Волевым усилием записался к стоматологу, рассчитывая застраховаться от проблем с зубами, по крайней мере, в ближайшей перспективе. Привился от клещевого энцефалита. Перед отъездом предстояло сделать прививку повторную. На самом деле, это мало что давало, потому что, по-хорошему, нужно ревакцинироваться каждый год-два для поддержания иммунитета. Но, рассудил я, хуже не будет. И на этом решил остановиться. Если от всего пытаться уберечься, с ума можно сойти. Не болеют же оленеводы или эскимосы. Ну, в основном. Больниц нет, врачей нет, вариантов нет, вот, и не болеют. Нельзя им болеть. Мне тоже нельзя.
Я взял десяток кирпичей хозяйственного мыла, запас зубной пасты и щеток. Когда все это закончится, буду чистить зубы толченой золой с мятой. Говорят, она даже эмаль отбеливает. Зольный же раствор, богатый щелочью, используют и для стирки белья. Да, это не бог весть что, зато никакой накипи на барабане стиральной машины.
Все, что могло вымокнуть я упаковал в гермомешки. Рискуя заработать диабет и цирроз печени, рекордными тиражами потреблял пиво и газировку, накапливая пластиковые полторашки, в которые старательно пересыпал соль, крупы и семена, тщательно подписывая где что. Не слишком полагаясь на память, составил план высадки сельхозкультур. Севооборот первого года представлял задачу первостепенного значения. От нее напрямую зависел успех следующей зимовки и моей автономности вообще.
Я был готов.
Мне можно было основывать деревню.
Оставалось дождаться, когда вскроются озера.
Пока по ящику все эти «директора институтов социологических исследований» и прочие деланые пальцем эксперты давились комментариями по поводу причин нефтяного кризиса, я изучал как плести корзины и вялить мясо. Как читать следы и устраивать петли на зайца. Залежи ли там мировые подошли к концу или это Ротшильды хотят переспекулировать Рокфеллеров, меня не волновало абсолютно. Напротив, животрепещущий интерес вызывало, как разделывать тушки и выделывать шкурки. Как плести жгуты из стеблей.
Я стал чувствовать себя спокойнее, уверенней. Словно в кармане лежал билет отсюда. А жизнь продолжала течь в своем привычном русле. Никаких необратимых шагов я еще не совершил. И я заплывал этой уверенностью, ловя себя на мысли, что при желании, то есть чисто теоретически, вещи можно и разобрать. Развесить по вешалкам одежду, сгрузить снаряжение на балкон. Может, имеет смысл выждать еще какое-то время, посмотреть на развитие ситуации? Последний камешек донес Балабан. Точнее, свою миску. Притащил в зубах и пристроил в общую кучу к батарее бутылок. Посмотрел на меня.
И лавина сошла.
Я уволился с работы. Быстро, одним днем. Шеф повздыхал, конечно, для вида, но уж как-то больно неискренне. Читалось невооруженным глазом облегчение за теми вздохами, что не придется морочиться с административным отпуском, сокращением, выплачивать отступные: дела в конторе шли все хуже. И, надо сказать, не только в нашей. Уже бывшие коллеги взяли с меня дружное обещание не пропадать. О котором забыли, как только за мной закрылась дверь. В мои планы тоже входило прямо противоположное.
Я никого не звал с собой — никто бы не поехал. По крайней мере из тех людей, кого хотел бы видеть рядом. Чтобы избежать ненужных разговоров, родным сообщил, что отправляюсь в длительную экспедицию, чтобы меня не искали и не тревожились, что свяжусь, как только представится возможность.
Цветы в горшках раздал соседям, пристроил аквариум с рыбками. За часть вознаграждения попросил приятеля заняться сдачей квартиры.
Этот мир отпускал меня презрительно легко. Я отвечал ему взаимностью.
Я начал потихоньку стаскивать вещи в машину. И тут вышла небольшая накладка. Чтобы запихнуть все, мне требовалась, как минимум, вторая такая же. Я снял заднее сидение, установил на крышу багажник, но этого оказалось недостаточно. Товарищ на сервисе посоветовал не мучиться и взять прицеп. У них как раз стоял чей-то бэушный по трейд-ин. Фаркоп у меня, благо, был. Документы оформили быстро…
Все.
Утром предстояло отправляться в путь.
Я знал, что меня ждет бессонная ночь. Что я буду шататься из угла в угол, прощаясь с прошлой жизнью под скрежет кошачьих когтей на душе. В жилище, где меня уже почти не осталось. Поэтому решил схитрить и выехал сразу же, как закончил сборы. Выспаться все равно не удастся.
Пустая трасса уводила все дальше. Попадались редкие встречки, но, все чаще, брошенные на обочинах машины и полицейские пикеты. Заправки не работали. Стемнело, пошел дождь. На меня навалилось какое-то гнетущее опустошение. Я летел сквозь мириады капель, словно к другой планете через мириады звезд. Как ни крути, я уезжал из дому. В неизвестность, в холод. Плохого ли, хорошего ли, но из дому. Я не был уверен, что хочу туда, вперед, но и вернуться не мог. В прицепе ехало десять двадцатилитровых канистр, мой запас дизтоплива. И в голове колоколом билась навязчивая мысль: когда? Когда я уже пройду точку невозврата и противоречие, разрывающее напополам, оставит меня.
