— Если не станешь трепыхаться и сбегать, — задумывается ненадолго темнота. — Но ты уже поняла, чем это заканчивается?
Кажется, вариантов у меня никаких.
Меня подхватывают на руки, жмурюсь от секундного ощущения полёта… потом небрежно плюхают на постель, вжимают в мягкую перину.
Как только могу двигаться, отворачиваюсь, отползаю подальше, сворачиваюсь в комок, радуясь, что шаль хотя бы осталась… её тут же с меня сдёргивают и отшвыривают куда-то.
— Эй! Я же замёрзла! — возмущаюсь было. Но возглас возмущения застревает где-то внутри, потому что сзади ко мне всем телом прижимается большое, горячее, дышащее… пахнущее тем самым запахом, от которого мутнеет в голове и путаются мысли.
— Я согрею, не бойся.
И наступает тишина.
Сверху на нас обоих натягивает одеяло — укрывает, заставляет сердце сорваться в бешеный ритм от того невероятного, неправильного, слишком уютного… слишком опасного, что происходит. Меня придавливает небрежно тяжелая рука… я ощущаю спиной мерное движение его грудной клетки.
Подношу стиснутые кулаком пальцы к губам, чувствую даже в темноте, как жутко и неудержимо краснею. Кончики ушей и щёки горят. Согрелась я замечательно и на раз, мда… Не выдерживаю этой рвущей меня на части тишины.
— Хм. Слушай! Мне как-то знаешь, было спокойней, когда меня котик грел. А ты можешь обратно в него?.. И вообще, может расскажешь, как у тебя это получается? Ты родился таким? Или это эликсир какой-то? Рецептом поделишься?
Темнота позади меня рассмеялась, горячее дыхание пошевелило волосы, выбившиеся из косы от той ретивой не в меру прыти, с какой меня плюхали и валяли по кровати.
— Слишком много вопросов задаешь. Спи уже.
Но мне жизненно необходимо хоть как-то заполнить чересчур смущающую паузу. Приходит в голову, что в таком положении, как сейчас, неплохо бы, по крайней мере, уже и познакомиться!
— Зовут тебя хоть как? Меня вот — Ива…
— И-ва-а-а… — повторяет за мной задумчиво, будто катает буквы моего имени на языке.
О, а вот и мурашечки! Воскресли, родимые!
Дружной толпой потопали по моей несчастной шее. Там, где в меня выдыхают моё собственное, так странно звучащее сейчас имя.
— Красиво, — выносит вердикт темнота. У меня дёргает что-то в животе. Подбираю коленки и на всякий случай, скрещиваю руки на груди. Во избежание. А то кто их знает, хищников, когда там у них снова голод просыпается.
— Ну так что? Тебя как?
— Тебе ни к чему знать моё имя, — отвечает твёрдо чужак, пресекая дальнейшие расспросы.
Стараюсь не обижаться.
Но обидно до чёртиков.
— Значит, будешь у меня Барсиком.
Темнота смеётся.
— Договорились.
— И если будешь плохо себя вести, пойдёшь за дверь.
— А если хорошо? За ухом почешешь? Или…. м-м-м-м… пузико….
Правильно я самые уязвимые места закрывала. Правда, удалось не все.
Горячая ладонь ложится мне на живот, поглаживает.
Я бросаюсь вперёд так, что наверное, шлёпнулась бы с кровати, но меня тянут назад, в смеющуюся, мурлычащую, тёплую и уютную тьму.
Тьма прижимает к себе, обнимает обеими руками. Ногой ещё придавливает сверху для надёжности. И за ухо прикусывает самым бесцеремонным образом.
Сбежать не получится — осознаю это сквозь пелену накрывающей паники. Ну, или от чего там у меня сейчас сердце из груди выпрыгнет и пульс остановится. С каждой попыткой вырваться — объятие сильнее, зубы сжимаются, почти до боли. Урчание переходит в тихий утробный рык, от которого у меня всё тело сводит. Слышала я брачные рыки снежных барсов в горах. Такие, которые, когда гон у них. У кошек они нежными считаются, наверное — а вот со стороны послушать, угрожающие раскаты первого грома о скалы.
Боже. Как он там говорил? Инстинкт хищника. Значит, расслабиться и не трепыхаться…
Легко сказать.
Закрываю глаза. Пытаюсь дышать. Вот так, Ив, давай, дыши, дыши! Это надо, это чтоб не задохнуться, это чтоб сердце обратно запустить, а то оно, глупое, кажется забыло даже, где ему положено находиться, и бьётся жаркими толчками как будто во всём теле сразу.
Расслабиться ожидаемо не выходит, но я теперь неподвижна, как мышь в обмороке.
Вот такой покорностью Зверь, кажется, удовольствуется. Отпускает моё бедное ушко… чтобы зализать место укуса, урча.
И в таком вот положении мы и остаёмся.
И он засыпает, с каждым глубоким вдохом придавливая меня всё сильней своей тяжеленной ручищей, и коленом ещё в довершение.
В смысле, засыпает⁈
Что, вот прям так, на мне⁈
А мне теперь что, спрашивается, делать?
«Что-что… спать тоже!», — подсказал упрямый внутренний голос.
Глава 3
Ой, как же сладко я выспалась!
Давно так не высыпалась. И не залёживалась тоже, судя по ярким солнечным лучам, которые вовсю скачут зайцами по комнате и от которых тут же зажмуриваюсь обратно.
Потяа-а-агиваюсь, вкусно так, от души…
Чтобы затем вздрогнуть, когда мой откинутый назад локоть приземляется во что-то твёрдое, и совершенно в моей мягкой постельке неуместное.
