Разве север нам с тобой по годам?
Лучше в поезде Москва – Балатон,
Чем в столыпинском опять в Магадан.
А гитара, как беда, через край,
Не прощает ни чужих, ни своих.
Ну уж ладно, поиграй-поиграй,
Я уж ладно, отсижу за двоих.
«Портвейн три семерки»
А как в 1999 стало сердце защемлять, аж грудь – на разрыв, подумал: ну вот, весь я и уложился в три четверти двадцатого века. Ну, крепись, скрипи, а хоть как-то до этих трех колесиков 2000-го дотяни – целый ведь век прибавляется. А какое там «тысячелетье на дворе»? – какая разница, пусть другие спорят. Мой счет на дни пошел, да я и раньше тысячелетиями не считал.
И вот вкатился на этом трехколесном велосипеде в январь, да и в февраль. Верно, не на велосипеде, а на больничной каталке, да на чем нас не возили?
Вертится колесная резина,
Подминая время, как траву,
Неприятным запахом бензина
Дышит век, в котором я живу.
Пахло бензином и в воронке, на котором привезли нас на суд летом 1947 года. Это был никакой не фургон с надписью «Мясо», брали в то время уже штучно, и черных воронков хватало, и каждому в кузове – отдельная камера. Теснота жуткая, душащая, но переговариваться можно. А сзади – еще одна дверь на засове, а за ней – два вооруженных охранника. Серьезный криминал везут! Враги народа. Позволили себе друг с другом, да за водочкой, да о чем им вздумалось, вслух разговаривать. Ладно бы не вслух. Думаю, да нет, знаю, что даже глухонемых за разговоры сажали. Наверное, просто стукач должен был быть с сурдопереводом.
Ну, привезли: «Выходи по одному! Руки за спину!» Выходим, а там двор молодым народом запружен – с цветами, с гостинцами, знакомые, неизвестные – первознакомство с популярностью.
– Свидетель Домбровский!
Отсутствует. Справочка: «В настоящее время находится на лечении в городе Сочи».
– Свидетель Шапошников!
Отсутствует. И тоже справочка. Эти оба – стукачи, сочинившие для них дело. Своих они при дневном свете не показывают: нечистая сила!
Два дня шло перемывание наших разговоров: хвалили – не хвалили, клеветали – не клеветали. На второй день посоветовались где надо, и обвинитель попросил каждому из нас по 5 лет лишения свободы – больно уж мизерны были успехи судебного разбирательства. Но не выпускать же! И суд расщедрился и дал больше того, что просили: по 6 лет плюс 3 года поражения в правах. Этот довесок оказался потом, может быть, еще болезненнее, чем срок. В лагере все сидят и сидят, все – бесправные. А на воле с этим довеском на тебя все кадровики как на волка недостреляного смотрят: место было, да, знаете, занято, сплыло. Именно волчий билет! Что ж, всю шерсть пришлось ободрать об эти препоны и засады.
И там, на повале, жить как-то можно. Только вот парикмахер у меня сапожки мои армейские на воскресенье как попросил – бритвы ехал точить в женский лагерь, – так я и остался босым и все лето 1948-го ходил в лес, по болоту, в чунях с пайпаками. Это бесчеловечное сооружение описывать не стану, пусть останется в Музее ГУЛАГа (вот бы такой открыть!).
Но и в моих хромовых лес пилить – удовольствие сомнительное. Особенно в новых квадратах, куда еще только мы прошли сквозь тьмы мошкары, а из техники только пила лучковая. Гнись в три погибели, а шесть кубометров леса настриги для любимой родины.
И вот живу я, хоть и на нитроглицерине, а в сентябре может стукнуть и 77. Еще одна семерка – и портвейн!
Песне-графия
Необычная протокольная эта глава – для меломанов, для фанатиков и статистиков. Попробую просто вспомнить песни: какие и с кем написаны, ну, хоть что вспомнится, и перечислить их чисто по названиям. Чтобы знать вам, с кем дело имеете. Конечно, это произвольная выборка, сиюминутная, потому что песен написано за сорок лет работы, может быть, и тысячи. Сам не знаю. Да и поклонюсь заодно музыкантам.
Итак, вспомним вместе:
ТЕКСТИЛЬНЫЙ ГОРОДОК
КАК ТЕБЕ СЛУЖИТСЯ?
ЛЮБОВЬ – КОЛЬЦО
ОБЛОМАЛ НЕМАЛО ВЕТОК…
ЧТО ТЕБЕ СКАЗАТЬ ПРО САХАЛИН?
КТО-ТО ТЕРЯЕТ…
ВОТ ТАК И ЖИВЕМ
ИДЕТ СОЛДАТ ПО ГОРОДУ
ДЕТЕКТИВ
КОГДА МОИ ДРУЗЬЯ СО МНОЙ
НА ДАЛЬНЕЙ СТАНЦИИ СОЙДУ
НАЗОВИ МЕНЯ КРАСАВИЦЕЙ
ПО СЕКРЕТУ – ВСЕМУ СВЕТУ!
