Инспектор кивнул головой:
— Вот и вы причисляете ее к русским, хотя папу убитой зовут Огюст, а маму — Мадлен.
— Совершенно верно, она — русская француженка.
— «Русская француженка»… Хоть это и звучит странно, но выражает самую суть вещей. Итак. Отец мадемуазель Фурро — месье Огюст Фурро — родился в Петербурге и первый раз попал во Францию в сорок лет. Он из семьи французского гувернера, служившего у одного из ваших вельмож. Кстати, крещен в православии. Мама покойной, хотя и родилась во Франции, но жила в России с 18 лет, служила бонной, гувернанткой, учительницей французского. Сейчас мадам Фурро — председательница дамского Общества бывших француженок, в коем состоят ее сестры по несчастью, прекрасно жившие в России и не нашедшие себя на исторической Родине. А покойная Лаура — уроженка Рязанской губернии, родилась в поместье, где служили ее родители. А вы — бывший сотрудник русской полиции и именно тот человек, который мне нужен.
Осип Григорьевич затушил окурок в пепельнице:
— Вы хотите, чтобы я поискал убийцу Лауры среди наших?
— Да, именно этого я и хочу.
— Что, у вас в участке недостает служащих?
Д’Эврэ покачал головой:
— Я единственный представитель судебной полиции в Биянкуре. Служу я здесь недавно, агентуры почти не имею. К тому же среда здесь слишком специфическая, поэтому без внутреннего освещения мне никак не справиться.
— А зачем мне вам помогать?
— Я оплачу ваши услуги. Правда, на агентуру я получаю мало, но я готов добавить из своих…
— Спасибо, но мне хватает доходов с ресторана.
В это время в заведение зашла компания мужчин. Не успели они разместиться за столиком, как к ним подскочила симпатичная официантка.
— Карту[28] не надо, — сказал один из пришедших, — что сегодня дежурное?
— Рассольник и свинина с легумами[29].
— Несите, и графинчик ревельской.
Д’Эврэ посмотрел на новых посетителей и повернулся к Клоппу:
— Рабочие с Рено?
— Нет, — ответил Осип Григорьевич, — это шоферы, высшая эмигрантская каста, заводским в ресторанах столоваться не по карману.
— Понятно… Так вот. Когда мадемуазель Фурро вскрыли, выяснилось, что она была беременна, семь недель. Так вы нам поможете, месье Клопп?
Глава 2
Протез был так хорош, что Клопп передвигался только с тростью, да и хромал, как ему казалось, почти незаметно.
Фурро жили на углу рю дю Вье пон де Севр и рю де Катр шемине, рядом с магазином Пышмана, который торговал русскими продуктами. У Пышмана можно было найти все что угодно — от черного хлеба до черной икры. «Надо будет на обратном пути заглянуть, огурчиков соленых купить и икорки баклажанной», — подумал Клопп, проходя мимо магазина и кланяясь сидевшему на лавочке хозяину.
— У Сюртэ ажаны[30] кончились? — спросил месье Фурро, разлив по рюмкам «смирновскую» и протянув одну из них Клоппу — помянем.
Выпили.
— Они считают, что для этого розыска надобен человек, знающий русскую колонию изнутри. Я думаю, в этом есть здравый смысл, — ответил Клопп, цепляя на вилку кусок селедки.
— Лягушатникам дай волю, они все свои дела на нас, русских, переложат, — хрустнул соленым огурцом Фурро. — Да я, собственно, не против, ищите, Осип Григорьевич, по мне пусть хоть черт лысый ищет, лишь бы толк был!
— Спасибо, месье Фурро. Скажите, а почему в тот день дочь возвращалась домой так поздно?
— Вы хотели сказать, рано? Она работала на Монмартре, официанткой в ресторане. Раньше жила в отеле рядом со службой, но в последнее время дела в ресторане пошли плохо, ей урезали жалование, и платить 250 франков за комнату ей стало не по карману. Вот и моталась каждый день туда-обратно.
— Понятно. Позвольте осмотреть комнату Лауры?
— Ажаны перевернули там все вверх дном, я всю ночь потратил, чтобы прибраться, Мадлен пыталась помочь, но… Только какую-нибудь вещь Ларочкину в руки возьмет — в слезы… Впрочем, извольте, если считаете нужным.
Комнатка покойной мадемуазель была маленькой и нарядной. Старый гардероб, узкая кровать, книжная полка на стене, тумбочка и столик с большим зеркалом составляли всю ее обстановку. На подоконнике сидели белый плюшевый медведь и розовый заяц, в шкафу висели три платья, плащ и зимнее пальто, в тумбочке стояла шкатулка с бижутерией. Было совершенно непонятно, что тут можно было разбирать всю ночь.
— В моей молодости барышни заводили себе эдакие, знаете ли, альбомы. Сейчас это разве не распространено у молодежи? — спросил Осип Григорьевич хозяина, закрывая прикроватную тумбочку.
— Когда в гимназии училась, писала в какие-то тетрадки, их полиция забрала. Но как на службу пошла — не до тетрадок стало, спать было некогда.
— Понятно. Позвольте, я платье осмотрю?
