Постепенно наш взвод разработал неписаные правила. После боя каждый из нас отдавал хвосты убитых им крыс инструктору, чтобы можно было провести подсчет. От этих показателей теоретически зависело то, какую работу мы получим после увольнения в запас.
Начальство точно знало, как нас мотивировать; я чувствовал себя совсем как в университете, когда вывешивали результаты экзаменов.
Больше всего поощрений получал Черная Пушка. Число убитых им крыс, вероятно, уже превысило тысячу, и он сильно оторвался от всех остальных. Мой собственный результат был ниже среднего, едва соответствовал норме — совсем как в университете. Стручок оказался в самом низу — да и то потому, что время от времени я давал ему пару хвостов.
Инструктор отвел меня в сторону.
– Слушай, ты же друг Стручка. Разберись с ним.
Стручка я нашел за кучей листьев. Я сильно шумел, чтобы он успел убрать фотографии родителей и стереть с лица слезы и сопли.
– Тоскуешь по дому?
Он кивнул, отводя в сторону глаза с распухшими веками.
Я достал из внутреннего кармана фотографию.
– Я тоже думаю о доме.
Он надел очки и изучил снимок.
– Твои родители такие молодые.
– Снимок сделали много лет назад. — Я посмотрел на одежду родителей — она все еще выглядела новой. — Похоже, я не очень хороший сын. Столько лет заставлял их волноваться. И даже не сфотографировал их ни разу.
У меня защипало в носу.
– Ты про макак слышал? — спросил Стручок.
Уследить за ходом его мысли было невозможно. Его разум был похож на проволочную сетку, и идеи путешествовали по нему прыжками.
– Ученые обнаружили в их мозгах зеркальные нейроны, — продолжил Стручок. — Поэтому макаки, как люди, понимают мысли и чувства других обезьян. У них в голове есть зеркало, обеспечивающее эмпатию. Понимаешь?
Я ничего не понял.
– Эмпатия есть у тебя. Ты всегда умеешь выбрать подходящие слова и привести меня в нужное состояние. По-моему, у тебя избыток зеркальных нейронов.
– Ты меня обезьяной назвал, что ли? — спросил я и в шутку стукнул его.
Стручок не рассмеялся.
– Я хочу домой.
– Не тупи. Инструктор ни за что тебя не отпустит, а если сбежишь, то испортишь свое личное дело. Как ты после этого будешь искать работу?
– Я просто не могу этим заниматься, — медленно ответил Стручок, глядя мне в глаза. — По-моему, крысы ни в чем не виноваты. Они — такие же, как мы, они делают все, что могут. Но нам суждено гоняться за ними, а им — убегать. Если бы мы поменялись ролями, ничего бы не изменилось.
Я не знал, что ответить, и поэтому просто положил ему руку на плечо.
По дороге в лагерь я столкнулся с Черной Пушкой.
– Ты теперь психотерапевт у этого слюнтяя? — ухмыльнулся он.
Я показал ему «фак».
– Осторожно, а то пойдешь на дно вместе с ним! — крикнул он.
Я попытался задействовать свои зеркальные нейроны и разобраться в мыслях и чувствах Черной Пушки. Мне это не удалось.
Инструктор по физподготовке задумчиво смотрит на карту и на детектор.
По данным детектора, к границам нашего района движется большая стая крыс. Если мы будем идти с той же скоростью, что и раньше, то доберемся до них через двенадцать часов. Уничтожив всю группу, мы выполним норму, и тогда нас уволят в запас со всеми почестями. Мы получим работу и поедем домой на Новый год.
Но есть одна проблема: отрядам Группы по борьбе с грызунами запрещено пересекать границы районов. Это правило ввели для того, чтобы снизить уровень конкуренции между отрядами, — иначе бы они постоянно крали крыс друг у друга.
Инструктор поворачивается к Черной Пушке.
– Мы сможем дать бой так, чтобы операция не вышла за границы нашего района?
Черная Пушка кивает.
– Я это гарантирую. Если перейдем границу района, можете забрать все мои хвосты.
Мы смеемся.
– Ладно. Тогда готовьтесь. Выступаем в восемнадцать ноль-ноль.
В одном магазине я нахожу стационарный телефон. Сначала я звоню маме. Узнав о том, что я, возможно, скоро приеду домой, она так радуется, что ничего не может сказать. Я говорю еще несколько фраз и вешаю трубку — боюсь, что она заплачет. Затем, не успев остановить себя, я набираю еще один номер.
Номер Ли Сяося.
Она понятия не имеет, кто я. Не падая духом, я все ей объясняю, и она наконец вспоминает меня.
Она устроилась в китайский филиал иностранной компании. Работа с девяти до пяти, большая зарплата. В следующем году она, возможно, поедет за границу, чтобы пройти обучение за счет компании. Говорит Сяося как-то рассеянно.
– Ты мои открытки получила?
– Да, конечно… — Она ненадолго умолкает. — Ну, первые несколько штук. Потом я переехала.
– Скоро я уволюсь в запас.
– А! Отлично, отлично. Не пропадай.
Я не сдаюсь.
– Помнишь, когда мы расставались, ты сказала, чтобы я остерегался крыс? Ты говорила, что видела их. Что ты видела?
