Именно сидя на этом диване, Марк читал мне по машинописному списку рассказ Бабеля «Мой первый гонорар». Вполне политически невинный и великолепный, этот рассказ в те времена, о которых с нежностью вспоминают коммунисты, можно было прочесть лишь в Самиздате: Бабель только начинал выбираться из-под обвала запрещенной литературы. Тогда был плохой социализм. Сейчас совсем другое дело – плохой капитализм.
Бернес читал с удовольствием – он и вообще был читающим человеком, – несколько даже с гордостью, как бы это не Бабеля, а его творение. Ну, а я и вовсе развесил уши так, что они едва не касались журнального столика с газетами. Читает мне! Кто? Бернес! Кого? Бабеля! Шторка.
В комнате было еще пианино, где репетировал он с композиторами новые песни. Да не только репетировал, а и сочинял. Часто Марк был инициатором создания песни, разыскав хорошее стихотворение, которое не просто прочел, а услышал. Так возникла, например, знаменитая песня «Сережка с Малой Бронной» Винокурова, Эшпая и Бернеса. Мне думается, что у песни не два, а три автора вообще!
Марк Бернес, если честно, выдающимся музыкантом не был. Подолгу разучивал новые сочинения, просил, чтобы мелодию в аранжировке передавали с инструмента на инструмент (не сбиться бы!), но зато уже знакомую песню отделывал лабораторно и филигранно. А с добавленным обаянием его личности и задушевным тембром шансонье (это составляло 51 процент) почти каждая песня получалась шедевром. И сейчас слушаю его – и сердце подтаивает.
Мы были на концерте Марлен Дитрих, но, видно, было туго с билетами, и мы с Лидой сидели на балконе Театра эстрады. Замечу, что с балкона видно много лучше, чем из какого-нибудь девятнадцатого ряда, где надо вытягивать шею, становясь немножко жирафом, чтобы увидеть происходящее на сцене. (Лицензия на отстрел жирафа стоит в Африке всего семь тысяч у.е. Стыдоба!)
Марлен прошла у нас, как никто до нее, а после нее – только Дюк Эллингтон. Это было даже не восхищение, а оргазм. Все, от песен до макияжа, сделано по самому высшему разряду – выше не может быть. Каждый поворот, при котором колыхалась меховая оторочка ее белого – в пол – драгоценного платья, отрепетирован в Голливуде. Мегазвезда.
И снова посмотрел на нас Марк своим обвораживающим взглядом, гордясь актрисой не менее, чем читаемым Бабелем, и сказал как о знакомой женщине:
Голливуд, второй дом направо!
А Лидочка моя, вся во власти эмоций, слетела по лестницам за кулисы и получила в награду поцелуй суперстар в щечку. Марлен Дитрих выглядела со сцены лет этак, может быть, чуть поменее сорока, а было ей в ту пору что-нибудь в районе семидесяти.
Как мадам вблизи? – спросил я у жены.
Прелестна! Как реклама Смерти. С косой.
Мы написали втроем тогда неплохую песню о кино. Судьбы у нее не случилось. Это случается не всегда! Но всегда – чудо, когда случается.
Из всех чудес
На шумном белом свете
Мне с малых лет запомнилось одно –
Оно стояло
На углу Ванцетти
И называлось весело –
«КИНО».
Речь в песне шла о мальчишке, которого не пускали на вечерний сеанс. И так трогательно, как это умел только Бернес, заканчивал он песню просьбой, чтобы взрослые понимали вечную мальчишескую мечту о счастье, которое и есть – кино:
Но все опять
Случается на свете,
Горят огни
Неоновых реклам,
И топчется мальчишка
На Ванцетти,
И тоже хочет
Верить чудесам.
А я прошу:
Впустите паренька –
Ведь это я
Пришел издалека.
Как это было недавно! Но Марк Наумович был уже болен. Полон сил, красив, знаменит, но… Вы что-то рассказывали ему, а он держал руку в руке и считал пульс. Может быть, у него было и сердце не в порядке, но умер он от еще более страшного недуга. Как будто бывают более и менее страшные причины смерти!
Кто-то мудро сказал, не знаю, какой острослов: «Здоровье – это когда каждый день болит в другом месте».
Хоронили Марка Бернеса на Новодевичьем, летом. Как и всегда на похоронах, печаль разрывала грудь. А за оградой, на асфальтовом пятачке, инструкторы учили кого-то водить автомобиль, громко звучала в стокиловаттных динамиках музыка. Жизнь продолжалась.
И когда каждый из нас бросал свою горсть новодевичьей свежеотрытой земли на гроб, в эту безвозвратную пропасть, в динамиках над автоплощадкой зазвучала наша с Френкелем песня «Сахалин»:
А я бросаю камешки
С крутого бережка
Далекого пролива
Лаперуза.
Такого кощунства не придумать! Все укоризненно обернулись в нашу сторону, и нам с Яном почему-то стало стыдно.
Впрочем, я всегда испытываю что-то схожее со стыдом, когда хоронят хорошего человека. Даже незнакомого.
