— А что насчет Одессита? — задал вопрос Сима, выпуская несколько колечек дыма и с интересом наблюдая, как они растворяются в воздухе.
— Одессит тут не при делах, — сурово отрезал Фрол, — его самого подставили.
Сима бросил короткий взгляд на Шнобеля, продолжавшего дымить с невозмутимым видом, и медленно, с расстановкой, произнес:
— Это уже интересно. Мы-то думали, ты на Одессита когти точишь… поэтому и не трогали его. Даже вся шакровская зона в теме, что вот-вот откинешься, поэтому и волосинки с его плешивого «чайника» не трогали.
— Это не он. «Шипы» тут вообще побоку, — глухо проговорил Фрол. — Одессит сам терпила, его мусора под статью подвели. Мне Бугор нужен. Это он, сука, все подстроил.
— Я тебе признаюсь, брат, что и сам так мыслю, — вдруг сказал Сима. — Не хотели твои душевные раны тревожить. Все знают, что Кнута и его родню порешили по мусорской подлянке.
Некоторое время зэки молчали, каждый погрузился в свои мысли. Два официанта боязливо наблюдали за ними, втайне мечтая, чтобы эти мрачные типы наконец убрались из ресторана.
— Значит, в Москву поедешь? — нарушил молчание Шнобель, и Фрол кивнул.
— Стремно, Фрол, — вполголоса заметил Сима. — Нет сейчас у нас такой поддержки, как ранее.
Каждый сам за себя. Это мы еще тут одной бригадой держимся… А тех московских легавых шишек будь здоров какие «рексы» охраняют…
— Я дал слово, — упрямо проговорил Фрол. — Найду Нюшу, а уж потом…
— Может, ты для нее тоже один остался? И ты ей нужен как никогда! А сам под пули полезешь, пораскинь мозгами! — вспылил Шнобель.
— Мне нужны бабки, Сима. Подсобишь мою хатку старенькую толкнуть? У меня времени в обрез, самому некогда, — покачав головой, объяснил Фрол.
— О чем базар, — ответил Сима, туша сигарету, а Шнобель пристально посмотрел на зэка — не нравилось ему поведение друга.
— Ты, Фрол, чего-то темнишь. Зачем хату продавать? Где сам-то будешь гужеваться? Мы тебе лучше из общака выделим! У меня в столице связи с солнцевской бригадой имеются, они подсобят, если что!
Фрол поднялся, стряхнул с новой рубашки (братва после бани подарила) невидимые соринки.
— От души, пацаны! Общак не трожьте, это святое. Ну и вообще, за сегодня особое вам… Уважили, — произнес он и вразвалочку пошел к выходу.
— Ох, что-то Фрол мне не нравится, — пробормотал Сима.
— Я так мыслю, что он себя в камикадзе готовит, — в тон ему высказался Шнобель. — Словно в последний путь…
— Если он от своего не отступится, крышка ему. Легавые не дадут и на сто метров к Бугру подойти. Этого ментяру гнилого тут даже на днях по «ящику» показывали. Ряху отожрал — аж в телевизор не помещается!
— Ладно, пора по углам. Ты насчет хаты Фрола не забудь, — напомнил Шнобель, и они тоже поднялись.
Вечер был окончен.
Свидание
После визита к Бугрову Павлов направился к Милещенко, и тот продемонстрировал адвокату нож, на котором оказались отпечатки пальцев Кристины. Удивлению Павлова не было предела: он знал, им убивали людей, и ожидал увидеть перед собой как минимум какой-нибудь охотничий нож внушительных размеров, а это оказался обыкновенный столовый нож с легко гнущимся лезвием. Даже школьник, приложив небольшие усилия, мог бы сломать его пополам.
Затем Артем поехал в СИЗО, к Кристине. С собой у него был целый пакет различных вещей, которым люди порою не придают значения в обыденной жизни, но именно в местах лишения свободы этой неприглядной мелочовкой «сидельцы» начинают внезапно дорожить и ценить ее по достоинству.
Артем уселся на привинченный к полу табурет и стал раскладывать перед собой бумаги. Он думал о предстоящей встрече с Кристиной, но мысли его, как назло, возвращались к недавнему разговору с Бугровым.
Павлов не сомневался, что генерал не был с ним откровенен. И, что самое главное, замминистра явно чего-то боялся, цепкий взгляд адвоката определил это по глазам Бугрова, в которых на тысячные доли секунды мелькнул не то чтобы страх, а нечто вроде мимолетной тревоги.
В коридоре послышались торопливые шаги, и спустя пару секунд конвоир бесцеремонно втолкнул в комнату Кристину.
— Привет, — тихо произнесла она, убирая со лба волосы.
Павлов молча смотрел на нее. Несмотря на сложившуюся ситуацию, держалась она молодцом. Немного лицо осунулось, и легкие тени под глазами появились — и все.
— Как ты? — присаживаясь, спросила Кристина.
— Этот вопрос я должен задать в первую очередь тебе, — попробовал улыбнуться Артем, но улыбка осталась без ответа.
— Ты мне снился, — проговорила женщина.
— Гм… Кристина, у нас очень мало времени…
— Мало времени? Ха! Тема, что ты знаешь о времени! — воскликнула она, и глаза ее заблестели. — Знаешь, я поняла одно — каждому из нас нужно хотя бы сутки пробыть в заточении. Поверь, отношение к жизни меняется на все триста шестьдесят градусов!
— К твоему сведению, в свое время я имел удовольствие «отдыхать» в СИЗО, — сухо ответил Артем. — Если ты не против, перейдем к делу.