Наступает долгое и неловкое молчание. Я не дышу и, кажется, в любую секунду могу упасть в обморок.
– Не помню, — отвечает она. — Не важно.
Я жалею о том, что потратил деньги на этот звонок.
Я тупо смотрю на бегущую ленту новостей в нижней части телеэкрана, установленного в продуктовом магазине: «Регулирование численности грызунов проходит успешно… Западный альянс согласился провести новый раунд торговых переговоров, посвященный росту напряженности в отношениях с нашей страной… Число рабочих мест для выпускников увеличивается».
Хотя крысы и обошли ограничения, наложенные на их рождаемость, квоты нам не изменили. Это бред, но мне плевать. Похоже, что у нас будет работа и что объем экспорта снова вырастет. Видимо, то, чем мы занимаемся, не имеет никакого значения.
Похоже, что Сяося права, — до нас доходят только слухи и догадки. Кто знает, что именно происходит за закрытыми дверями?
Один фактор — любой — ничего не меняет. Все должно быть в контексте. В мире слишком много скрытых связей, слишком много замаскированных возможностей заработать, слишком много соперничающих фракций. Это самая сложная шахматная партия в мире, Великая игра.
Но я вижу только одно — свое разбитое сердце.
В последние пару дней Стручок стал слишком часто ходить в туалет.
Я незаметно проследил за ним и увидел, как он достает небольшую металлическую банку, в крышке которой просверлены отверстия. Он осторожно приоткрыл крышку, бросил внутрь пару печенек и что-то прошептал.
Я прыгнул вперед и протянул руку к банке.
– Он такой милый, — сказал Стручок. — Смотри, какие у него глазки.
Похоже, он пытался воздействовать на мои зеркальные нейроны.
– Это же запрещено!
– Он поживет у меня пару дней, а потом я его отпущу, — умолял Стручок.
Его глаза были такими яркими, совсем как у новорожденного крысенка.
Такой нервный и беспечный человек, как Стручок, не умел хранить тайны. И когда передо мной встали инструктор и Черная Пушка, я понял, что все раскрылось. Мне захотелось рассмеяться, а Стручок уже хохотал.
– Прекратить, — сказал инструктор. Мы встали по стойке «смирно». — Если дадите мне разумное объяснение, то и ваше наказание будет в разумных пределах.
Решив, что терять мне нечего, я на ходу придумал «объяснение». Черная Пушка пришел в такую ярость, что казалось, еще немного, и его нос навсегда искривится.
Потратив целый день, мы со Стручком выкопали на склоне холма яму метра два глубиной и выстелили ее куском брезента, намазанным жиром. Стручку мой план не понравился, но я сказал, что только так мы сможем избежать наказания.
– Он очень умный, — сказал Стручок. — Он может даже повторять мои жесты.
Стручок провел демонстрацию, и действительно крыса оказалась прирожденным имитатором. Я пытался научить ее кое-каким движениям, но она отказалась их выполнять.
– Супер, — ответил я. — У нее почти такое же айкью, как и у тебя.
– Я пытаюсь относиться к ней просто как к хорошо сконструированному товару, — сказал Стручок. — Как к комку модифицированной ДНК. Но на эмоциональном уровне я не могу это сделать.
Мы спрятались с подветренной стороны от ямы. Стручок держал в руках бечевку, которую он привязал к лапе крысенка, сидевшего в яме. Мне приходилось постоянно напоминать Стручку, чтобы он время от времени дергал за бечевку, заставляя крысу жалобно пищать. Его руки дрожали. Ему не нравилось это делать, но я его заставил. На карту было поставлено наше будущее.
Весь мой план строился на догадках. Кто знает, есть ли у этих искусственно созданных существ родственные узы? Есть ли у взрослых крыс инстинкты, связанные с выведением потомства? Как новый процесс размножения — когда одна самка спаривается с несколькими самцами, каждый из которых становится «беременным», — влияет на происходящее?
Появилась одна крыса — самец. Он понюхал воздух рядом с ямой, словно пытаясь идентифицировать запах, а затем упал в яму. Я слышал, как его когти скребут по брезенту. Я рассмеялся. Теперь у нас были две крысы в качестве приманки.
Взрослый самец пищал гораздо громче, чем малыш. Если у него действительно высокое айкью, то он предупредит об опасности своих товарищей.
Я ошибался. Появился второй самец. Он подошел к краю ямы, похоже, поговорил с сидевшими в ней крысами, затем сам упал туда.
Затем появился третий, четвертый, пятый… На семнадцатой крысе я забеспокоился, что яма недостаточно глубокая.
Я дал сигнал, и ловушку окружили люди с копьями.
Крысы строили пирамиду. Ее нижний уровень состоял из семи крыс, которые прислонились к стене ямы. На их плечах стояли пять крыс следующего уровня. Затем — три крысы. Еще две крысы тащили наверх крысенка.
– Стойте! — завопил Стручок.
Он осторожно потянул за бечевку и медленно отделил крысенка от взрослых крыс. Как только это произошло, взрослые крысы закричали — и в их голосах я услышал печаль. Пирамида развалилась; кровь брызнула, потекла по наконечникам копий.