мастерски, в самое больное место, сила его была тщательно отмерена.
– И это после всего, что я для вас сделала…
– Не говорите глупостей – идет война, – наставительно произнес мужчина. – Все мы обязаны защищать родину – каждый в меру своих сил. Нас интересует, что вы, милая фройляйн, намерены делать, когда Хорек даст о себе знать?
– Что делать? – спросила она, прислушиваясь к чему-то внутри. Из-за решеток на окнах ей показалось, будто она в тюрьме, и ее вывели в комнату для переговоров пообщаться с бесполезным адвокатом. – Что делать… – повторила она в задумчивости.
Ее собеседник терпеливо ждал.
Она зло усмехнулась:
– Разобью себе голову, вот что я сделаю. Чтобы железяка в ней не успела вам ничего передать.
– Но почему? – искренне изумился мужчина, и за маской показного дружелюбия показался, наконец, живой человек. – Что заставляет вас так поступать?
– Я же говорю – вам не понять.
На лице ее собеседника отразилось странное выражение. Это могло означать и сочувствие и предупреждение. Ей было безразлично, что именно.
57
Лонгсдейл прибыл в Дендал поздно вечером с 15-часовым конвоем и сразу же отправился в управление полиции. Было душно, камни и бетон отдавали тепло дневного пекла. Комендантский час в этом маленьком городке начинался рано: освещение не работало, темные улицы будто вымерли, тени летучих мышей резвились над крышами. Фургон трясло на разбитой дороге. Близость войны ощущалась во всем: в плакатах с надписью «убежище», в окнах, заклеенных бумагой, в армейском броневике, полосующем улицу лучом прожектора. Сами подступы к Управлению были оборудованы по всем правилам фортификации: фургон долго петлял среди заграждений и бетонных огневых гнезд; у них дважды проверили документы; стволы автоматических часовых медленно поворачивались вслед за машиной.
В забаррикадированном мешками с песком холле было светло, как днем. Звенел детский смех: стайка ребятишек играла в салочки, резвясь среди мужчин с оружием. Начальник полиции Жоаким Гебуза был толст и невозмутим, на его рабочем столе рядом с бумагами и тарелкой с засохшими бутербродами покоился внушительных размеров армейский автоматический карабин; комплект брони, напоминавший тело человека без головы, валялся в углу, рядом с пыльным флагом республики Симанго. Гебуза не придал бы визиту коллег из Пуданга такого значения – больше всего на свете он ценил свои семейные узы и старался проводить с женой и детьми все свободное время, не слишком сгорая на службе. Этот столичный хлыщ проявил недюжинную настойчивость, призывая его оказать максимальное содействие некоему лейтенанту, командированному из центральных миров. Гебуза не разбирался в политике, под пытками не сказал бы, какие партии представлены в парламенте республики; должность звонившего тут же вылетела у него из головы. Память зафиксировала только легко узнаваемый оттенок власти в его голосе да необычную манеру излагать свои мысли. «Общество столкнулось с необходимостью изменений и преобразований для создания и развития условий, требуемых в современных обстоятельствах в области соблюдения прав человека и обеспечения спокойствия граждан». После этой фразы в голове у Жоакима замкнуло, и последующий текст звучал для него как одна из поэм английского классика, которые он так не любил в школе: «Взаимодействие вверенных вам сил с представителем партнерской структуры должно быть юридически обоснованным, проблемно сфокусированным и иметь вид последовательного, ясного и цельного правового сообщения в соответствии с миссией правоохранительных органов и их пониманием политической и военной ситуации в регионе…»
Когда-то, лет двадцать назад, лейтенант Гебуза приехал сюда с планеты Гатри, прельстившись значительным повышением; счастливо женился, обзавелся детьми. Потом война придвинулась вплотную к их спокойному городку, и он был назначен начальником полиции взамен прежнего, подорванного партизанами в своем автомобиле. Он был уверен, что добился уважения подчиненных, считал службу занятием почти семейным; гордился, что заработал репутацию грозы наркодельцов. Это несколько сглаживало неудачи с обеспечением порядка по ночам и отношения с командиром миротворческого контингента – майором Бердоном, который его откровенно игнорировал, предпочитая обращаться напрямую к начальникам служб. Поэтому он и поднялся в свой кабинет из подвала, где ввиду тяжелых времен обитали семьи полицейских, чтобы встретить Лонгсдейла лично: будет, чем похвалиться на совещании у мэра, куда Бердон обязательно заявится. А что до боевиков всяческих мастей, то он предпочитал оставлять это дело спецслужбам и военным, ограничиваясь участием своих людей в общих акциях. Прекрасно понимал, что если начнет строить из себя полководца, отдавать приказы на штурм каких-нибудь осиных гнезд, то очень быстро останется без подчиненных, а то и без головы.
Джон сказал:
– Его машину нашли брошенной на шоссе, и постовой на въезде в город видел его вместе с женщиной. Я связывался с ним в дороге, приметы сошлись. Обзавелся фальшивой бородой, потому его не узнали сразу.
– Эта женщина его сообщница? – спросил Гебуза.
– Не исключено. Найдем ее – найдем и Нуэньеса. Полицейский на посту сказал, что внешность у нее запоминающаяся.
– Нуэньес – его подлинная фамилия?
– Нет, сеньор комиссар. У него их множество. Сегодня я получил информацию о нескольких его удостоверениях. Все – подделки очень высокого уровня. Так что Нуэньесом мы зовем его просто для удобства. Своего рода псевдоним. Эта фамилия стала нам известна первой.
Начальник полиции зевнул, прикрыв рот рукой. Чтобы взбодриться, он выпил после ужина большую кружку черного кофе. Все не мог заставить себя поверить, что от кофе его клонит в сон. Его подчиненные потребляли крепчайшую жидкость галлонами, и он старался выглядеть настоящим полицейским, не выделяться из своего окружения; быть своим парнем для тех, кто патрулирует улицы и шерстит притоны.
Его заместитель сказал:
– Как только пришла ориентировка, мы сразу активировали поисковые программы. Все камеры на улицах, все мобильные поисковики знают его приметы.
– У вас есть карта? – спросил Джон.
Гебуза включил компьютер и развернул проектор, чтобы им было удобнее. Заместитель комиссара выделил на голографическом дисплее наиболее проблемные места: взорванный сахарный завод, китайский квартал, два района, пострадавшие от уличных боев, когда отряд боевиков просочился в город и устроил бойню в лагере беженцев.
– А что здесь? – спросил Джон.
– Палаточный лагерь. Беженцы. Там все вместе – и мусульмане, и христиане. Правда, каждый держится своей стороны. Вот здесь мечеть, палатки правоверных установлены ближе к ней. – Заместитель комиссара позволил себе легкую скептическую улыбку.