— Ух-х-х… м-м-мать… — сдавленно стонет это самое, которое неуместное.
А я вспоминаю.
Подхватываюсь, как укушенная, и вместе с одеялом, которое тут же судорожно накутываю на себя поплотнее, оборачиваюсь посмотреть.
Сердечко пропускает удар, а потом срочно начинает навёрстывать. Причём навёрстывает, судя по всему, за несколько лет сразу, на протяжении которых ему не попадалось ничего столь же странного, как зрелище, которое предстаёт сейчас передо мной.
Потому что прямо посреди моей уютной постельки, сидит, развалившись, некто. И это некто смотрит на меня ненавидящим серебряным взглядом, при этом зажимая нос обеими ладонями.
Прячусь поглубже в своём коконе из одеяла, оставляю только глаза.
— Н-ну прости, — бормочу пристыженно. — Я того… не привыкла, чтоб тут ещё кто-то спал.
Гость отнимает ладони от покрасневшего носа и осторожно трогает кончиками пальцев, проверяя целостность. Рявкает на меня:
— Я, знаешь ли, тоже не привык, чтоб у меня бабы в постели долго залёживались! И теперь я вспомнил, почему предпочитаю спать один!
Ах, вот так, значит!
Суживаю в ярости глаза и прикидываю, какой бы из некоторых моих… скажем так, экспериментальных эликсиров притащить сейчас из лаборатории. Чтоб продолжить эксперименты, так сказать.
— Вот и шёл бы к этим, которые не залёживаются! А честных девушек оставил в покое!
Мы смотрим друг на друга испепеляюще пару минут. И вот чего он? Кровь даже не идёт. Не так уж сильно и приложила. Надо было посильнее. Видимо, что-то такое читается в моих глазах, потому что уголок рта сердитого чужака неожиданно дёргается в такой, совершенно контрастирующей общему выражению лица улыбке.
— Ладно, прости. Погорячился. Я спросонья злой всегда. А тут ещё такое… неласковое «доброе утро».
От его извинений теряюсь совершенно. Как и от улыбки.
— Давай заново! Добр-р-р-рое утр-р-р-ро….
И мурлычащий кот начинает медленно перетекать в пространстве. По направлению ко мне.
Прячусь в свой кокон уже с головой.
— Ну вот. А я только настроился… на более позитивное начало дня.
Взвизгиваю и чуть не подскакиваю, когда моей высунутой из кокона ноги касается горячий, влажный язык. Прям по пальчикам! Щекотно!
Спешно засовываю неосторожно забытую конечность обратно, в безопасное место.
— Эй! Так и оглохнуть недолго, — смеется чужак. — Что за дурацкая привычка чуть что, сразу визжать?
— А чего ты?..
— М-м-м… Зверь просил передать, что на вкус ты тоже ничего. Дашь ещё чего-нибудь облизать?
Как-то странно он себе представляет «позитивное начало дня». Я к настолько позитивному позитиву морально не готова.
— Передай своему Зверю, что такими темпами следующее, что он оближет, будет мой веник.
— Невоспитанная ты всё-так хозяйка! Совершенно не умеешь привечать гостей.
— Можно подумать, у меня за шесть лет они часто бывали.
— Сколько⁈..
Осторожно высовываюсь обратно. Чуть-чуть. Мы встречаемся взглядом — он оказывается неожиданно близко, нависает прямо надо мной, чужак даже сидя намного выше меня. Молчу и впитываю то странное, чего совершенно не ожидала — удивление, непонимание… сочувствие — что читаю в серебряных глазах. Мне это почему-то слишком приятно, чтоб отворачиваться.
— Почему? — прерывает молчание он.
Ничего не отвечаю.
— Ты сирота?
Помедлив, киваю всё-таки. Колкими искрами в животе — ощущение от его сочувственного молчания. Вот такой, серьёзный, он мне намного больше нравится.
— Это же не повод жить одной! У вас в горах тьма народу. Кто-нибудь бы приютил.
Царапает это его «у вас». Точно, нездешний.
— А мне не нужен «кто-нибудь». И вообще, мне и одной отлично.
— Нельзя такой девушке одной, без защиты, — снова слишком серьёзный, и у меня снова совершенно непонятная реакция организма на его заботу. — Тебе объяснить, что может случиться?
— Например, заведётся какой-нибудь наглый кот, которого никаким веником будет не вымести? — предпринимаю неловкую попытку пошутить. — Ты, кстати, когда всё-таки планируешь выметаться?
— Планировал через пару дней, — задумчиво отвечает кот, не сводя с меня тяжёлого, неподвижного взгляда.
У меня юмор для ответа заканчивается — я вообще не совсем по этой части. А серьезно — не хочу. Почему-то уверена, на мои серьезные вопросы он опять не ответит. Поэтому — особенно когда взгляд помимо моей воли куда-то не туда стёк — выбираю, естественно, вариант с бегством.
Обратно в кокон одеяла. Бубню оттуда сдавленно:
— Ты одеваться в принципе у меня дома не собираешься? Или это такой хитрый способ, меня отсюда выжить и забрать себе всю кровать целиком?
Смешок.
Скрип досок моей многострадальной кроватки.
— Так и быть. Пойду, пожалуй, гляну, что там от вчерашних зайцев осталось. Сюда заглядывать не буду, не трусь, переодевайся спокойно.
С огромным трудом сдерживаюсь, чтоб хоть одним глазком не вылезти и не проводить взглядом. Естественно, только для того, чтобы убедиться, что он и правда ушёл. А то мало ли. От таких котов наглющих чего угодно можно ожидать.