— Давай, — согласилась Кристина.
— Объясни, откуда взялись твои отпечатки на этом ноже?
Яснова сцепила в замок свои тонкие изящные пальцы.
— Опять ты за свое. Павлов, я же говорю, я понятия не имею, откуда взялся этот несчастный нож, да еще с моими отпечатками! И есть ли он вообще! Ведь прошло десять лет! Ты ведь знаешь, что я картошку толком чистить не умею, порежусь обязательно!
— Нам нужно обеспечить тебе алиби, — сказал Артем.
— Каким образом, позволь полюбопытствовать?
— Я хочу знать, где ты была 25 июня 2001 года. Конкретно — с часу до пяти вечера. Понимаю, что ставлю перед тобой сложный вопрос, но нам нужно хоть какое-то алиби.
— Артем, не издевайся надо мной. Я не помню, что было неделю назад, а ты хочешь, чтобы я тебе сообщила события десятилетней давности?!
— И все равно я вынужден повторить свой вопрос. Иначе мы проиграем в суде, Кристи!
Из груди женщины вырвался вздох.
— Какой это был день недели? — спросила она.
— Пятница.
— Если у меня не было отпуска, я работала.
— В пиццерии?
— Да. Забегаловка та еще, я тебе рассказывала… Платили копейки, и пицца у них была похожа на подметку от ботинка, но выбирать мне особенно не приходилось. — Она задумалась, уставившись в сторону зарешеченного окошка. — Отпуск у меня был всего два раза, в конце лета и под Новый год, это я точно помню. Значит, в ту пятницу я была на работе.
— Диктуй название и адрес, — сказал Павлов. Записав данные, он спросил:
— Ты знаешь Бугрова? Дмитрия Бугрова? Он возглавлял следственную группу по расследованию этого преступления.
Кристина продолжала смотреть на него с непроницаемым лицом.
— Конечно, я слышала о нем. Да об этом все местные газеты писали, когда каких-то бандитов арестовали. Его по телевизору показывали чаще, чем нашего президента.
— То есть лично с ним ты не знакома?
— Почему ты спрашиваешь?
— Я был сегодня у него. И мне кажется, он что-то скрывает. Что-то такое, что имеет отношение к тебе, Кристи.
На губах Ясновой появилась печальная улыбка.
— Тема, вместо того чтобы вытащить меня из этой вонючей дыры, ты лезешь ко мне в душу. Приплел какого-то Бугрова, и вообще…
— Прекрати! — резко оборвал ее Павлов, и Кристина изумленно уставилась на него, после чего глаза ее наполнились слезами.
— Извини, — произнес Артем. — Пойми и ты меня. Послушай, Кристи, мы топчемся на одном месте. Через сутки будет суд, и если мы ничего не накопаем против следствия, тебе предъявят обвинение в соучастии в убийстве в полном комплекте — с особой жестокостью, группой лиц, по предварительному сговору и так далее. Дай мне адреса или телефоны своих подруг или кого-нибудь, кто тебя знал, это значительно облегчит нашу работу. Чем больше людей, что-то знающих о тебе, тем лучше — в той или иной степени мы обеспечим тебе отличную характеристику, а возможно, и алиби.
— У меня нет родственников, — сказала Кристина. — И, по-моему, я тебе об этом говорила. Я воспитывалась в детском доме.
— Ладно. Кто из знакомых у тебя остался в Новосибирске?
— Думаю, что сейчас никого. Нас распустили еще в 1994 году, и я почти ни с кем не поддерживала отношения. К тому времени, когда я уезжала из Новосибирска, больше половины моих однокашников разъехались, а некоторые уже умерли.
— Но десять лет — это не вечность, Кристи! — воскликнул Павлов. — Неужели там никого не осталось, кого бы ты знала?! Ты же там работала, училась!
— Да, я окончила социально-педагогический институт, заочное отделение. Но, допустим, ты найдешь какого-нибудь профессора, у которого феноменальная память, и он вспомнит меня даже спустя десять лет (и это принимая во внимание, что я училась заочно!). Что он тебе скажет? Что я носила короткую юбку и курила у ворот института?
— А твоя работа? — не успокаивался Павлов.
— Ты о пиццерии? — хмыкнула Яснова. — Тема, я даже не знаю, существует ли она или ее снесли на фиг!
— Кристи, успокойся.
— Разве за эти преступления нет никакого… как это — срока давности? — всхлипнула она.
— Есть. За особо тяжкие преступления срок давности по Уголовному кодексу составляет пятнадцать лет.
Кристина подавленно молчала, пытаясь переварить свалившуюся на нее информацию, а Павлов продолжил:
— Я узнал, что по этому делу в живых остался лишь один человек, он сейчас отбывает срок там же, где-то в Новосибирской области. Его кличка Одессит. И я собираюсь выйти с ходатайством о проведении очной ставки между ним и тобой. Милещенко будет обязан удовлетворить мое ходатайство, поскольку это требование закона, и в сложившейся ситуации очная ставка или допрос Одессита — большой козырь для нас. Когда Одессит скажет, что не знает тебя, перевес будет в нашу пользу.
— А вдруг не скажет? — спросила Кристина.
— Что?! — переспросил Павлов, резко повернувшись к ней.
— Тема, мне страшно, — опустила голову Яснова. — Мне кажется, если у нас с этим уголовником произойдет очная ставка, мне будет только хуже. Не злись на меня, пожалуйста. — И она, не выдержав, заплакала.