Последнее слово
Так, неожиданно для себя, стал я героем. Героем книги воспоминаний о жизни, о нашей жизни, т. е., может быть, героем нашего времени. Почему бы и нет, все меньше остается нас, людей, возвратившихся с войны. А уж переживших войну и безвинно сталинские тюрьмы и лагеря – и совсем наперечет. Орден Праведника учредить бы для них, и чтобы Президент каждому лично на дому у них, ввиду недостаточной моторности героев, вручал таковой орден на Георгиевской ленте через шею. Мне – необязательно. Ненастоящий праведник, хоть и покаялся во всех грехах на страницах этой книги. Почти во всех.
Я один только раз перечитывал написанное, работая с редактором, премилой Аллой Семеновной Захаренко, сохранившей несерьезный тон автора и не испортившей книжки, что с другими книжками случается. «Вспоминайте-вспоминайте, у вас же такая интересная жизнь!» – советовала она.
Отвлекся. Пишу по утрам, когда Лидочка моя еще сладко спит. Она потом, проснувшись, не бывает такой красивой, как ранним утром, с венком вокруг головы из сплетенных каким-то непостижимым образом рук, без камуфляжа. Я здесь несколько и обидных слов сказал о ней, и по делу, заслужила. Но поглядите моими глазами на героиню этой книжки, красавицу мою седенькую, а для меня – лучшую на земле, когда, тепленькая, досматривает она свои сны, ни в чем передо мной не виноватая. Ну, характер, так ведь и это послано Богом мне в наказание! Расплата.
И, вспоминая, задал я себе сакраментальный вопрос, который непременно задают равнодушные интервьюеры: «Если бы можно было начать жизнь снова, повторили бы Вы свою?» И получают адекватный ответ: «Ни о чем не жалею и все повторил бы сначала!»
И ответил себе: Стоп! Второй раз я не вправе напрягать молитвой Господа Бога, прося о помощи в безнадежных ситуациях, в которые попадал. Зачем мне снова глядеть в жерла пушек мчащихся прямо на меня немецких танков? Помирать от цинги в тайге на лесоповале? Ссориться с любимыми женщинами, расписываться в собственном неумении воспитывать детей? Стоять в очередях за черным хлебом с номером на руке, написанным на запястье огрызком чернильного карандаша? И еще многое-многое из того, что всплыло со дна памяти…
А хорошее отдельно повторил бы! Но так и вовсе не бывает.
Жаль расставаться с вами, дотерпевшими «мою жизнь» до последней страницы.
Когда поэтическая часть книги – стихотворения и песни последних двух-трех лет – уже была сдана в издательство, еще написалось в присущем мне стиле, как последнее несерьезное слово подсудимого:
Март не сдается.
Снег не тает,
И холодок –
Со всех сторон,
И птицы с криком
Не летают,
За исключением ворон.
На размышление дается
Весне еще с десяток дней,
А так – зима!
Но мне сдается –
Вороны каркают теплей.
Вклейка
Мама, папа и – угадайте кто?
Семейный сбор. Справа, за плечом у деда, мои родители, слева, в матроске – я
Тбилиси. Артучилище. Погоны еще не носили
Таганрог. При мне эта улица называлась улицей Ленина. А сейчас – не знаю
Ростов-на-Дону. 1941 год. Ровно через два часа чубчик кучерявый состригут в военкомате
1945 год. Германия. Победитель
Наша футбольная команда в полном составе. Несмотря на проигрыш, про нее до сих пор помнит немецкий город Бернбург
А здесь ее часть: слева – Женя Черный, «организатор и вдохновитель».
Ну и пусть мы проиграли! Все равно – весна, победа, молодость! Счастье!
Первые ордена
В воинской части
Среди однополчан. Белгород 1985.
«Длинней, чем жизнь, дороги нет…»
Вот она, та самая фотография! Плыву по Тихому Дону. Три дня до ареста
Настоящий лесоповал, без кавычек
Лида. «Гляжусь в тебя, как в зеркало, до головокружения…»
Отпрыски
Скульптурная группа «Геракл с дочками»
Первые дни медового месяца. Прошли годы, а он продолжается до сих пор
Сергей Кожухов
«Лесоповал»: на плакате…
… и на альбоме
1991 г. Одно из первых выступлений
«Лесоповал» на концертах
«Лесоповал» в жизни
На съемках фильма «Женщины» под Ярославлем
С Яном Френкелем и Лидой
Вечер в ЦДРИ, посвященный Михаилу Таничу
С Феликсом Камовым. Это самый остроумный человек из всех, кого я знаю (разумеется, после меня!)
Со Славой Малежиком
С Игорем Николаевым. «Ты меня уважаешь?»
До Маршала сержанту еще расти и расти
Укупник и есть Укупник!
«Лесоповал»
Афиша юбилейного концерта
«Неужели затем я прошел этот путь, чтобы песню сложить, неужели?»
С 2010 года имя Михаила Танича носит речное круизное судно
В приятной компании: с Ниной Кондратьевой, Аллой Пугачевой и Андрисом Лиепой
Ларису Долину в нашей семье любят не только как певицу