отят ни революций, ни крови, ни Маркса с Лениным, а спокойствия, и чтоб государство не мешало заглатывать и переваривать. Почти все остались дружны, сохранили связи; прежнее чувство стаи и железная организованность оказались теперь ой, как полезны. И когда Лебяхину требовалось что-нибудь по-крупному, он не стесняясь обращался к ним, разговор происходил приблизительно такой:
— Станислав Никитич, здравствуйте. Говорит полковник Лебяхин Василий Кириллович. Не помните? А я вас хорошо помню. Когда вас из комсомола решили послать атташе по культуре в посольство в Алжир, МИД советовался с нами. Мы дали добро, поскольку сотрудничали с вами уже лет семь. И вы нам понравились. Я еще учил вас, как надо держать вилку и нож. Если подают три вилки, то что какой надо есть. А еще наставлял вас, какого цвета галстук, сорочку, носки полагается носить к светло-коричневому костюму. Вспомнили? Ну и прекрасно! У меня небольшая просьба… — Дальше излагалась просьба. И никогда не случалось отказа.
Имелся и такой вариант разговора:
— Андрей Андреевич? Хорошо, что застал вас. Это полковник Лебяхин Василий Кириллович. Мне хотелось бы в ваше СП устроить одного человека, по специальности он инженер-оптик. Кто посоветовал обратиться к вам? Воробьев Боря! Сказал, что вы не откажите, он о вас очень высокого мнения.
— Да, он хороший парень.
— Хороший, но, увы, не любопытный, — сказал Лебяхин.
— Что вы имеете в виду?
— Он не стал доискиваться, кто и каким образом перекрыл ему дорогу в аспирантуру, а позже зарубил заграничные командировки, сделал «невыездным». С нашей помощью, разумеется. Вы помните квартирку на Мясницкой, где вы дали согласие сотрудничать с нами? Письменное, разумеется.
— Вы можете прислать своего инженера-оптика, — после паузы севшим вдруг голосом говорит собеседник…
С ними, вошедшими теперь в силу, даже заседавшими в Госдуме, Лебяхин был циничен, беспардонен, ибо знал, что они циничны и беспардонны, они волки и волкодавы одновременно…
Лебяхин не праздновал нынешнюю власть, а прошлую просто презирал. Но утешал себя, что не служит ей, а просто работает, как человек в совершенстве владеющий тремя языками. Ведь каждый где-то работает, чтоб за свои знания получать зарплату, содержать семью — врач, дворник, шофер. Он утешал себя, что никого не допрашивал, не сажал, не пытал, а всего лишь обучал языкам, нравам, бытовым деталям страны, куда под «крышей» посольств, торгпредств и прочих совучреждений поедут работать выпускники. Каждое государство имеет таких учителей и учеников. Он понимал зыбкость и лукавство подобных утешений, ибо, как ни крути, а все же служил…
К Перфильеву Лебяхин относился если не с уважением, то с добрым пониманием за то, что уволившись из их общего ведомства, тот не кинулся в коммерческо-посреднические шалманы, не якшался с шелупенью, а занялся серьезным и полезным делом. Вел себя скромно, избегал всякие пышные презентации с шампанским, с эстрадными знаменитостями и дорогими шлюхами. Перфильев сам пригласил его возглавить службу экономической безопасности и охраны бизнеса.
Случилось это через полгода после того, как Перфильев окончательно вернулся в Москву, был комиссован и вышел в отставку. Лебяхин прослышал, что Перфильев вроде занялся каким-то бизнесом и только любопытства ради позвонил ему домой.
— Здравствуй, Павел. Это Лебяхин. Не забыл?
— Как можно, Василий Кириллович!
— Что поделываешь в новом качестве?
— Есть одна затея. А вы как, Василий Кириллович?
— Как и положено отставнику — гуляю.
И тут неожиданно Перфильев сказал:
— А на работу не пошли бы?
— Куда, к кому, кем?
— Ко мне. Заходите, поговорим.
— Поговорить можно. Где и когда?
— Заходите в следующий понедельник, — и Перфильев объяснил, куда. Только не в папахе, у меня могут быть иностранные гости.
— Ишь, какой ты чистоплюй стал. А прежде в глаза мне смотрел ласково, когда произносил: «Здравия желаю, товарищ полковник!» — резко сказал Лебяхин.
— Ну что вы, Василий Кириллович! Я ведь без зла, шутя, — сбавил Перфильев.
— Ладно, шутник. Зайду…
До следующего понедельника Лебяхин сумел узнать, что Перфильев создал совместно с французами научно-производственное частное объединение «Стиль-керамика». Но сперва оно почему-то было зарегистрировано на фамилию какого-то Меренкова, а сейчас уже переоформлено на нового владельца Перфильева…
В здании, где расположилась «Стиль-керамика» тогда еще шел ремонт, Перфильев обустраивался, пахло свежей штукатуркой, краской. И, как отметил про себя Лебяхин, делалось все с размахом. Кабинет Перфильева тоже еще не был благоустроен. Встретились по-доброму, словно и не произошел недельной давности обмен колкостями. Оба решили забыть его.
Несколько минут поговорили о жизни вообще, затем Лебяхин, еще не зная предложения Перфильева, сказал:
— Павел, я не знаю, какую ты собираешься отвести мне должность в своей фирме, но сразу предупреждаю: если это «купил-продал» или какая-то посредническая артель, — уволь, не пойду.
— Нет, Василий Кириллович, ни то, ни другое, — и он рассказал, что такое есть и будет «Стиль-керамика».
Лебяхина для начала удовлетворило, что «Стиль-керамика» будет производить товар, спрос на который у населения постоянен. Затем он спросил:
— Какую же роль ты отводишь мне?
— Возглавить службу экономической безопасности и охраны бизнеса.
— Поподробней, если сам уже представляешь, что это такое.
— Представляю: по возможности держать в поле зрения наиболее серьезные криминальные структуры, т. е. «добровольцев», предлагающих защиту от им подобных, изучать персонал, как при приеме на работу, так и в процессе его деятельности, дабы вовремя учуяв момент вербовки с какой-нибудь стороны или попытки наладить канал утечки информации.
— Серьезный ты человек, Павел, — улыбнулся Лебяхин.
— Главным в вашей службе должна быть оценка и значимость информации, уровня доступа к ней и определения, что подлежит защите.
— Впрямь, как «почтовый ящик» организовываешь, — сказал Лебяхин.
— Один толковый человек однажды мне сказал: «Не бренчи ключами, ежели они от тайны».
— Ну, а что касается физической защиты? — спросил Лебяхин.
— Просчитать и заложить в компьютер источники возможных угроз и их характер.
— Ты Владика Сидельникова, моего племянника, помнишь?
— Конечно! Вместе начинали. Где он, как он?
— Ты был поинтеллектуальней и пошел по своей стезе. Владька по другой, в спецотряд «Щит». Как и ты, дослужился до майора. Сейчас эту группу большие умники расформировали, Влад уволился. Ниже ростом не стал такой же, почти двухметровый, и так же щелчком в дно вышибает пробку из бутылки шампанского. Он мог бы возглавить группу физической защиты.
— Передайте, Василий Кириллович, пусть зайдет. Рад буду повидать и о деле поговорим.
— Хорошо. Он сейчас в Барвихе, вернется через две недели… Значит, нанимаешь меня на работу? — съязвил Лебяхин.
— Предлагаю.
— Сколько даешь на раздумье?
— Постарайтесь побыстрее…
Через неделю Лебяхин дал согласие. У него было, правда, несколько существенных вопросов к Перфильеву, скажем, откуда у тебя, Павел Александрович, объявились деньжата, чтоб размахнуться на такое дело, начальный капиталец откуда? Но воздержался задавать вопросы, мудро решив, что по ходу событий поймет, разберется…
Еще через две недели появился Владик Сидельников. Встретились тепло, потискали друг друга.
— Ты все такой же амбал, — улыбнулся Перфильев.
— Уменьшаться в росте и размерах — не выгодно: весь гардероб и всю обувь менять надо, а нынче это дорого.
Минут пятнадцать поболтали о том о сем, повспоминали, затем Сидельников спросил:
— Дядька сказал, на работу меня приглашаешь? Расскажи в двух словах, куда. Кем — я уже понял. Стрелять придется?
— Не думаю.
— Слава Богу… Слушаю тебя, Паша.
— Подробности тебе не нужны. А вот о структурах. Представь себе многоэтажное здание, где каждый этаж — самостоятельная единица. Ты и будешь возглавлять, скажем, свой этаж, допустим первый. И не подконтролен никому, кроме Василия Кирилловича. Но так или иначе деятельность твоего этажа перетекает на тот, который выше. Последующие работают также автономно. И результат также идет вверх. Вплоть до предпоследнего, где все складывается в сумму, которая поступает ко мне, руководителю, на самый верх. Я не вникаю в работу каждого из этажей, мне это не нужно и не интересно. Мне бы это только мешало… Понял?
Сидельников кивнул.
— Я даже не буду знать, если тебя уволят за плохую работу, подмигнул Перфильев. — Для наглядности и такой пример: представь, что я хозяин большого пятизвездочного отеля.
— А я вышибала? — засмеялся Сидельников.
— Не перебивай, вникай… И кабинет мой где-то под самыми небесами, а далеко-далеко внизу служба, отвечающая за чистоту туалетов во всем отеле. Отвечаешь за это только ты, и ты отвечаешь только за это. Скажи, на кой черт мне знать, в каком состоянии туалет, допустим, в номере 1521? Или в баре? Я не буду и не желаю знать, если ты уволишь какую-нибудь горничную по жалобе жильцов или посетителей бара, но и не буду знать, если уволят тебя. Твоя забота — чистые туалеты. Понял?
— Значит я, как говаривал товарищ Маяковский, «ассенизатор и водовоз»?
— Нет, ты только ассенизатор, Влад. Водовоз этажом выше. И вы никак с ним не связаны.
— Ладно. А дерьма много придется выгребать?
— Этого я не знаю, не по моей части. Про это тебе растолкует Василий Кириллович. — Знаю только, что в подчинении у тебя будет пятнадцать добрых молодцев вроде тебя. Все профессионалы, но уже без погон.
— Все понял, Паша… Слушай, а почему у тебя мужик-секретарь, а не какая-нибудь с тугой попкой и ногами из подмышки?
— Влад, считай, что это здание — мой дом, где должна быть крепкая и надежная семья. Мы собрались тут не совокупляться, а делать дело. Если тебе больше по душе работа в борделе, порекомендую, куда и к кому обратиться. Там много свежего молодого мяса, да еще со знанием иностранных языков. Если это тебя возбуждает.