— «Как шлюха подзаборная», — обязательно бы сказала бабушка и смачно сделала бы любимое «тьфу».
— «Чего ещё ждать от Зотовской породы, — причитала бы моя мать, взявшись руками за лицо и качая головой.
Ещё в девяностые сестра моего отца, тётя Марина, ушла от своего мужа к любовнику. Дядя Серёжа работал вахтовиком на севере, приезжал редко и чаще всего во время отпуска пил запойно, распускал руки и третировал её с детьми.
Несмотря на это, собственная семья женщину практически прокляла, когда она влюбилась в своего коллегу. Спокойного работящего мужчину с руками. До сих пор помню, как моя мать, встречаясь с тётей Мариной на улице даже не здоровалась и презрительно на неё смотрела, а мне приходилось стыдливо опускать глаза.
Сейчас я словно опять вернулась в детство, в то мерзкое чувство стыда.
Опускаю руку между ног, там просто потоп во имя Матвея Андреева. На мужа я никогда так не реагировала. Это какой-то заговор собственного тела против меня.
Быстро собираю вещи, проверяю ещё раз в зеркале горящие щеки, губы и пулей лечу к выходу из раздевалки. Но только я открываю дверь, как сильные руки вталкивают меня обратно.
Матвей тоже после душа. Волосы влажные, одет в джинсы и черную футболку. Лицо невозмутимое. Без иронии или самодовольства.
Бью его по груди.
— Дай пройти, — повышаю голос.
— Успокойся, — говорит он хрипло. — Какая муха тебя укусила? Ничего особенного не произошло.
— Ничего особенного? — нервно смеюсь. — Ты больной? Скажи мне?
— Я здоровый. У меня есть справка. Пойдём в кабинет, я тебе покажу.
Господи, слава богу хоть не заразный! Чем там можно заразиться через слюну? Перебираю возможные варианты.
— Никуда я с тобой не пойду, — яростно тыкаю ему пальцем в твёрдую грудь. — Пропусти меня.
— Сначала ты успокоишься, Вика. За руль в таком состоянии не сядешь, — твёрдо отвечает. — Пойдём я налью тебе чай.
Мне хочется топать, кричать и орать. Мне хочется, чтобы этого дня вообще в моей жизни не было.
А он мне почаёвничать предлагает?
Одно дело посмеяться с Машей над тем, чтобы завести любовника. Другое дело — сосаться с тренером по танцам. При живом муже. Не важно, какой этап мы переживаем.
Как мне теперь договариваться со своей совестью?
— Только чай, Вика, — повторяет ещё раз Матвей, смотря на меня сверху вниз.
— Ты меня больше пальцем не тронешь, — опять тыкаю его в грудь.
— Хм, — обворожительно улыбается, от чего тут же проступают ямочки на его щеках. — По-моему последние две минуты пальцем меня трогаешь только ты.
Перевожу взгляд на свою руку.
Блин. Он прав.
— Пойдём? — открывает дверь. — Просто поговорим.
Я не знаю зачем я иду за ним, но догадываюсь, что скорее всего, чтобы усыпить своё острое чувство вины. Посмеяться над ситуацией.
Мол у кого не бывает.
Я жду от него извинений в стиле «Извини, я тебя перепутал».
Одновременно жду и одновременно не хочу, чтобы это было правдой. Почему-то то, что он мог поцеловать меня по ошибке, отзывается в груди неприятным шипением.
Узкий коридор заканчивается входом в небольшой кабинет. Стены здесь увешаны дипломами и сертификатами. На полках большое количество небрежно расставленных кубков. В центре кабинета довольно большой стол, который сложно разглядеть из-за большого количества бумаг на нем.
— Садись. Чайник поставлю, — говорит Матвей, сгребая документы в центр стола и расчищая место.
— Ну и бардак, — говорю брезгливо, размещая сумку на стуле.
= Я творческий человек, — пожимает плечами.
— Отличное оправдание для неряхи.
Матвей молча разливает чай в кружки. Из-под опущенных глаз слежу за движениями его сильных рук, то и дело вспоминая как он сжимал ими мои ягодицы, вдавливал моё тело в своё и гладил.
Бесконечно гладил.
— Я хочу извиниться перед тобой, — говорит сосредоточенно.
— Хорошее начало, — говорю учительским тоном, принимая от него кружку.
— Нет, я серьёзно. Ты была такая податливая и открытая, что не сдержался. Башню снесло напрочь.
Мои щеки безнадёжно краснеют от того, как легко он произносит правду. Не юлит, в голосе нет насмешки или злорадства. Это заставляет меня немного ослабить хватку.
— И часто у тебя башню сносит? — интересуюсь, отпивая чай.
— Настолько — впервые.
— Угу, — киваю головой многозначительно.
— Не веришь? — обворожительно улыбается.
— Мне нет до этого абсолютно никакого дела, — отворачиваюсь.
Молчаливая пауза затягивается.
— Ты ответила на поцелуй, — говорит он тихо.
Закатываю глаза.
— Самоуверенный мальчишка, — шиплю. — Мы просто танцевали. Ты сам сказал, что через танец можно показать все свои чувства и эмоции. Все это время я представляла мужа.
— В смысле? — его лицо краснеет.
Ангельски улыбаюсь, отставляя кружку. Кажется, чья-то самоуверенность тает, как снег ранней весной.
