То, какая ревность вибрирует в глухом зверином рыке. И ещё темнота.
Очень, очень спокойно смотрю ему прямо в глаза. Пытаюсь одними глазами сказать, какой он дурак.
Потому что мне очень хочется, чтобы он опомнился.
Ведь совсем скоро мой брат скинет сапоги у двери, закончит стаскивать с себя тяжёлую куртку для прогулок по горам, подбитую мехом, и пройдёт в первую попавшуюся комнату. То есть кухню. И увидит распахнутую дверцу люка.
Предугадать следующее направление его движения не составит труда и полному идиоту.
Жаль, котик, когда ревнует, кажется превращается именно в такого.
И у меня в животе расцветают свои светящиеся цветочки от того, насколько сильно мне нравится его ревность.
Сверкнув на меня грозно серебряными глазами, котик убирает все-таки лапу — не выпуская из оков своего тела, просто перемещая раскрытую ладонь на стену рядом с моей головой.
— Я не врала! — шепчу обиженно, и его глаза недоверчиво сужаются. — Это мой брат. Я пойду поговорю, и он уйдет. Он надолго не приходит никогда. У него жена дома беременная.
Кот долгую секунду оценивающе смотрит.
А до меня вдруг доходит, что с испуга и пытаясь оттолкнуть, я положила ладони ему на обнажённую грудь.
Оттолкнуть ожидаемо не вышло.
Испуг тоже давно прошёл.
Сейчас я просто стою, опираюсь на стеночку, чтоб ослабевшие коленки не подогнулись, и слушаю ладонями биение его сердца.
Кот опускает голову ниже, почти касается губами моего уха. Биение под ладонями становится чаще. Очень-очень тихий голос, почти выдох мне в ухо. Шевелит дыханием волосы, заставляет мурашки не просто танцевать, а прыгать свихнувшимися зайцами туда-сюда.
— Хорошо. Иди. Но если сдашь меня… поверь, будет плохо. Всем.
И в этот момент меня впервые прошивает догадкой, что у поведения моего котика может быть и другая причина.
Ему нельзя, чтобы его нашли. Он среагировал не на присутствие другого мужчины в моём доме. А на опасность для собственной, потрёпанной в горах мохнатой шкуры.
Я роняю ладони.
Ну вот, размечталась. Дура.
А тяжёлые шаги уже прогибают скрипучие половицы почти над нашими головами. Я решаю погрустить о своих неработающих женских чарах как-нибудь потом. Сейчас надо котика спасать.
Кое-как ползу вверх, с трудом попадая по перекладинам лестницы. Ощущая взгляд, провожающий меня из полумрака. Пристальный, настороженный.
Почему же он так сильно не хочет, чтобы его обнаружили? Может, натворил что-то? Вот сейчас я впервые по-настоящему его испугалась. Или за него?
Мысли сдать даже не возникает.
Мой кот.
Только мой.
В конце концов, взяла с улицы бездомную зверюшку — несёшь ответственность.
Торопливо вылезаю и закрываю плотно крышку люка. Еще и коврик сверху обратно застилаю ногой. Главное, чтоб Арн не подумал, как подозрительно моё поведение. Ведь перед братом нечего скрывать секрет — он же сам и помогал всё устраивать. Собственными руками лестницу собирал, доски для стола моего лабораторного по одной спускал, чтоб там уже, внизу, сколотить… ящик потайной металлический на себе откуда-то припёр. На каждый день рождения — лучший подарок, очередной набор колбочек и реторт. Из самой Империи, за бешеные деньги доставал. Знает, что у меня быстро заканчиваются, когда от очередного эксперимента взрывается чего-нибудь.
Хороший он у меня.
Умный только слишком. И наблюдательный.
С трудом выпутываюсь из медвежьих объятий брата, который меня аж от земли отрывает, так соскучился. Тёмные волосы густые растрёпаны, карие глаза внимательно оглядывают меня с ног до головы, сличают с тем, как он оставил меня в прошлый раз.
Глаза я Арну тоже когда-то от эликсиров спасала и возвращала естественный цвет. Он у нас в папу весь, темненький, это я единственная из всей семьи в матушку покойную светлой уродилась. Но вот эликсиром невидимости из всей нашей семьи злоупотреблял только он. Брат ведь сам в друиды готовился… пока после смерти всей нашей семьи на войне с проклятой Империей не вынужден был принимать родовое место вождя. И тогда освободившуюся вакансию — на беду всего Таарна, как любит добавлять, посмеиваясь, мой несносный братишка — заняла я.
Помню, как испугалась, что серебряные вихри в его глазах — побочный эффект зелья — означают необратимые изменения в крови. Долго корпела над формулой очищения, проэкспериментировала сначала на себе, разумеется. Как радовалась, когда получилось. И как дулась на меня его милая жена, Мэй. Потому что очень уж ей нравились его серебряные глаза, прям как…
Мне — моего котика.
И снова вместо того, чтоб отвечать на расспросы брата о здоровье и своём житье-бытье, рассеянно отговариваюсь какими-то ничего не значащими фразами, а сама усиленно думаю над разгадкой своей персональной головоломки, которая сидит в засаде под нами сейчас и отращивает на всякий случай острющие когти.
У чужака глаза тоже серебряные.
Но он совершенно точно впервые видел эликсир невидимости.
Ещё какими-нибудь эликсирами злоупотреблял? Побочный эффект от перевоплощения в барса?
