Заправив постель, отчего пылинки закружились в солнечном свете как сумасшедшие, Мириэм прикрыла дверь комнаты, но не плотно. Ничего вороватого в том, как она это сделала, не было: в ней скорее взыграло чувство неповиновения, да так остро, что она даже выразила это вслух:
— И ведь все время прячет, всю дорогу. Кого он, право, подозревает? Больно кому это надо!
Отерев губы тыльной стороной ладони, то ли просушив их, то ли увлажив, она открыла дверь небольшой кладовки, наклонилась, порылась в куче засаленных сорочек в углу и извлекла из-под них бутылку джина — будто кролика вытащила из норы.
При виде бутылки она выразила не удовлетворение, а возмущение:
— Нет, право, кто, он думает, зайдет сюда, кроме меня? Знает ведь, что никто, кроме меня, сюда не заходит! Нет, это ж надо, так подозревать людей!
Она подняла бутылку, приложилась к горлышку, снова опустила ее. Выйдя с ней, подошла к умывальнику, открыла холодную воду. С проворством, свидетельствующим о долгой практике, Мириэм подставила горлышко открытой бутылки под струю и тут же его отдернула — подержав как раз достаточно, чтобы восстановить содержимое бутылки до прежнего уровня, не больше. Это было не так трудно, как казалось. На двух из четырех углов отчетливо проступали подозрительные карандашные пометки. Небольшое несоответствие она тут же исправила, снова приложившись к бутылке. К этому времени уборщица дышала уже тяжелее, возмущалась громче.
— Старый скряга! Жалкий скупердяй! — сердито проговорила она, придав голосу антильскую страстность и звякнув золотыми серьгами-монетами. — Чего не терплю, так это недоверия ко мне.
Она вернула бутылку на место, закрыла кладовку, распахнула на прежнюю ширину дверь комнаты и приступила к дальнейшему исполнению своих обязанностей, заключавшихся в тыканье шваброй-бродягой в разные места у основания стен — так человек, стоящий на камне посреди потока, накалывает на острогу лосося.
Занятая именно этим несколько озадачивающим маневром, Мириэм вдруг осознала, что за нею наблюдают. Повернула голову и увидела леди, заглядывавшую в комнату из коридора. Мириэм с одного взгляда поняла, что та не живет у них в отеле, и сразу же зауважала незнакомку. Ее наплевательское отношение и грубость к тем, кто жил в нем, могло сравниться только с ее приветливостью и почтением к тем, кто в нем не жил.
— Да, мэм? — сердечно поинтересовалась она. — Вы ищете мист' Митчелла?
Леди оказалась весьма дружелюбной и вежливой.
— Нет. — Она улыбнулась. — Я заскочила проведать одну свою подругу и не застала ее. Возвращалась к лифту и, боюсь, сбилась с пути…
Мириэм оперлась на ручку швабры, как отдыхающий венецианский гондольер на весло, надеясь, что леди так сразу не уйдет.
И та действительно не ушла. Даже сделала незаметный шаг поближе, но все еще оставалась далеко от порога. Она производила впечатление человека, который жутко заинтересовался Мириэм и их предстоящей беседой.
Мириэм, купаясь в лучах зеленовато-желтого солнца, явно довольная собой, только что не извивалась в экстазе вокруг швабры.
— Вы знаете, — доверительно произнесла леди с очаровательной интимностью манер, возможной между женщинами, — я всегда считала, что можно очень много узнать о человеке, просто заглянув в комнату, в которой он живет.
— Что да, то да, тут вы попали в самую точку, — горячо согласилась Мириэм.
— Взять хотя бы вот эту — раз уж вы все равно здесь убираете, а мне случилось проходить мимо. Так вот, я ничегошеньки не знаю о живущем здесь человеке…
— Мист' Митчелле? — подсказала Мириэм, уже совершенно очарованная. Подбородок ее опустился на круглый набалдашник ручки швабры.
Леди сделала небрежный жест рукой:
— Митчелл, или какая там у него фамилия, — я его не знаю и никогда не видела. Но позвольте только сказать вам, о чем говорит мне его комната, а если я ошибусь, вы меня поправите.
Мириэм смущенно поежилась в предвкушении грядущего восхищения.
— Валяйте, — подбодрила она леди.
Это было так восхитительно — словно гадалка читает по твоей руке, причем бесплатно.
— Он не слишком аккуратен. Вон галстук, накрученный на светильник…
— Он лодырь, — сварливо подтвердила Мириэм.
— Не слишком богат. Но об этом, разумеется, свидетельствует уже сама гостиница — слишком дешевая…
— Восемь лет подряд он опаздывает с квартплатой на полтора месяца! — разгласила мрачную тайну Мириэм.
Леди помолчала — не как человек, который хочет смошенничать, но как человек, который взвешивает свои слова, прежде чем взять на себя какие-то обязательства.
— Он не работает, — заключила она наконец. — Вон у умывальника утренняя газета. Он, очевидно, встает около полудня и немного читает, прежде чем уйти на весь день…
Мириэм кивнула, зачарованная, не в состоянии оторвать глаз от этого образчика рассудительности и грации. Выхвати сейчас кто-нибудь из-под нее швабру, она даже не заметила бы этого и так, наверное, и осталась бы стоять в согбенном положении.
— А уж ленив-то, ленив, правда ваша. Живет вроде как на пенсию, получает каждый месяц, а за что, даже не знаю. — Мириэм почтительно покачала головой. — Здорово, в самую точку!