— А чему ты удивляешься, Матвей? — легко смеюсь. — Ты думал, что я там в зале тебя целовала? Это просто недоразумение. Не-до-ра-зу-ме-ни-е.
Пристально на меня смотрит, словно высчитывая вероятность и правдивость этой информации. На его лице появляется наглая улыбка:
— Так, может, закроешь глаза, и я трахну тебя как следует? Раз у тебя всё неплохо с воображением.
Скалит белоснежные зубы.
— Помечтай, Андреев, — говорю, резко вставая.
Подхватив сумку, иду к выходу.
— Забавная ты, Вика, — слышу за спиной. — Говорила, что имя моё не запомнишь. А уже и фамилию выучила…
Глава 10. Виктория
Новая неделя начинается с моей нескончаемой радости. Пару раз в год Лёша, как руководитель направления, уезжает в незапланированную московскую командировку на обучение. В этот раз оно продлится две недели. Во вторник бережно собираю ему чемодан, чтобы ничего не забыл, и мы с Марком везём его в аэропорт.
— Пап, — спрашивает сын, болтая ногами. — А ты будешь по нам скучать?
Муж, как обычно погрузившись в мобильный, никого вокруг не замечает.
— Свободин, — шиплю, толкая его в плечо.
— Что тебе? — срывается он криком, оторвавшись от экрана.
— Пообщайся с ребёнком. Ты две недели его не увидишь.
Честно сказать, я жду момента, когда оставлю его на парковке и надеюсь, что эти две недели немного заставят нас соскучиться друг по другу. Потому что жить так дальше становится просто невыносимо.
Я не знаю, как это объяснить.
Больно даже не от того, что он больше не любит, не ценит и не хочет понимать. А от того, что раньше всё это было. От того, что чувствуешь — уходит что-то безвозвратное и трепетное. Уходит навсегда. А причину ты не знаешь.
— Да, Марк, — говорит Лёша, блокируя телефон.
— Ты будешь по мне скучать, пап?
— Конечно, сын, — кивает.
— А по маме?
В салоне машины возникает неловкая пауза, которая будто оголяет скопившееся взаимное раздражение.
— И по маме… естественно, буду. А мама по мне будет скучать? — спрашивает он едко, разворачиваясь ко мне.
Забираю воздух, чтобы вытерпеть оставшиеся пару километров.
— Платки сушить устану, дорогой, — язвлю.
— Мам, а что это значит? — подхватывает сын сзади.
— А это значит, Марк, что наша мама очень жестокая, — отвечает за меня муж и грубо добавляет:
— Ты можешь перестроиться, че ты тащишься за этим тихоходом?
Перестраиваюсь в левый ряд, удостоверившись в том, что он пустой.
— Жес-то-ка-я… Как Росомаха из «Марвела»? — испуганно спрашивает младший Свободин.
— Хуже, — тихо отвечает муж, снова уставляясь в телефон.
Агрессивно стискиваю руль от обиды.
— Росомаха страшный, а мамочка красивая, — продолжает рассуждения сын. — Совсем не похоже.
— Спасибо, Марик, — улыбаюсь через силу ему в зеркало.
Долго стоим в пробке на въезде и наконец-то заезжаем на парковку.
— Пока, пап.
— Пока, — Лёша открывает дверь и разворачивается ко мне. — Пока, Вик.
— Счастливого полёта, — киваю, глядя в лобовое стекло.
Облегчение. Это все, что я испытываю, когда в дверях терминала скрывается фигура человека, с которым я прожила бок о бок пятнадцать лет.
Облегчение и немного досады.
* * *
Во вторник задерживаюсь на работе и забрав сына из детского сада, понимаю, что никак не успеваю закинуть его к маме до занятия в танцевальной школе. Опоздаю. Приходится везти его с собой и размещать рядом с Яной в зоне для клиентов. Выдаю свой телефон и наказываю вести себя максимально тихо. Девушку тоже предупреждаю, чтобы сообщила мне, если возникнут какие-то проблемы. Она испуганно кивает, но не возражает на навязанную заботу о ребёнке.
Быстро переодеваюсь в легинсы и короткий топ, убираю волосы в высокую шишку. На ноги натягиваю танцевальные чешки.
Максим как обычно собран и серьёзен. Никаких прикосновений. Никакого контакта. Во всяком случае, таких, от которых сносит крышу. Пока разминаемся, думаю о том, что неплохо было бы освободить четверг и прекратить субботние тренировки с Андреевым. Так будет правильно, хоть внутри и просыпается сожаление. Понять себя сложно, а принять собственные противоречивые эмоции ещё сложнее.
Из зала выхожу взмокшая, но энергии хоть отбавляй. Первым делом иду проверить сына. На том месте, где его оставила только рюкзачок с Человеком-Пауком и кепка с ним же. За стойкой ресепшн пусто.
Проверяю в раздевалке — никого нет. Иду по коридору, заглядывая в другие помещения, которые оказываются закрытыми. Пока не дохожу до конца коридора и не дёргаю дверь в кабинет Андреева, успеваю забеспокоиться.
Дверь тут же поддаётся и вниманию предстаёт мой сын, восседающий за столом в директорском кресле. Рядом с ним на столе кружка и несколько разноцветных фантиков от конфет.
— Вот ты где, — прохожу в кабинет, игнорируя его владельца, сидящего на диване в углу кабинета.
— Привет, — раздаётся за спиной бархатный голос.
— Мам, Матвей мне дал конфеты. Ты же не будешь ругаться? — спрашивает сын настороженно.