Его невеста скоро умрет. А он будет жить дальше – столько, сколько отвели ему боги на этой земле и сделает все, чтобы не посрамить память предков, славные подвиги отца и родные земли Златославии.
***
Радосвета сидела на траве. Она поджала ноги, смотрела, как в гладком зерцале озера отражаются облака, и силилась понять – что же это было с ней? Морок? Наваждение? Или знамение какое? Может, приключился с ней солнечный удар? От того и померещилось ей диво небывалое. «Неужто настоящий змей здесь был? Тот самый Великий Полоз из сказов? Зачем же он явился? И был ли он на самом деле?» – размышляла про себя Радосвета, и пыталась с мыслями собраться.
В памяти отпечаталось золотое змеиное тело полоза, да горящие золотым пожаром огромные глаза. Они смотрели на Раду, смотрели неотрывно, будто проникали в самую душу, доставали до дна. Полоз исчез, словно его и не бывало. Но встреча с ним поразила Радосвету до глубины души, и она в этот миг ясно осознала, что никогда не сможет это позабыть.
Она отерла рукавом кровь с губ, поморщилась, ощущая вкус металла и соли во рту. Рядом с ней осталась лежать принесенная фляга с водой. Радосвета прополоскала рот, сделала пару глотков, поднялась на нетвердых ногах и побрела домой. Как во сне дошла она до своего двора, зашла в дом и без сил упала на узкое ложе в гостиной. Ее веки сомкнулись, и Радосвета помыслила, что вот сейчас, пять минут, и она найдет в себе силы встать.
Она тут же уснула.
И снилась ей бездонная лазоревая высь небес, и удивительные крылатые существа, огромные, величественные, похожие на драконов. Виделись ей яркие всполохи костров, хороводы и песни, мелодии которых трогали что-то в самой глубине души Радосветы, какие-то неведомые струны, и они вторили той музыке, несли ее душу куда-то сквозь миры и расстояния, навстречу безудержному веселью, радости и счастью.
Ей снился блеск золотых глаз, и блики огня отражались в них. Черная полоска звериного зрачка притягивала взгляд, и ей так сложно отвести свой взор, и не смотреть в эту золотую глубину. Так легко потерять себя в плену нечеловеческих глаз. Так просто идти по узкой неведомой другим тропинке на тихий, будто шелест ветра, зов чьего-то голоса, что манит так неистово. Голос низкий, грудной, бархатный. Он что-то шепчет… Зовет ли куда? Обещает ли что-то? Смеется ли над ней, растерянной и наивной?
Стук в окно вырвал ее из объятий дивного сна. А затем, вновь и вновь повторился. Радосвета резко вскочила с ложа, и схватилась за голову, что пошла кругом. Зыбкий туман сна, опутавший ее разум, окончательно развеялся, и девица, пошатываясь, поспешила к входным дверям. Вечерняя заря заглянула в окно, да наполнила комнату розовым свечением.
– Рада! Рада, ты дома? – позвал ее из-за двери тревожный женский голос. – Это Света. Мне помощь твоя нужна.
Девица открыла дверь. На пороге дома стояла женщина и дитя пяти лет.
– Рада, помоги нам, я прошу тебя! Дочь моя на днях собаки испугалась, так теперь и во сне кричит, и спит плохо. От вида собак трястись начинает, в истерике бьется. Нам бы испуг вылить…
– Хорошо. Сейчас все сделаю, – кивнула Радосвета. – Сажай девочку на порог лицом к выходу. А я сейчас принесу все, что нужно.
Молодая ведунья ушла в трапезную. Там достала глубокую чашу, плеснула туда непитой воды. Поставила на огонь мелкий корец с кусочком воска. Как только все было готово, вышла к посетителям. Тепло улыбнулась маленькой девочке, что робко озиралась по сторонам.
– Не бойся, это не страшно, – успокоила она дитя, и девочка улыбнулась в ответ.
От детской улыбки кольнуло сердце Радосветы тоненькой иголочкой неизбывной печали, но ведунья отогнала посторонние мысли. Лучше не думать сейчас, и не вспоминать…
Встала с плошкой над головой у девочки, принялась водить по кругу корцом против часовой стрелки, да заговор читать.
–Выливаю испуги, переполохи за пороги. С костей, с мощей, с жилочек, с прожилочек, с ретивого сердца, с алой крови, с буйной головы Владиславы. Воистину.
Повторила трижды слова заговора и вылила воск струйкой в плошку с водой. Когда воск застыл, ведунья достала его и положила на ладонь.
– Вот видишь, голова собачья. И пасть оскаленная. И завитки вокруг. Крепко Владушка собаки испугалась. Ну ничего, ничего. Это поправимо. Сегодня вылили, и завтра приходите. Третий раз может и не понадобится.
Светлана поблагодарила Радосвету – оставила на столе десяток яиц, крынку молока, крупы гречневой и несколько свежих испеченных пирожков, завернутых в салфетку. За ведовскую помощь Радосвета не просила денег. Всегда говорила – благодарите по силам. И люди приносили ей продукты, хотя бывало и так, что давали деньги. Но их она в руки не брала – просила класть на стол или оставить у порога, как учила ее бабка.
– Все удивляюсь, как это вот в тебе уживается – знания народные и врачебные, – промолвила Светлана перед уходом.
– Одно другому не мешает, – пошутила ведунья и проводила мать с ребенком за калитку.
Воду из-под воска Радосвета вылила за двором, и там же закопала тот самый кусочек, приговаривая под нос: «Мать сыра земля, всё дурное забери, всё очисти и сними, плохое схорони, мне, Радосвете, здоровье возврати.
Горькая усмешка посетила ее губы, и в девичью душу снова постучалась скорбь. Тяжкие мысли обуяли Радосвету с такой силой, что стало тяжело дышать. «Здоровье возврати…Здоровье… Нет у меня теперь этого здоровья. И за что мне это все?», – молвила она самой себе и вздохнув, направилась обратно во двор. Ветер покачивал садовую подвесную скамейку. Присев на нее, Радосвета вздохнула, поправила шерстяной платок на заострившихся плечах, да на небо воззрилась ночное.
На улице смеркалось, и ночной сумрак иссиня-черным пологом опускался на тихие улочки селения. Уральская ночь дышала прохладой, ее густые, смоляные сумерки кутали дома и лес, что простирался позади дворов. Его вековые деревья устремлялись ввысь, пронзали небо кронами, и казалось, что звезды вот-вот упадут прямо на ветки. Стрекотали цикады, пели сверчки, а Радосвета качалась на скамье, и мысли ее были по-черному тоскливыми. Она любила родные места, и дом любила этот, что остался от бабушки, любила брата Владимира и друга детства Святослава. Близилось лето – шумное, теплое, бархатное, наполненное звездным светом и пением птиц. Ей отчаянно, до яростных слез хотелось жить, но упрямое предчувствие неминуемой смерти сжимало ей горло. И того невыносимей была для молодой ведуньи мысль, что следующее лето она может уже и не встретить. Эти думы черной хмарью заполнили ее нутро, и тоска нестерпимо прожигала ей грудь.
Слезы тихими дорожками побежали по бледным щекам. Радосвета не желала их сдерживать. Сейчас, в одиночестве, там, где когда-то они с бабушкой вдвоем сидели, ведунья острее ощущала полынный вкус своей беды. И не было ей от страха и смерти спасения, черная тень мелькнула и истаяла за ее спиной.
Вдоволь поплакав, Радосвета вернулась в дом. Глаза ее скользнули по календарю на стене. Ведунья остановилась, и снова воззрилась на число. Запоздалое осознание озарило ее память яркой вспышкой.
«Не ходи в лес в день Змейника, Рада! Колдовства не буди древнего! Не испытывай судьбу!»
Неужели сегодня тот самый день? Сердце забилось в беспокойном беге.
Как она могла забыть?
Глава 4.Зверь
Лиха не ведала, глаз от беды не прятала.
Быть тебе, девица, нашей – сама виноватая!
Мельница,
«Невеста полоза»
В тот день у юной Радосветы разболелась голова, и она, по обыкновению, разулась, желая ощутить связь с матерью-землей. Так постепенно проходили головные боли, снадобья которые не брали. Под присмотром бабушки Русланы бродила она по траве позади двора, да в сторону леса поглядывала. Тянуло ее туда. Руслана разрешала внучке отлучаться в лес, где таилось место силы – древние дольмены. Она и сама туда хаживать любила, кроме дней Змейника. В эти дни избегала она походов в лес, а Радосвету лишний раз и за двор не пускала. Все боялась, что заманит внучку и заберет с собой сам Великий Полоз.
Руслана нарушила договор с Хозяйкой Медной горы, и теперь страшилась ее гнева. Что ждало бы ее дорогую кровинушку в мире неизведанном? Этого старая ведунья не желала знать, а потому решила – ей по силам оставить Радосвету в родных краях.
Руслана избегала лесов в день Змейников – Осеннего и Вешнего. А когда подросла Радосвета, бабка надела ей шнурок с подвеской-оберегом, что должен был скрыть ее внучку от зорких глаз Великого Полоза и Малахитницы.
И каждый год в канун Змейника старая ведунья вспоминала, да приговаривала своей внучке: «Не ходи в лес в день Змейника! Не буди колдовства древнего! Не испытывай судьбу, чтоб не забрал тебя с собою змеиный царь-полоз! Золотые глаза его тебя околдуют, голос заворожит…»
– Бабушка, зачем я ему нужна? Что с меня взять? – удивилась тогда Радосвета.
– То же, что и с девицы любой незамужней – ее девичество и красу.
– И зачем ему мои девичество и краса? – не понимала Рада.
– А вот любы ему, как говорит молва, девицы человеческие. Каждую весну, в день Змейника Вешнего, когда земля согреется солнцем, змеи приходят в наш мир из своего подземного царства. Греются они после долгой зимы, да свадьбы свои змеиные играют. И коль увидишь эту свадьбу ты своими глазами, так и заворожит тебя змеиный царь, что на той свадьбе гость почетный, и станешь ты его невестой!
Все лето будет во снах тебя томить, бередить твою душу, покоя не давать, а как наступит осень, да день Змейника Осеннего настанет, тогда и позовет он тебя за собой, в мир подземный. Уходят в этот день все змеи в свое царство змеиное, выслушивают указания покровителя своего – бога Велеса, а потом прощаются с нашим миром до самой весны. А коли засватал змей по весне девицу, так она за ним и уйдет колдовскими тропами. Ищи потом, свищи. Днем с огнем не сыщешь! А потому, Радочка, помни всегда о Змейнике и в этот день не ходи со двора. А коли свадьбу змеиную где увидишь – отводи глаза! Не буди колдовства древнего!