Помирать парень к моему величайшему облегчению передумал. Дыхание восстановилось, стало размеренным.
Поколебавшись, я убрала полотенце с груди. Сбить температуру и устроить переохлаждение — вещи разные. С лодыжек тоже стоит убрать, а вот на лбу пусть компресс лежит. Я даже повторно окунула полотенце в воду и отжала.
Потрогала шею, локтевой сгиб ближайшей ко мне руки, внутреннюю сторону бедра — медленно, но температура спадает.
— Ты… что…
Надо же было ему очухаться в самый неподходящий момент!
— Лечу, как умею. Ты, знаешь ли, у меня первый.
Первый, не только в смысле применения магии вместо химии, но и первый «стационарный» пациент. На скорой я была частью бригады, мы оказывали экстренную помощь и доставляли пациента в больницу, задумываться о длительном лечении мне не доводилось.
— Как самочувствие?
— Лучше.
— Вернусь через пять минут.
Про няню и оставленную без присмотра Мрысью забывать нельзя.
Начала я с соседней комнаты и, открыв дверь, остолбенела от изумления. Мрысья подошла к делу с неожиданным размахом и шуровала намотанной на щётку влажной тряпкой по потолку и стенам. Мебель крепкая девица в одиночку сдвинула и уничтожала грязь в самых труднодоступных закутках, куда слуги не заглядывали даже в лучшие годы усадьбы.
Хм, я бы не отказалась девочку при себе оставить. Может, предложить? Ладно, дальше видно будет.
Мрысья не обратила на меня ни малейшего внимания, и я прошла мимо.
— Нянюшка? — постучалась я в спальню.
— Мили…
— Нянюшка, боюсь, Мрысья не успеет сегодня отмыть твою спальню, но ночь ты сможешь провести в будуаре. Видела, как Мрысья старается?
Няня осторожно кивнула:
— Старается, спору нет. Но девица со странностями. Разве было хорошей идеей выбирать её?
— Нянюшка, она десятерых стоит, вон как шкафы ворочает.
— Ты изменилась, Мили.
Я чудом не вздрогнула.
— Няня, это плохо?
— Мили… Это замечательно. Но я беспокоюсь о тебе.
— Нянюшка, не стоит. Нам улыбнулась большая удача… Небесная удача, — поправилась я, с трудом выуживая из памяти куцые обрывки знаний о местной религии. — Можешь быть уверена — не пропадём. Тебе бы свежим воздухом подышать.
Няня покачала головой, и я не стала спорить. Достаточно взглянуть на её ноги. Никакое платье не помешает увидеть — ноги толстые, как у слона, распухшие, отёкшие. И сама няня грузная. Тут медиком не надо быть, очевидно что у неё серьёзные проблемы с обменом веществ. Возможно, застой лимфы. Варикоз — почти наверняка.
— Няня, поужинаем здесь? Или тебе не понравилось?
— Чудесно, Мили.
— Я могу для тебя что-нибудь сделать?
Няня качнула головой.
— Тогда не скучай. Если я понадоблюсь, пошли за мной Мрысью.
Уборка полным ходом, няня не жалуется, удочку на тему небесной благодати я закинула…
Бегом к пациенту!
Оставлять парня без присмотра теперь откровенно страшно.
Глава 9
Волновалась я зря. Парню было заметно лучше. Он даже умудрился дотянуться до одеяла и затащить его себя. Спрашивается, чем простынка не устроила? Я нашла в комоде и перед уходом укрыла.
— Знобит? — уточнила я, хотя трясущимся от холода парень не выглядел.
— Нет.
— То есть ты решил вскипеть?
Полностью стаскивать одеяло я не стала, откинула до половины, коснулась кожи рядом с багровой полосой. Горячо, но уже в рамках приемлемого.
— Ты сменила магию нитками?
Заметил.
— Да, сменила. В лесу без магии смерти я бы не справилась, а дома… Я ошиблась, моя магия тебя убивала.
Скрывать я не собиралась, как и оправдываться.
Моя ошибка меня напугала, заставила сомневаться в своём профессионализме, но вины за собой я не чувствовала. Я сделала всё, что могла, помочь пыталась от чистого сердца, и благодаря магии в тех условиях сделала во сто крат больше, чем рассчитывала. Что касается ошибки… Увы, даже самые опытные медики от них не застрахованы. Впредь буду умнее.
— Естественно, что магия смерти убивает.
— Я об этом ничего не знала. Я вообще о магии ничего не знаю. Пользуюсь исключительно интуитивно, формулирую мысленно задачу, и либо срабатывает, либо нет.
— Ты странная.
— Угу. Укрыть?
— Укрой.
— Ужин через час, отдыхай.
Я утащила корзину и, чтобы остатки обеда не пропадали, смолотила их в кабинете — компенсирую полуголодный образ жизни, который Мили пришлось вести в деревне.
Расспросы касательно законодательства пришлось отложить. Эх, а ведь так зудело… Я вернула корзинку Мрысье. К моему приходу девушка разгромила гнёзда пауков, изничтожила пылищу на потолке и стенах и успела переключиться на мытьё окон.
— Брышня, ужин мамка сготовит.
— Хорошо.
Бедная женщина… Заездят её в этой семейке медведей.
До вечера ещё пара часов, надо потратить с пользой.
Я отправилась на поиски библиотеки. Как минимум, выясню, насколько плохо у меня с грамотностью. Не смогу читать — заставлю парня рисовать мне алфавит. Эх, ещё же каллиграфию осваивать. Не скажу, что у меня «врачебный» почерк, пишу размашисто, в меру понятно. Но здесь то искусство выведения букв оттачивают годами! Хотя… Поклоны, реверансы тоже оттачивают, а я даже элементарных формул вежливости не знаю. Очень, например, сомневаюсь, что мой пациент из тех, кому можно «тыкать». Но попытаюсь перейти на «вы» и начать раскланиваться, смотреться будет просто глупо. Да и не злиться он уже, как мне кажется. Отчасти привык, отчасти понял, что иначе у меня просто не получается.
Библиотека ждала меня на первом этаже и встречала полупустыми стеллажами. Как я и предполагала, всё ценное из усадьбы выгребли, но кое-какие книжки остались.
Я открыла стеклянную дверцу книжного шкафа. Пальцы тотчас посерели от пыли. Книги такие же грязнули? Похоже. Я вытащила первую попавшуюся и подошла с ней к окну, открыла створку, раскрыла книгу.
На первый взгляд убористые закорючки совершенно не знакомы, не кириллица, и не латиница. Но если постараться абстрагироваться от привычных букв, попытаться окунуться в воспоминания Мили, как мама представила ей строгого старика, как он положил перед ней чистый лист бумаги, лихим росчерком начертил кружок с двумя кривыми палочками и одной петельной, а затем заставил повторять, даже не объяснив, что букву можно «разбить» на составные. Я поморщилась. То, что отец нашёл абы кого, я не удивлена. Но почему мама за учителем не проследила?
Я смотрела в текст, и постепенно отдельные значки обретали смысл. Больше всего меня порадовало, что запись звуко-буквенная, то есть близка к привычной мне. Никакой клинописи, никаких иероглифов.
Сколько в алфавите букв? Память молчала. Почесав кончик носа, я вернулась к шкафу, сгребла с полки пять книг, добавила к ним взятую раньше шестую и потащила в кабинет. Разбираться буду за столом, буду выписывать отдельные слова, слоги, буквы, а напротив помечать привычный аналог. Частично вспомню, частично догадаюсь, частично пациента напрягу.
Кстати, он так и не назвал мне своего имени. Спросить? Хотел бы представиться, представился бы, а раз хочет сохранить инкогнито, пусть. У меня своих забот хватает.
Я взяла два листа. На первый в столбик перерисовывала буквы из книги — получится полный или почти полный набор. На второй лист я выписывала буквы и слоги, которые удавалось вспомнить. Забуксовала, когда сообразила, что буквы в разных буквосочетаниях обозначают разные звуки, но постепенно мой второй лист пополнялся записями. Я медленно продвигалась.
Спохватившись, помчалась проверять пациента. Опять я на те же грабли наступаю: увлеклась и забыла. К счастью, в этот раз обошлось без сюрпризов.
Парень дремал, при моём появлении открыл глаза. Красивые такие, орех с золотом.
Но лучше не засматриваться.
— Как самочувствие?
Я проверила рану.
— Неплохо. Ты говорила, будет ужин?
— Аппетит — к выздоровлению. Скоро принесут.
Пристать с вопросами или не нагружать пока? Пока я выбирала между эгоизмом и альтруизмом, парень определился сам.
— Ты странная.
— Помню, ты говорил.
Он хмыкнул:
— Я говорил, а ты сбежала от ответа.
— Может быть, я предпочитаю сначала поговорить о твоих странностях? Богатый путешественник без охраны зачем-то забрался в нашу глушь, был ранен…
— Ещё недавно ты уверяла, что мои личные дела тебя не волнуют.
— Я говорила, что они на волнуют меня до тех пор, пока не угрожают мою благополучию и благополучию моих близких. Няни. Но мне скучно, когда вопросы односторонние. Разве не прекрасна взаимность?
— Пфф…
Вот и поговорили. Иного я хотела, но его поползновения в сторону моей «странности» мне совсем не нравятся.
Неожиданно, но он заговорил:
— Ты напрасно выдумываешь загадки там, где их нет. Обсидиановая Пещера.
Понимания на моём лице он не увидел, нахмурился. Видимо, к бесконечному списку странностей добавился ещё один пункт.
— Ты не знаешь? — спросил он.
Я покачала головой.
— Обсидиановая Пещера — это очень известное место паломничества. Не думал, что есть кто-то, кто о нём не слышал. По легенде в той пещере ровно сто лет и один день прожил безымянный аскет. Он никогда не выходил к людям, но принимал одиночек, искавших ясности ума. Гость оставался в пещере с восхода до восхода, и, когда солнце показывалось над горизонтом, к человеку неизменно приходило озарение. Он обретал решение проблемы, которая ещё вчера казалась непреодолимой. Однако, если искатель ясного разума являлся не один, а со слугами, аскет отказывал. Исключение касалось лишь телохранителей. С собой можно было привести не больше одного защитника. Однажды аскет исчез, никто не знает, умер он или тайно ушёл, но до сих пор, проведя сутки в пещере, люди получают ответы на свои вопросы. Условие, что сопровождать искателя может только один защитник, тоже сохранилось. Нас перехватили у выезда на Большой тракт. Их было слишком много. Мой телохранитель сковал их боем, но четверо прорвались, и один из них меня ранил. Я справился ними, сумел уйти. Дальше ты знаешь.