Я сразу понял, что это беспроигрышный вариант. Требования были такими низкими, что на роль учителя подошел бы любой живой человек. В 1984 году в старшей школе Южного Бронкса учитель должен был всего лишь отметить карточку учета рабочего времени на входе и выходе; ее даже не нужно было штамповать! Когда мой начальник спросил, в каком объеме я изучал математику и естественные науки, я ответил, что в старших классах посещал уроки по этим дисциплинам. Вообще-то я неплохо сдал государственный экзамен по биологии.
«Отлично! – сказал он. – Вы прекрасно справитесь!»
Не сходя с места, я принял его предложение преподавать все предметы в коррекционном классе для детей с отставанием в развитии примерно за 9 тысяч долларов в год. Я понятия не имел, во что ввязываюсь.
В самый первый день в школе помощник директора привел меня к классу и поставил перед дверью. «Вот ваши ключи от класса, от учительской душевой и мел», – сказал он. Кроме того, он вручил мне список учеников пятого класса.
«Подождите, сколько продолжаются уроки?» – спросил я, пытаясь удержать рассыпающуюся коробку с 20 кусочками мела, которыми мне предстояло писать на разбитой доске.
«С наилучшими пожеланиями, удачи!» – крикнул он, убегая. Вот вам, пожалуйста, ожившая настольная книга «Стратегии для начинающего учителя». Так я начал работать: ни документов, ни специального образования, никаких тренингов или хотя бы семинаров, никаких наставников и мастер-классов. Чтобы стать учителем в 1984 году, не требовалось ничего, кроме диплома о четырехлетнем образовании в любой области, примитивного теста и бьющегося сердца. Для меня это было то, что надо.
Делая перекличку в тот первый день, я останавливался после каждого имени, чтобы посмотреть в глаза каждому ученику и постараться запомнить его. Я был ровесником самых старших учеников, столько раз остававшихся на второй год, что они почти достигли предельного возраста для получения государственного образования. У многих мальчишек было больше растительности на лице, чем у меня. Девочки выглядели еще взрослее. Некоторые ученики только что иммигрировали в Америку и были потрясены самим фактом возможности посещать государственную школу. Другие успели изучить все входы и выходы в школе – они провели здесь много лет.
Когда я назвал имя Ванессы, то услышал смешки с задней парты. «Она здесь? – спросил я, подумав, что она, вероятно, была среди прикорнувших на партах учеников. – Может быть, ее разбудить?»
«Не волнуйтесь. Ванессу трудно не заметить, когда она здесь», – сказал один мальчик с важным видом.
Когда Ванесса впервые удостоила класс своим посещением, я услышал ее до того, как она появилась на пороге. Из-за двери послышался сердитый голос. Ванесса кричала кому-то через холл: «Что это за дерьмо, эй, ты? Я надеру тебе задницу!»
Мощный агрессивный голос исходил из щуплого низкорослого тела. Похожая на бочонок из-под виски с ручками Ванесса была полна ярости и агрессии. Почему? Потому что сегодня был четверг. Потому что солнце взошло. Ванессе не требовалась причина, чтобы ненавидеть весь мир. Она заметила, что я разглядываю ее, и тоже уставилась на меня. Подняв одну бровь, она словно говорила: «Попробуй только со мной связаться!»
Тут же она попросилась выйти в коридор, чтобы поздороваться с друзьями. Весь класс, особенно мальчики, с интересом следили за происходящим. Всем было известно железобетонное правило директора: никаких хождений по коридорам в первые или в последние пять минут урока. Удерживая детей на местах, директор пытался пресечь драки в коридорах, холлах и туалетах. Он так твердо настаивал на выполнении этого правила, что заставил меня написать расписку. Это был единственный урок учительского мастерства, который я получил на новой работе.
«Садись на свое место», – предложил я Ванессе. Она посмотрела на меня так, что другой учитель и даже некоторые ее одноклассники содрогнулись бы. Все, что угодно, могло вывести эту девушку из себя. Сегодня такой красной тряпкой была математика.
«Послушайте, Ванесса, – начал я, – может быть, с другими учителями это работало. Но не со мной. Это улица с двусторонним движением. Вы получаете ровно столько, сколько отдаете, и отдаете столько, сколько получаете. Вам нужно ходить на уроки».
«Вы не знаете, что мне нужно! – крикнула она. – Вы не понимаете меня».
«Я понимаю так: если ты хочешь чему-то научиться, то должна приложить усилия, а ты начинаешь с показательного выступления».
«Вы не знаете, через что мы прошли. Что вы знаете о латиносах? О Бронксе? Вы вообще ничего не знаете. