Меня колотит всё сильнее. Зуб на зуб не попадает. Что я могу противопоставить такой жестокой решимости? Я слабая. Я никто. Через меня так просто перешагнуть, сломать, использовать и отшвырнуть прочь.
Твёрдое тело под моими пальцами, как железо. Напряжённые мышцы, готовые к бою не на жизнь, а на смерть.
Эта мысль горчит, как полынь. Кто я такая ему, этому чужаку, чтоб ради меня пощадить жизнь человеку, который, кажется… его враг?
Всего лишь сестра врага.
Серебряный взгляд опускается на моё лицо. Не могу понять его выражения — всё застилает мутная влажная пелена.
Длинный выдох касается моей кожи. Рычание становится тише.
— Тогда отвлеки меня… Ив! Отвлеки пр-р-рямо сейчас. Потому что мне слишком трудно удержаться, чтоб не броситься за ним.
Отвлечь…
Какая благородная цель!
Вот только мои помыслы, когда смотрю на него так близко, вовсе не столь чисты и благородны.
«Ты сейчас — прекраснодушная дева-спасительница!» — с восторгом шепчет мне внутренний голос. «Значит, можно трогать без угрызений совести».
И я робко тянусь, кладу обе ладони ему на грудь.
Жмурюсь от удовольствия на секунду. Тугая, горячая кожа, стук могучего сердца — тепло от ладоней распространяется по всему телу сразу же, как лесной пожар.
Я больше совсем не держусь, но упасть с лестницы мне, конечно же, не дают.
Кот прижимается бёдрами, глухой рык становится тише, в нём появляются странные урчащие ноты, раскатистые, глубокие, волна за волной бьющие куда-то в самую глубь моего организма.
Вздыхаю коротко и прерывисто, поднимаю левую ладонь и несмело кладу ему на щёку.
Он закрывает глаза. Не двигается. Превращается в статую.
Закусив губу, начинаю эту статую исследовать.
Согнутым указательным — острые скулы. Подушечками пальцев — брови. Осторожным движением — до кончика носа. Крылья его трепещут. Дрогнувшие тёмные ресницы. Он всё ещё ужасно злой.
Жёсткое, чуть подрагивающее тело вжимает меня в многострадальную лестницу — напряжённое, как будто прямо сейчас сорвётся с места. Нет, так не пойдёт!
Надо отвлекать лучше.
Делаю глубокий вдох. Как с обрыва в реку.
Кладу руки на плечи, чувствую колкую шерсть под ладонями. Отталкиваюсь, подаюсь всем телом выше.
Целую шершавую щёку. Он умолкает и каменеет полностью. Звериная дрожь прекращается. Не открывает глаз. Плотно сомкнутые губы совсем рядом. Слишком красивые. Я запрещала себе замечать раньше. Думать об этих губах. Как и обо всём остальном.
Я знаю, что хочу сделать дальше.
Только не совсем понимаю, как.
А жёсткие губы неподвижны, ничем не помогают. Он прикрывает глаза, как будто прислушивается к чему-то. И ждёт. Отдаёт инициативу мне. А я… не привыкла что-то к инициативам подобного рода.
Я даже чисто технически не очень представляю.
Держись, Ив!
Надо, значит надо.
Дую легонько на его губы — надо же проверить, он точно живой? Настоящий.
Совершенно никак не реагирует, и я начинаю в этом сомневаться.
И даже немножко злиться, честно говоря.
Ну и ладно! Ну не хочешь меня сам целовать, и не надо.
Зато целование каменных статуй, наверное, не будет мне засчитано за нарушение обетов.
Осторожно тянусь, легко-легко касаюсь губами самого краешка его губ, правого уголка.
Медленно трещит деревяшка там, где её сжимают острые кошачьи когти.
Вот это мне уже нравится — хоть какая-то реакция.
Осмелев, тычусь как слепой котёнок ему в губы, прижимаюсь на долю мгновения, отстраняюсь и снова пытливо заглядываю ему в лицо.
Обидно, что опять никак не реагирует. Только шерсть перестаёт топорщиться, втягивается медленно в тело, и мои ладони на его плечах снова чувствуют гладкую кожу, бугры напрягшихся мышц под ней.
Но глаза его закрыты, а губы… по-прежнему плотно сомкнуты.
Внутренняя экспериментаторская жилка толкает попробовать расшевелить это каменное изваяние как-то ещё. Мысленно я уже завела отдельную чистую тетрадку в плотном кожаном переплёте и озаглавила её «Самые безумные эксперименты Ив, чокнутой ученицы друида, большой любительницы экзотических домашних питомцев».
Ну, мне давно говорили, что я слегка сумасшедшая.
Высовываю язык и обвожу контур его губ. Которые, такие упрямые, даже не хотят размыкаться и ответить на поцелуй. И это прям обидно. Очень.
Всё-таки для настоящего первого поцелуя нужны двое, мне кажется.
А то эдак можно было и на рогатом дятле тренироваться, если бы такое считалось.
Потом вспоминаю, как чуть не довёл до обморока, облизываясь, когда усадил меня на стол. А я ведь наблюдательная, так положено — для натуралистов.
И в точности повторяю тот путь языка по его нижней губе. Своим собственным.
Ноль реакции.
Дурею от вкуса его кожи. Хмель ударяет в голову. Сердце бьётся так, что сейчас грудную клетку расшибёт. А он…
— У меня… не получается? — шепчу разочарованно.
Медленное движение ресниц вверх. Смотрит на меня чёрным провалом глаз. Отчего слабеют ноги и кружится голова, и в общем оч-чень хорошо, что подо мной хоть какая-то опора.
— Получается слишком. Вот думаю, как сдержаться и дотащить тебя хотя бы до постели. А не взять пр-р-рямо тут.
Хватает за талию лапами своими так, что ещё чуть-чуть — и переломит надвое. Падает на меня, наваливается всем телом, вжимает в лестницу. Жесткие доски истоптанного, стертого дерева впиваются в спину. Я не замечаю.
Да.
Да-а-а…
Мамочки, да-а-а-а!..
Нужны двое для нормального поцелуя, как я и предполагала.
Так и запишем в тетрадку наблюдений первым пунктом.
Голодный, злющий кот впивается в мои губы так, что на первые несколько минут я как будто ненадолго теряю сознание. Потому что решительно утрачиваю способность что-либо соображать — а когда прихожу в себя, уже обнаруживаю, что обнимаю его за шею обеими руками, выгибаясь, льну всем телом, доверчиво распахиваю губы и позволяю его языку хозяйничать там, как у себя дома.
И сама веду себя самым неподобающим образом. И даже, кажется, чуть-чуть кусаюсь. Я вообще очень старательная ученица, Гордевид говорил.
Млею и обмираю от каждого движения нетерпеливых губ, подставляю свои, сама целую везде, куда получается дотянуться, учитывая что каменной тяжестью навалившаяся на меня туша не даёт и пошевелиться как следует.
Хор-р-р-ро-о-о-оший у меня получился первый поцелуй! Качественный. Пятёрка с плюсом тебе, Ив, за усердие и прилежание.
И правда, усилий одного человека тут недостаточно. А вот когда так жадно и нетерпеливо стараются оба…
Да и отвлекла, мне кажется, неплохо.
Как бы теперь чуть-чуть притормозить процесс? Пока мы оба не забыли, с какой душеспасительной целью его, вообще-то, начинали. А то, судя по некоторым признакам, котика всё больше интересует продолжение.
— Ну… всё, да? Я уже достаточно же отвлекла? — выстанываю, пользуясь моментом, что горячие губы принимаются терзать уже моё горло. Дразнят, проводят по обнажённой коже острые клыки.
— Недостаточно. Совер-р-р-ршенно не достаточно. Хочу ещё, — урчит голодный кот, и это урчание отзывается у меня внутри жаркой щекоткой.
Обе руки запускаю ему в волосы, всем телом содрогаюсь, когда влажным языком проводит протяжно от сгиба моей шеи до самого уха.
Боже мой…
По изначальному плану должна же была я его отвлекать! В какой момент план у нас так поменялся? Кажется, инициатива как-то незаметно полностью ушла в руки отвлекаемому. Вернее, в лапы.
Одна из них начинает мягко поглаживать мне живот.
Можешь поаплодировать себе, дурочка Ив! У тебя отлично получилось перестроить котика на другой лад. Куда-то исчез тот злющий, огрызающийся зверь, который смотрел вокруг с видом, кому бы голову откусить. Сейчас передо мной — а вернее, на мне — большой, урчащий, голодный и настырно требующий ласки кошак.
И каким местом я думала, когда решила перевести все его эмоции и… желания на себя⁈
Точно не головой.
Нет, я, конечно, люблю брата, но вряд ли он обрадуется, если узнает, какой ценой младшая сестрёнка выторговала ему надежду на спасение.
«С другой стороны, ты же будешь вроде как не виновата?» — задумчиво шепчет вредный внутренний голос, с удовольствием обдумывая перспективы такого самопожертвования.
В то время, как наглая лапа начинает аккуратно подкрадываться куда-то повыше.
Я напрягаюсь.
Лапа останавливается.
Кошак дышит тяжело несколько долгих минут, после чего с видимым трудом отрывается от вылизывания моей шеи.
Смотрит коротко в лицо — а потом опускается лбом мне на лоб. И мы замираем так.
— И-и-в? — рокочет бархатный баритон, и я плавлюсь окончательно.
— М? — отвечаю вопросом на вопрос, а сама дышу тоже так, как будто час по лесу от него улепётывала.
— Ты же в следующую минуту мне скажешь, что это уже перебор?
— Какой умный котик… — бормочу себе под нос и отвожу взгляд.
Вообще-то, я почти уже решила согласиться с внутренним голосом, но пожалуй, коту об этом знать не обязательно.
— А иди-ка ты тогда… куда-нибудь. Только не слишком далеко. В огород вон, морковок своих надёргай.
— А ты?
Сама глажу его по волосам. Я же сейчас очнусь от помрачнения, снова стану серьёзной и сознательной Ив, и когда ещё у меня выпадет такой шанс зарыться пальцами в эту восхитительную на ощупь шерсть.
Перехватывает мою руку, целует ладонь, аккуратно убирает в сторону.
— А я пока тут посижу, остыну. И подумаю.
— О чём подумаешь? — тоскливо спрашиваю я и бросаю жадный взгляд обратно на волосы. Ну вот чего он? Жадина какая.
— Что мне делать дальше, — слишком серьёзно отвечает чужак, и я вздыхаю.
Мы молчим.
И молчим ещё.
А потом ещё немного молчим, и он тоже не шевелится, и не делает попыток с меня слезть, хотя каким бы образом я могла выполнить его повеление уйти, когда он всей тушей прижимает меня к лестнице — большая загадка.
— Останься, — шепчу едва слышно, не поднимая глаз. Так тихо, как ветер шевелит упавшую осеннюю листву. Но кот своим острым слухом конечно же услышит. В том числе то, что не произнесено вслух.