Я ехал всю ночь. За какой-то деревней остановился для того, чтобы залить в бак очередную порцию солярки. Вот она, шестая банка. Я пересчитал пустые. Да, все точно, пять штук. Еще можно вернуться, если что…
Мерно рокотал двигатель, по капоту сбегали струйки воды. В предрассветном мареве за придорожной канавой просматривались очертания крестов и оградок местного кладбища. Мертвый лес железных прутьев, надгробий и искусственных цветов. Я не хочу туда. Я не хочу туда, даже умерев.
Нога вжала до упора педаль акселератора.
И меня там не будет.
Я сделал полный вдох. Еще один. И посмотрел в зеркало заднего вида. Позади оставалась глубокая прошлогодняя колея грунтовой дороги, что шла откуда-то с поля и примыкала к основной.
Я вытянул в сторону ладонь. И Балабан с готовностью положил на нее свою лапу.
Навигатор вел на северо-северо-восток. Тревога отступила, осталась позади, облетев отмершей шелухой. На смену ей пришла отрешенная уверенность. Я вынужденно перекемарил пару часов, уперевшись лбом в рулевое колесо — рубило. И продолжил путь, рассчитывая достичь точки назначения до темноты. Большая часть маршрута была пройдена. Но это, правда, если судить по километражу. С каждым новым поворотом дорога становилась все хуже, а под конец и вовсе превратилась в сущий ад. Все шесть колес подпрыгивали на камнях, разбрызгивая жидкую грязь вперемешку с приземным ледком. Обогнал какого-то мужика забулдыжного вида, местного, судя по всему, шагающего по неизвестным своим надобностям. Он так и маячил позади, двигаясь со мной одной скоростью, я долгое время не мог оторваться.
Когда стемнело окончательно и машина несколько раз едва не съехала в рыхлый кювет, я решил остановиться на ночевку. Усталость отдавала в виски тяжелым толчками, перед глазами плыли цветные пятна, от длительного сидения в одной позе ломило спину и колени. В лесу еще вовсю белел снег, было сыро и грязно, палатку разбирать не хотелось. Но я поймал себя на мысли, что готов растянуться сейчас прямо на дороге. Балабан сделал круг почета, и запросился обратно на любимое одеялко на пассажирском сидении. Ему проще. Я выбрал проталину посуше, кое-как вкрутил колья в еще не оттаявшую почву, без затей растянув основание непосредственно на влажном мху. Поежился от холода. Наверное, так кошка смотрит на запаянную банку консервов, как я на салон, под потолок забитый снаряжением. Там в глубине где-то спальники и свитера, но извлечь их возможности нет никакой. Я кое-как выдрал из-под залежей пенку и какой-то гермомешок, в котором оказалась зимняя одежда. Зарылся во что мог и уснул раньше, чем тело приняло горизонтальное положение.
Проснулся я в луже воды. Дно где-то протекало, вещи вымокли. Ночью прихватил морозец, змейка внешнего тента встала колом, не желая расстегиваться. Отстукивая зубами морзянку, мрачно зааплодировал себе. Какая прелесть! Есть все шансы заработать пневмонию, даже не добравшись до места. Костер разводить не стал, в машине отогреюсь, пока есть возможность. Зло распихал по углам мокрые шмотки. Доеду, как-нибудь.
Грунтовка становилась все хуже. Стали попадаться опасные перемоины, которые приходилось форсировать на полном приводе. И что-то подсказывало, что грейдер в обозримой перспективе сюда придет вряд ли. Хорошо, что не сунулся вчера по-темну. Тут, если сядешь, вытащить некому. След моего протектора — единственный на дороге. Других, кроме звериных, нет.
Бак заглотил последнюю канистру, которая по всем прикидкам считалась резервной. Топливо неумолимо подходило к концу, я начал нервничать. Лишь когда за деревьями показались широкие просветы, от сердца отлегло.
Передо мной лежало огромное озеро. Системой рек и проток оно соединялось с другими, образуя сплошную водную сеть. Забраться по ней можно далеко. На поверхности еще болталась желтая шуга — ледяная кашица, не доеденная солнцем. Теневые берега стояли в снежных закраинах. Но темное зеркало уже освободилось, рябилось волной, отражая размытой акварелью переменчивое весеннее небо.
Взгляд мой упал под ноги и настроение испортилось. Здесь хороший подъезд, берег твердый песчаный, удобно лодки спускать к воде. Место явно популярное… Кругом пустые сигаретные пачки, битое стекло, окурки, кирпичная крошка, смятые полторашки, консервные банки, вмерзшие обрывки сетей. Это не туристы, нет. Те, как правило, приезжают природой любоваться. И, какими бы ни были, видят разницу между чистой поляной и заплеванной. Как ни странно, это оставили после себя прямоходящие приматы из местных с дерьмом вместо мозгов. Это для них разницы нет. И помойка начинается там, где заканчиваются оформленные в собственность сотки. Я встречал таких, они не приемлют ни доводов, ни просьб. И увещевания про их же потомков, которые тут после станут жить, тоже бесполезны. Потому что и детей своих они воспитывают под стать, не замечать разницы. Они и к рыбе подобным образом относятся, и к зверю, и к лесу — добыть, сколько можно, любыми способами. В высшей степени ошибочно считая себя не только царями природы, но и опрометчиво причисляясь к людскому роду. На самом деле, это другой вид живых существ, образовавшийся в результате мутации.