А ПАРОХОД КРИЧИТ «АУ!»
УХОДИТ БРИГАНТИНА
ХОДИТ ПЕСЕНКА ПО КРУГУ
НА ТЕБЕ СОШЕЛСЯ КЛИНОМ БЕЛЫЙ СВЕТ
МЫ ВЫБИРАЕМ, НАС ВЫБИРАЮТ
ЖИЛ ДА БЫЛ ЧЕРНЫЙ КОТ
АЭРОПОРТ
НА РУКЕ ТРИ ЛИНИИ
А В РЕСТОРАНЕ
ХОЧУ БЫТЬ ЛЮБИМОЙ
ПОГОДА В ДОМЕ
ДО СВИДАНЬЯ!
ОБИЖАЮСЬ
СЕНСАЦИЯ В ГАЗЕТЕ
И ЕЩЕ С ДЕСЯТОК ПОПУЛЯРНЫХ ПЕСЕН
ПАРОХОДЫ
НА НЕДЕЛЬКУ, ДО ВТОРОГО
БАЛАЛАЙКА
И ЕЩЕ ДО СТАРОСТИ 200 ЛЕТ
ПРОВИНЦИАЛКА
БАНЯ
СЕМЕЙНЫЙ АЛЬБОМ
ПО ГРИБЫ
КАК ТЕБЯ ЗОВУТ?
КАК ХОРОШО БЫТЬ ГЕНЕРАЛОМ!
МЕЧТА СБЫВАЕТСЯ
ЗЕРКАЛО
ПРОВОДЫ ЛЮБВИ
ПЛАТОК
ПОДОРОЖНИК-ТРАВА
ЗДРАВСТВУЙ И ПРОЩАЙ!
ХОЧУ В КРУИЗ
ВИТЕК
УЛЫБНИСЬ, РОССИЯ!
ПРИХОДИЛА ПОДРУЖКА
ЛЕСОРУБЫ
МОРЯК ВРАЗВАЛОЧКУ
ПРИЗНАНИЕ В ЛЮБВИ
ТРИ МИНУТЫ
БАРХАТНЫЙ СЕЗОН
КОРОЛЬ СОЧИНЯЕТ ТАНГО
В ЗАБРОШЕННОЙ ТАВЕРНЕ
НАКРОЙ МНЕ ПЛЕЧИ ПИДЖАКОМ
И ДРУГИЕ ПЕСНИ
ВОЗЬМИ МЕНЯ С СОБОЙ!
РИТА-РИТА-МАРГАРИТА
СТЕНА
КАБАК
МУЖИКИ
ПРОСТИ МЕНЯ
БАТЮШКА
ПОЛКОЕЧКИ
УЗЕЛКИ
ВАРЕНИКИ С ВИШНЯМИ
ПОЧЕМУ Я СКАЗАЛА ВАМ НЕТ
Я ВАС ЛЮБЛЮ
СУДАРЫНЯ
МОСТ КАЧАЕТСЯ
ПЕСНИ АНКИ-ПУЛЕМЕТЧИЦЫ
ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЕСЕН (ВСЕ!) ГРУППЫ
«ЛЕСОПОВАЛ»
И давайте причтем еще 80 песен, которые вылетели из памяти, извинимся перед авторами музыки и исполнителями за мою забывчивость. Так ведь в прошлой главе у нас и алиби. Помните про три семерки?
Чужая судьба
Что было бы со мной, к чему бы привела меня приключенческая моя судьба, если бы случайно не столкнула меня с Песней?
Одно время на Гидрострое отвечал я за снабжение – стройматериалы, железяки, бетон, цемент и всякое. Общеизвестно, что вокруг большого строительства, особенно строек коммунизма, быстренько так вырастали и теперь растут симпатичные поселки коттеджей. Да, хозяева из начальства запасались оправдательными бумажками – «куплено» и номер квитанции.
А ведь все прекрасно понимали, что прилипло казенное, по-пафосному общенародное! И оступись я хоть полраза с моими шиферами и кровельными железами, растворился бы навсегда, как в соляной кислоте, на свежем таежном воздухе ГУЛАГа.
Сидел со мной один бывший офицер, военпред в начале войны, по имени Феликс. Принимал себе в скромном звании самолеты с госзаводов, разумеется, в тылу. И как-то за выпивкой, а мог вполне и без выпивки, сказал: «Американцы – это друзья до первого милиционера! Какие они нам друзья?»
Как это стало известно органам, СМЕРШу – ума не приложу. Ведь всего человек пять и слышали! Скорей всего, все пятеро наперегонки и настучали.
А дальше – наручники, трибунал, «Выражал неверие в прочность антигитлеровской коалиции» – и червончик. Было это в 1943 году на Кубани. А в 1946-м, кажется, уже в Фултоне Черчилль выступил со своей поджигательской речью и полностью подтвердил слова моего старшего лейтенанта.