— Они и платье смотрели, выгребли из карманов все бумажки, даже старые билеты на метро с собой унесли.
Клопп все же снял с вешалки пальто и поочередно сунул руку в карманы. Один вывернул. Низ кармана был зашит крупным стежком.
— Сейчас шьют из такой ткани, что через месяц карманы рвутся, если кладешь в них что-нибудь тяжелее двухфранковой монеты, — посетовал месье Фурро.
— Это да, — сказал отставной полицейский, ощупывая низ пальто. — Не будете ли любезны дать мне ножницы или нож?
— Пожалуйста. — Отец убитой вышел из комнаты и вскоре вернулся с большими ножницами с выкрашенными зеленой краской ручками.
Осип Григорьевич поддел и разрезал нитку, сунул руку за подкладку и извлек на свет божий осьмушку бумаги.
— Что это? — Фурро вытянул шею, стараясь разобрать надписи на листочке.
— Это счет об аренде ящика в десятом почтовом бюро на пляс Марсель Сенба. Не знаете, зачем ваша дочь абонировала его в октябре прошлого года?
— Как вы без ассансера[31] обходитесь? — посетовал Клопп, останавливаясь у подъезда и вытирая платком пот со лба.
— Привыкли, — сказал Фурро, — а что, в вашем доме подъемная машина имеется? Это какая же у вас лайя[32]!
— Я особняком живу[33], — похвалился Осип Григорьевич. — У меня даже огородик есть.
— Счастливый вы человек!
На почте затруднений не возникло. Директор бюро, выслушав просителей и внимательно разглядев квитанцию, попросил справку мэрии о смерти Лауры Фурро и выписку о ее рождении. Все эти документы Огюст Генрихович предусмотрительно захватил с собой, причем выписка из метрической книги церкви Казанской иконы Божией Матери села Константиново Рязанской губернии и уезда была снабжена переводом на французский.
Месье Фурро заполнил пару каких-то бланков, передал их директору и получил взамен маленький плоский ключик от одиннадцатого ящика.
В ящике было одно-единственное письмо в желтом конверте, штемпель отправителя на котором носил обозначение 13-го бюро (17, рю Клозель — Париж IX).
Осип Григорьевич попросил у почтовика нож, аккуратно вскрыл конверт и достал из него лист дорогой писчей бумаги, исписанный кириллическими буквами.
— Ей писал какой-то русский! — воскликнул Фурро.
— Я бы сказал — советский.
Инспектор достал из кармана пачку сигарет, увидел, что она пустая, смял и выбросил в корзину для мусора. Потом выдвинул ящик стола, порылся в нем, нашел новую пачку «Gitanes Maryland», выудил сигарету, закурил.
— Итак, мадемуазель Фурро имела близкого друга, которому было удобно отправлять корреспонденцию из тринадцатого почтового бюро. Имя этого друга начинается на М., и он до недавнего времени жил в России. Так?
— Уверенно можно говорить лишь о последнем обстоятельстве. Русские эмигранты, давно покинувшие Родину, пишут по правилам дореволюционной орфографии, которая в значительной степени отличается от новой, советской, а граждане СССР — наоборот. Я несколько лет назад забыл про это и чуть не поплатился жизнью. — Видя, что хозяин кабинета закурил, Клопп тоже достал сигареты. — Что касается других ваших утверждений, то они довольно спорны. Если бы писем было несколько и все они были бы отправлены из 13-го бюро, тогда да, можно было бы смело говорить о том, что сердечный друг мадемуазель Фурро обитает где-то рядом. Но одно письмо он мог отправить с рю Клозель, случайно оказавшись в этом районе.
— Хорошо, на этот счет я с вами соглашусь, но имя? Если под письмом стоит подпись «твой М.», вряд ли его писал какой-то В. или Х., не правда ли? Не шпионы же они, в конце концов, чтобы подписываться чужими именами!
— Я бы с вами согласился, если бы речь шла о французских именах. Но у нас, русских, все чуть-чуть сложнее. Полное имя моей жены, например, — Анастасия. Но я зову ее Настя. Сын у меня — Иван, а для друзей он Ваня. Поэтому и наш корреспондент мог быть не Михаилом или Максимом, а Дмитрием, например.
— Дмитрием?
— Да, уменьшительное имя у Дмитрия Митя[34].
— Да, сложновато у вас с именами. Ладно, идем дальше. Из текста письма следует, что друг Лауры просит ее о встрече, чтобы поговорить о важном деле, так?
— При этом жалуется, что она игнорирует его многочисленные просьбы встретиться… Судя по подписи: «Я надеюсь, что все еще твой, М.», отношения между ними были далеки от идеальных. И вот эта фраза: «Поступить так, как ты хочешь, я не могу, я много раз тебе уже про это писал…» Что хочет беременная незамужняя женщина от отца своего ребенка?
— Замуж она за него хочет.
— Правильно, месье инспектор. А вот хочет ли этого он? И может ли? Первое, что приходит в голову, — будущий папаша женат и не желает расставаться с законной супругой. А если он советский человек — то и не может, в СССР разводы не приветствуются, а уж среди лиц, допущенных к путешествиям за границу, и вовсе категорически запрещены!