Ух, сколько вопросов! Из длинного-предлинного списка у меня к нему. Еще хотя бы на один бы мне он ответил! А то молчит, как партизан на допросе. Даже имя не назвал, зараза блохастая.
— Ты что такая странная? Запыхалась вся, красная. И сердечко бьётся. Признавайся, опять натворила что-то?
Знал бы ты, братик, что.
Плохо всё-таки, когда тебя читают, как раскрытую книгу.
— Эксперимент — секретный. Результаты пока не покажу.
Знать бы ещё самой, к чему этот мой «эксперимент» приведёт.
Рассеянно скольжу глазами по широкому металлическому браслету на крепком запястье брата, на котором изображён рычащий барс с сапфировыми глазами, символ рода. Мне такой больше не положен, я теперь считаюсь «ничья». Без пяти минут друид — то есть бесполое существо без рода, без племени…
Жаль, котик со всей своей эрудицией про «бесполость» будущих друидов как-то не догадывается, когда в тёмных углах меня зажимает.
Щёки начинают гореть сильнее, я нагибаюсь, чтоб разобрать сумку с подарками, которую притащил брат. Очередной перегонный куб вместо того, который у меня лопнул в прошлом месяце, отлично! Кое-как пытаюсь высвободить тяжеленную конструкцию из мешка, она застревает…
— Ив! Ты что у меня, взялась за ум и мясоедом наконец-то заделалась?
У меня сердце уходит в пятки, когда понимаю, что Арн заметил обглоданные кости на столе. Выпускаю из рук неповоротливый куб, он глухо шмякается об пол гладким металлическим боком. Хорошо, наглый котяра решил так и не делиться, и потому на столе всего одна тарелка с костями. Правда, их столько… что прекрасно понимаю удивление брата.
Бросаюсь вперёд и загораживаю от него стол. А то мало ли, еще следы клыков на костях разглядит! Делаю вид, что забыла посуду помыть, спешно тащу всё к печке, запихиваю под заслонку, от внимательных глаз подальше.
— Да вот, захотелось что-то…
— И хорошо, давно пора было — а то стала тощая, смотреть страшно. Буду тогда ещё и мясо тебе приносить.
Арн наклоняется, легко достаёт застрявший перегонный куб, водружает его на стол, со дна мешка на свет божий выуживаются мои любимые южные орехи и сухофрукты.
— Смотрю, прошлый подарок доела уже?
— Д-да-а! Было очень вкусно. Ты самый лучший брат на свете!
Вранье. Ни одного персика так и не досталось мне.
Брат довольно хмыкает, и к моему ужасу, садится на недоломанный котиком стул, явно с намерением его окончательно доломать — а значит, уходить сразу не планирует. И всё же какая-то часть мозга отмечает, что у котика фигура гибкая, не такая массивная, как у моего братишки, и он намного осторожнее обращается с предметами в моём доме. Арн — как горы Таарна, могучий, твёрдый, крутой. Чужак же…
Стремительная горная река. Текучая, неудержимая, быстрая.
И почему-то подумалось — не приведи господь увидеть когда-нибудь их схватку! Потому что я понятия не имею, кто победит, слишком они разные.
— Ой, ма-амочки! — взвизгиваю, когда с улицы на стену кидается что-то здоровенное, мохнатое, в крупных пятнах на шикарной шкуре. Аж дрожит вся конструкция. Ездовой барс моего брата показывается в окне, скалит яростную пасть. Упряжь и нагрудная пластина вся в металлических заклёпках, герб нашего рода на груди, драгоценные сапфиры поблескивают в унисон разъярённым глазам дикого зверя.
— Гром, фу! — бросает повелительно брат. Зверь прекращает угрожать стёклам в моей скромной хижине, но по-прежнему недобро заглядывает внутрь и принюхивается. Огромные клыки в пасти всё ещё оскалены, нос морщится, кончик пушистого хвоста ходит ходуном.
— Брысь! — командует Арн, и барс, наконец-то, слушается своего повелителя, хоть и с очевидной неохотой. — Прости, Ива! Не знаю, что на него нашло. И всю дорогу странно ведёт себя. Беспокойно. Да у меня и самого душа не на месте, честно говоря. Скажи, тебе твоё чутьё друида ничего не подсказывает?
Он смотрит за окно, на синюю кромку горной гряды, и хмурится.
— Н-нет…
Разве что, надевать на ночь одежду позакрытее. Но это к делу не относится.
— Знаешь, сестрёнка… я чувствую, что-то не так. Лес притихший. Звери в горах попрятались. Что-то грядет.
Он переводит на меня карий взгляд, и на мгновение я снова вижу в радужке серебристые искры.
— А потому, Ива, я буду снова настаивать.
— Нет, и не проси! — скрещиваю руки на груди упрямо. — К тебе не перееду!
— Мэй очень рада будет. Она переживает, как перед каждыми родами. С тобой рядом ей будет спокойнее. Ты же знаешь, как она тебя любит! И племяшки. И про барсиху свою вспомни, скучает по тебе до сих пор. Про себя молчу. Ты одна у меня осталась. Вся душа изболелась, как ты тут.
Отворачиваюсь, чтоб не разреветься. Делаю вид, что протираю тряпочкой печную заслонку.
— Ты же знаешь, я сама выбрала свою судьбу. Меня никто не заставлял. Поэтому останусь здесь, и не проси.
Он припечатывает кулаком по столу так, что подскакивает глиняная кружка.