— Вот это-то меня и пугает.
То был мой четвертый визит в Лондон, но страх появления на публике ничуть не уменьшился. Перед выходом из дома я так перенервничала, что у меня случился очередной приступ разлития желчи, и, все еще не оправившись от него, я испытывала слабость и тошноту.
Джордж Смит рассмеялся и похлопал меня по руке:
— Не бойтесь. Я вас в обиду не дам.
Четырьмя годами ранее я послала ему рукопись своего романа. Издательство «Смит, Элдер и Компания» опубликовало «Джейн Эйр», и книга стала знаменитым бестселлером. Сразу после нашего знакомства в 1848 году я недолгое время была без ума от Джорджа. Потом мы стали друзьями — очень близкими друзьями. Наши письма и разговоры были пронизаны флиртом. Но три года тому назад я и представить себе не могла и не поверила бы, скажи мне кто-нибудь, что если одному из нас предстоит серьезно полюбить другого, то это буду не я.
По мере того как мы двигались через зал, все лица оборачивались в мою сторону. Я чувствовала себя нелепой и немодной в своем черном шелковом платье. Даже теперь, будучи автором популярнейшего романа, я не избавилась от вечно преследовавшего меня страха перед тем, что скажут люди о моем внешнем виде. Когда дерзала представить себя знаменитой, я всегда видела себя превратившейся в красавицу. Ах, если бы все эти мечты могли осуществиться! Впрочем, хоть я и оставалась маленькой и бледной как всегда, вокруг меня неизменно поднимался взволнованный шепот. До публикации «Джейн Эйр» никто слыхом не слыхивал о Шарлотте Бронте. Теперь ее, казалось, знали все. Когда-то я могла пройти сквозь эту толпу, оставшись незамеченной, словно невидимка, но не теперь. Теперь я стала объектом любопытства и пересудов. Такого я никогда не ожидала.
Мать Джорджа, которая шла с другой стороны от меня, сказала:
— Мисс Бронте, если вы чувствуете себя неуютно, мы будем рады отправить вас домой.
Миссис Смит была дородной черноволосой дамой, все еще привлекательной, несмотря на возраст, и любила она меня не больше, чем я ее. Меня не мог обмануть ее заботливый тон, я знала, что ей очень хочется сплавить меня в их дом, где я остановилась, чтобы наслаждаться вечером вдвоем с сыном. Это было еще одним побочным эффектом славы, для меня совершенно неожиданным — у меня начали появляться враги.
Знакомя нас тремя годами раньше, Джордж не сказал матери, что я — автор «Джейн Эйр»; по причинам, вдаваться в которые я здесь не стану, роман был опубликован под псевдонимом Каррер Белл, и я хотела, чтобы мое настоящее имя сохранялось в тайне. Но когда тайна в конце концов все же открылась, миссис Смит пришла в ярость от того, что ее обманули. Невыносимым для нее было и то, что именно благодаря мне — с кем она всегда обращалась как с несчастным и унылым ничтожеством — издательство ее сына заработало немалое состояние. И она страшно боялась, что я имею на Джорджа виды матримониального свойства.
Миссис Смит не знала, что мое сердце принадлежит другому человеку, которого мне, быть может, больше никогда не суждено увидеть на этом свете.
— Благодарю вас, но я не хочу домой, — сказала я, маскируя свою неприязнь вежливостью. — Было бы непростительно упустить шанс послушать мистера Теккерея.
Знаменитый писатель Уильям Мейкпис Теккерей незадолго до того начал цикл лекций об английских юмористах восемнадцатого века; в литературном бомонде эти лекции производили фурор, они были из того ряда событий, на которых я некогда мечтала присутствовать.
— Смотрите, не затмите его успех, — игриво сказал Джордж.
— Я не смогла бы этого сделать даже при желании, — ответила я, ошеломленная подобным предположением.
В передней части зала, окруженный заискивающими дамами и господами, стоял автор знаменитой «Ярмарки тщеславия». Выше шести футов ростом, с пышной копной седых волос, он отнюдь не был хорош собой, и выражение лица у него было одновременно суровым и насмешливым. Его острый взгляд из-за сидевших на кончике носа очков остановился на мне, и он улыбнулся, я улыбнулась в ответ. Мне льстило числить его среди друзей, появившихся у меня после публикации «Джейн Эйр», и я была рада, что он заметил меня, хотя лукавый блеск, вспыхнувший в его глазах, должен был бы меня насторожить.
Оставив своих поклонников и подхватив под руку некую элегантную старушку со снежно-белыми волосами, он приблизился ко мне и громко сказал своей спутнице:
— Матушка, позвольте представить вам Джейн Эйр.
В зале наступила мертвая тишина. Все уставились на меня. Мистер Теккерей улыбался так, словно оказал мне большую любезность, отождествив меня с героиней моего романа и сделав центром всеобщего внимания. Но я почувствовала себя оскорбленной. Густо покраснев, я возжелала, чтобы пол разверзся у меня под ногами и я провалилась сквозь землю. Мистер Теккерей ждал моего ответа, но я была настолько подавлена и сердита на него, что не смогла ничего придумать.
Миссис Смит сказала:
— Пойдемте, мисс Бронте, — и увела меня к свободной скамье у стены. Я знала, что ей просто ненавистно какое бы то ни было оказываемое мне внимание, однако в тот момент была благодарна ей за то, что она оторвала меня от мистера Теккерея прежде, чем я успела сделать что-нибудь достойное сожаления. Пока они с Джорджем усаживались по обе стороны от меня, я слышала перешептывания среди собравшихся:
— Мисс Бронте посвятила второе издание «Джейн Эйр» мистеру Теккерею, не так ли?
— А вы знаете, что его жена безумна и ее пришлось поместить в дом умалишенных?
— Говорят, его жена послужила прототипом сумасшедшей из «Джейн Эйр».
— Да, и еще я слышала, что мисс Бронте когда-то служила гувернанткой в доме мистера Теккерея. Ничуть бы не удивилась, если бы узнала, что между ними существовала недозволенная связь. Вспомните: и Бекки Шарп, и Джейн Эйр были гувернантками, вышедшими замуж за своих нанимателей.
Кто бы мог подумать, что мой невинный знак восхищения вызовет такой скандал! Увы, я слишком поздно узнала о безумии жены мистера Теккерея, и многие читатели сочли мой роман автобиографическим, а нас с мистером Теккереем его героями, несмотря на то что это было заведомой ложью: хоть я действительно некоторое время работала гувернанткой, но в доме мистера Теккерея — никогда. Мы с ним вообще не были знакомы до опубликования моего романа. Мистер Теккерей отнесся к моему невольному промаху великодушно, и если его нынешняя выходка была единственным наказанием мне с его стороны, то я должна была бы лишь радоваться.
Перешептывания между тем продолжались.
— Похоже, мисс Бронте и ее издатель весьма близки между собой.
— Да, несмотря на то что она старше его. — Джордж Смит в свои двадцать девять был весьма завидным женихом, я же в свои тридцать пять — старой девой, чьи лучшие годы остались далеко позади. — Интересно, скоро ли мы услышим свадебные колокола?
Джордж улыбался, притворяясь, будто ничего не происходит. Зато его мать кипела от злости. К тому времени мне бы уже следовало привыкнуть, что я являюсь объектом сплетен, но я так и не смогла.
В конце концов аудитория расселась, в зале воцарилась тишина, и мистер Теккерей занял место за кафедрой. Говорил он просто и легко, и все, что он говорил, было убедительно и оживлялось юмором. Слушатели отвечали ему смехом и возгласами одобрения. Все это доставило бы мне большое удовольствие, не ощущай я на себе взглядов, не менее назойливых, чем нежелательные прикосновения. Но вечер еще только начинался, и худшее ждало меня впереди.
По окончании лекции присутствующие выстроились в две шеренги, образовав посередине проход, по которому, пожимая руки, принимая комплименты и обмениваясь язвительными шутками, следовал мистер Теккерей. Но когда он дошел до двери, собравшиеся не последовали за ним, а остались в зале.
— Они ждут вас, — тихо сообщил мне Джордж.
Съежившись между ним и его матерью, я двинулась сквозь строй. То был нескончаемый тоннель слишком близко придвинувшихся улыбчивых лиц, теплых влажных ладоней, пожимавших мне руку, и интеллигентных голосов, рассыпавшихся в восторгах. Я улыбалась, бормотала вежливые ответы и изо всех сил старалась не упасть в обморок от смущения. Когда мы перешли в другой зал, где были сервированы освежающие напитки, огромная толпа поклонников отрезала меня от Смитов и оттеснила в угол.
— Я просто обожаю «Джейн Эйр», — воскликнула герцогиня Сазерлендская. — Когда же выйдет ваша следующая книга?
— Боюсь, я не могу этого сказать, — сокрушенно призналась я.
Со времени публикации «Джейн Эйр» прошло почти четыре года, и шел второй год после появления моего второго романа, «Ширли», который не был встречен с таким же энтузиазмом, как первый. Поэтому надо мной нависала настоятельная потребность написать что-то новое, что могло бы стать вровень с «Джейн Эйр».
— По крайней мере скажите нам, о чем будет ваш новый роман, — выкрикнул кто-то.
Если бы я знала! Я никак не могла выбрать сюжет для своей следующей книги. Пока что мой издатель проявлял понимание и терпение, но я не могла рассчитывать, что он и читатели будут ждать вечно.
— Мне очень жаль, — только и могла я ответить.
Улизнув от этой толпы, я тут же попала в плен к другой, забросавшей меня теми же вопросами. Когда-то я готова была жизнь отдать за такой жадный интерес к моим книгам. Теперь мне хотелось спрятаться от него как можно дальше. Когда-то мне доставило бы удовольствие воображать, как, вернувшись домой, я буду описывать этот вечер тем, кого любила больше всех на свете. Теперь они покинули этот мир.
Первым, в сентябре 1848 года, от чахотки умер мой брат Бренуэлл, а вскоре после него, в декабре, — и моя сестра Эмилия, от той же болезни. Я молила Господа, чтобы Он пощадил мою младшую сестру Анну, но на следующий год и она заболела туберкулезом и скончалась в мае 1849-го.
В юности мы с моими родными поддерживали друг друга в наших творческих начинаниях, и я верила, что всех нас ждет блестящее будущее. Отчасти мои ожидания сбылись, когда Эмилия, Анна и я опубликовали свои романы. Однако ни «Грозовой перевал» Эмилии, ни «Агнесс Грей» и «Незнакомка из Уайлдфелл-Холла» Анны не получили признания критики и читателей. Мне и в голову никогда не могло прийти, что я окажусь единственной из нас троих, на чью долю выпадут слава и финансовый успех, и что дожить до этого доведется мне одной. Их смерть все еще мучает меня, и горе мое не утихает. Благодарение Богу, у меня еще есть отец, но другой человек, который тоже мог бы утишить мою боль, находится далеко.