— Достань синее, суконное.
Альба присела, с трудом откинула тяжелую деревянную крышку, обитую кожей, но повернула голову:
— Значит, пойдете?
Джулия обхватила колени:
— А как не идти? Все сказано.
Альба подскочила, уперла кулаки в бока:
— А не ходите, сеньора! Весь день в дороге. Скажитесь уставшей. Может, вас мигрень от тряски разбила!
Джулия покачала головой:
— Это не разумно.
Альба пожала плечами:
— Еще как разумно. Вон вы какая: нежная, хрупкая. Я-то ни рук, ни ног не чую, до сих пор зубы стучат, и вон, — она пошлепала себя по щекам, — колючки по всему лицу от этой тряски проклятой! А что об вас говорить? Может, и не голодны вы вовсе! Могли бы и вашу волю спросить, а не приказывать.
Джулия вновь покачала головой:
— Нет, Альба. Не дело с такого начинать. Велит — значит, приду. Хоть посмотрю на него, как следует. К тому же… не думаю, что мы будем одни. А это уже станет неуважением к хозяевам этого дома. — Она решительно кивнула: — Готовь платье.
Альба заглянула в недра сундука, достала наряд, встряхнула. С беспокойством посмотрела на Джулию:
— Тогда уж больно простое, сеньора. Будто и не по чину вовсе. Пусть уж видят, что вы не замарашка какая.
Джулия поежилась от холода, нервно растерла ладонями предплечья:
— А я, моя хорошая, теперь и не знаю, что мне по чину. Что дозволено, а что нет. Но мой жених в трауре. И будет совсем не к месту, если я явлюсь разряженная, как на праздник.
Альба всплеснула руками:
— Тогда уж и вы в траур оденьтесь по незнамо кому!
Джулия лишь улыбнулась. Нет, конечно, она не злилась на Альбу, но не уставала удивляться занятной перемене. Как старшая горничная, она держала служанок в кулаке. Рассудительная, практичная, строгая. Ничего не упустит и за всем проследит. За глаза ее даже называли злюкой. Но наедине с хозяйкой Альба становилась обычной девушкой с сомнениями, предрассудками, глупостями. Может, от того, что не было чужих глаз… Или потому, что та безоговорочно признавала превосходство своей госпожи и уже ни в кого не рядилась.
Джулия покачала головой:
— Траур — это слишком. Так можно и оскорбить. Наверняка оскорблю. А умеренная скромность — в самый раз.
Альба больше не возражала. Разложила на кровати свежую рубашку, платье тонкого узорного сукна. Старательно прошлась по нему щеткой. Но весь ее вид говорил о том, что она не одобряла. Джулия не заостряла на этом внимания, не высказывала. Альба — такой же человек, она имела право на свое мнение. Но такой поступок впрямь был бы необдуманным, неосторожным. Глупым. Матушка иногда говорила, что упорство не всегда во благо, но Джулия сумела понять эти слова только спустя много лет. Бывают ситуации, в которых надо стоять насмерть, но бывают и те, в которых можно и нужно поступиться мелочами. Деловые люди именуют это кредитами. Меньше всего хотелось бесповоротно все испортить по собственной вине в самом начале, даже не разобравшись в ситуации. Даже не пробуя. Впрочем, велика вероятность, что никаких шансов и не было… но в этом тоже стоило хотя бы увериться.
Джулия совсем не знала Фацио Соврано. Не знала о нем ничего, кроме слухов. А он о ней — и подавно. Они и виделись лишь один раз, да и то не смотрели друг на друга. Два незнакомых человека, связанные по воле обстоятельств… Придется ли смотреть теперь? Едва ли. Обычный ужин, чтобы отблагодарить хозяев этого дома за ночлег. Не больше. И вновь накатила странная уверенность, что все будет так, как Джулия вообразила еще днем. Почти так… с той лишь разницей, что ее будущий супруг, судя по всему, охотно возьмет на себя роль тюремщика, выставив охрану перед дверью.
Дверь… Проверить было даже интересно. Джулия окликнула Альбу:
— Выгляни за дверь. Посмотри, есть ли охрана?
Та сначала удивилась, но, наконец, кивнула. Прокралась к двери, прислушалась, приложив ухо к резной створе. Наконец, тронула массивную ручку и дернула. Но дверь не поддалась. Альба дернула еще раз с тем же результатом, наконец, повернулась, пожимая плечами:
— Заперто, сеньора. Нас заперли. Наверное, тогда, когда принесли сундук.
Джулия лишь кивнула, но это открытие ничем не отдалось в душе. Ни страхом, ни разочарованием. Она встала с кровати и, босая, на цыпочках, побежала к окну. Выглянула, заметив внизу начищенный до блеска шлем одного из стражников. Один… Похоже, Соврано решил, что в этой глуши довольно и одного…
Альба тоже выглянула. Шумно выдохнула, демонстрируя свое возмущение:
— Сеньора, так это же сущая тюрьма… Даже сеньор Амато так не лютовал. Хотите, я на этого молодца ночной горшок вылью?
Джулия покачала головой:
— Даже не вздумай!
— Что же, так и позволить ему здесь расхаживать?
Джулия кивнула:
— Так и позволить. И не смей даже мелочью выказывать нашего недовольства. Дверь не трогали, в окно не смотрели. Знать не знаем.
Но в груди заледенело, завязалось узлом и тянуло. Неужели Соврано думает, что она сбежит? Неужели он считает, что ей есть, куда бежать? Некуда. Больше некуда во всем свете… Возвращаться некуда. И единственный вариант — налаживать ту жизнь, на которую ее обрекли. С тем, кого навязали.
Джулия отошла от окна, встала посреди комнаты и скинула влажное полотно, в которое все еще была закутана после купания:
— Альба, одеваться!
Глава 9
Фацио Соврано стоял у приоткрытого окна, смотрел в подсвеченную факелами ночь. Обернулся, когда Джулия вошла. Неизменно в черном, прямой, надменный, с перехваченными шнурком волосами, в которых дрожала жемчужная серьга. Ничего не изменилось, лишь прошитая кожаными полосами распахнутая куртка теперь была другой. И в этой небольшой комнате он казался еще выше, еще резче.
— Мое почтение, сеньора.
Джулия едва заметно поклонилась:
— Доброго вечера, сеньор. — Она растеряно посмотрела на стол, сервированный на двоих: — Разве никого не будет?
— А кого вам еще нужно, сеньора Джулия?
Она смутилась:
— Я подумала, что хозяева этого дома… — она не договорила, опустила голову.
Камердинер Соврано уже придерживал стул, приглашая ее присесть. Странный человек, Джулия заметила это еще в пути. Здесь, в комнатах, он выглядел совершенно неуместно и больше походил на разбойника с большой дороги, чем на слугу богатого дома. Коренастый, широкоплечий, белобрысый, с неказистым лицом и маленькими льдистыми цепкими глазками. Поразительная противоположность своего хозяина. Впрочем, в них двоих была какая-то неуловимая странная гармония, в слуге и господине. И теперь рядом с Соврано уже сложно было представить кого-то другого. Кажется, слугу звали Дженарро.
Фацио занял место за столом, жестом приказал подавать и разлить вина.
— Это охотничий замок барона Тарени, сеньора. Мы любезно воспользовались этим гостеприимным кровом в отсутствие хозяина. Мы здесь одни, потому не следует ждать никого другого.
Эта новость совсем не обрадовала. Одни… Как находиться наедине с этим человеком? О чем говорить? Джулия надеялась увидеть за столом каких-нибудь дам и всецело отдаться незамысловатой беседе. А теперь просто кусок в горло не полезет.
Дженарро с каким-то особым тщанием нарезал оленину, разложил по тарелкам, с легкостью разделал пару жареных цыплят и подал вареные яйца, свежее масло и белый хлеб.
Фацио махнул рукой:
— Выйди вон.
Слуга лишь с готовностью поклонился, вышел и прикрыл за собой дверь.
Джулия боялась даже шевельнуться, видя, что Соврано неприкрыто рассматривает ее. Не понимала: опустить ли голову, отвести ли глаза, что-то сказать? Она не знала, что делать и сгорала от смущения.
Фацио потянулся к бокалу, слегка приподнял, давая понять, что желает, чтобы она сделала то же самое. Джулия была рада чем-то занять руки. Она поднесла бокал к губам и делала вид, что долго пила. Но бокал, все же, пришлось отставить.
Соврано подцепил кончиком ножа кусок оленины:
— Полагаю, вы устали с дороги, сеньора.
Она едва заметно кивнула:
— Долгая дорога непривычна для меня. Но я не жалуюсь, сеньор. Я… — она тут же осеклась, не понимая, уместным ли будет сказать то, что она хотела.
— Что? Говорите.
Джулия сцепила руки на коленях:
— Я хотела… поблагодарить вас.
Он удивленно вскинул бровь:
— За что же?
— За Лапушку.
Соврано нахмурился:
— Лапушку?
— Мою лисицу.
Он рассмеялся:
— Сложно выдумать кличку нелепее. Впрочем, вы, женщины, в этом преуспели. Не стоит благодарности, но… мне это приятно.
Джулия опустила голову:
— Стоит, сеньор. Этот зверь очень дорог мне.
Фацио повел бровью:
— Не вижу в этом ничего дурного. Мы все можем иметь маленькие слабости. Ваша Лапушка останется с вами.
Джулия невольно улыбнулась:
— Благодарю, сеньор Соврано.
Он лишь кивнул:
— Ешьте. Или вы не голодны?
Фацио сосредоточился на своей тарелке, с аппетитом поглощая оленину, а Джулия ковыряла вареное яйцо и не могла отделаться от мысли, что это был не ужин ради ужина. У Соврано была какая-то определенная цель. Наконец, она не выдержала, отложила ложку и подняла голову:
— Зачем вы пригласили меня, сеньор?
Он отставил тарелку, откинулся на спинку стула:
— Что ж, ваша воля. Мне нужно говорить с вами, потому что больше до самого Альфи возможности не представится. Мы больше не будем делать остановок.
Джулия нервно сглотнула:
— Я вас слушаю.
Он кивнул:
— Вы будете жить под моей крышей на правах невесты. И я хочу, чтобы это соседство не доставляло неприятностей и не нарушало заведенный в доме уклад.
Она кивнула в ответ:
— Я понимаю, сеньор. И сама того не желаю.
— Всем, что касается хозяйственной части в моем доме, распоряжается мать. Стол, покои, бытовые расходы и прочее. Вам будут выделены покои и прислуга.
Джулия вновь сдержанно кивнула. Это было знакомо — в доме брата всем распоряжалась Паола. Через управителя, разумеется, но тот держал отчет перед ней.