— Он одинок, друзей у него немного. — Взгляд женщины скользнул вверх по стене. — Все эти фотографии вон там — они ведь признак одиночества, а не того, что он душа общества. Будь у него много друзей, когда бы ему было возиться с фотографиями.
Мириэм сроду не думала об этом в подобном свете. По сути, если эти фотографии вообще что-то для нее и значили — а она уже давно потеряла к ним всякий интерес, — так лишь как свидетельство некоей низости их владельца, его тайных пороков. Еще в самом начале их знакомства, уже очень давно, Мириэм даже пару раз выразила по этому поводу свое мнение вслух. И звучало оно так: «Старый грязный козел!»
— Даже, — продолжала меж тем леди, — если он и впрямь знал всех этих девушек близко — чего, вероятно, не было, — то это были кратковременные и не столь уж частые знакомства. Вон у той — буфы в волосах за ушами — они вошли в моду сразу же после войны, а вот такая короткая стрижка «под мальчика» — в начале двадцатых, распущенные волосы до плеч были популярны несколько лет назад.
Мириэм повернула голову и посмотрела на стену у себя за спиной: закругленный набалдашник швабры оказался теперь под одним ее ухом. Она даже почесала им себе голову, не изменив положения тела, лишь покачивая швабру взад и вперед.
— Он так и не нашел девушки, которую ищет: если бы нашел, фотографий здесь бы не было. Если бы нашел, их бы не было ни одной. Но они… — Женщина в задумчивости постучала себя пальчиком по нижним зубам. — Если все эти портреты соединить в один общий, то можно увидеть, что же он ищет.
— Во дает! — подивилась Мириэм, которая, очевидно, понятия не имела, что «девятнадцатый» вообще что-то ищет. А если и ищет, то уж нечто такое, о чем нельзя говорить в приличном обществе.
— Он ищет чудо. Иллюзию. Тип девушки, которой на этом свете просто не сыскать. Который просто не существует вне пределов его воображения. Не увязшее корнями в грешной земле создание, а нечто парящее над мелочными мирскими буднями, не в силах найти с ними точек соприкосновения. Одалиску. Мату Хари.
— Кого-кого? — настороженно переспросила Мириэм, резко повернув голову.
— Да вы только посмотрите на них. Ни одна не выглядит так, какая она на самом деле — или, скорее, какой была. Закутавшиеся в тюль, в ореоле фотографической дымки, они либо поглядывают поверх кружевного веера, либо кокетничают с отражением камеры в зеркале, либо покусывают лепестки розы… — Она улыбнулась какой-то сочувственной улыбкой. — Человек и его мечты.
— Навряд ли у него когда-нибудь появится такая, о какой он мечтает, — предположила Мириэм.
— Как знать. — Леди в дверях улыбнулась. — Как знать.
Затем она почтительно обратилась к Мириэм, очаровательно повернув головку:
— Скажите честно, я ведь много угадала верно и не очень-то ошиблась?
— Истинная правда, всю дорогу, — решительно поддержала ее Мириэм.
— Вот видите? Это я и имела в виду. Как много может рассказать комната о человеке, живущем в ней.
— Ну а как же! Так оно и есть!
— Ну, не буду вас больше отрывать от работы.
Она по-приятельски помахала Мириэм ручкой, тепло улыбнулась на прощанье и ушла.
Дверной проем опустел. Мириэм с сожалением вздохнула. Прислонив швабру к стене, подошла к двери, постояла, глядя, как девушка сворачивает за угол. Опустел и коридор.
Мириэм снова вздохнула — безутешней прежнего. До чего ж приятная беседа! Какая жалость, что закончилась она так быстро! Ну хотя б еще чуток! Чтоб хватило, скажем, пока Мириэм не уберет еще в одном номере.
Невидимая за поворотом, легонько защелкнулась дверь лифта, и леди ушла — теперь уже навсегда. Мириэм неохотно вернулась в комнату доделывать работу.
— До чего ж славная женщина, — задумчиво пробормотала она. — Да только больше сюда не придет никогда, об заклад бьюсь, и точка.
Глава 2Митчелл
Митчелл вошел в обшарпанный вестибюль отеля в свое обычное время, под мышкой — сложенная газета. Остановился у конторки — посмотреть, нет ли какой почты для него. Дежурный окинул постояльца тем особым взглядом, который приберегается для того, кто хронически опаздывает с внесением квартплаты на полтора месяца. Митчеллу пришло три письма.
Первое оказалось запиской от Мейбелл, его подружки-блондинки из ресторана. Второе попало к нему по ошибке — ему полагалось лежать в верхней ячейке. Третье было либо рекламным проспектом, либо счетом — он сразу же понял это, едва взглянув на конверт. Адрес напечатан на машинке, обратного нет вообще. Потому-то Митчелл и не вскрыл его сразу. Счета и рекламные проспекты он за километр чуял.
Митчелл поднялся к себе, закрыл дверь и рассеянно оглядел комнату. Здесь он прожил двенадцать лет. За это время комната приобрела отпечатки некоторых сторон его личности. На стенах — множество фотографий девушек. Ни дать ни взять галерея. И не то чтобы он записной повеса, нет — он просто романтик. Все ищет свой идеал. Ему грезилось: она — ослепительно красивая, загадочная. Маски и веера, тайные свидания и… все такое прочее. А пока… ему перепадали лишь официантки от Чайлдса да продавщицы от Хирна. А ведь скоро искать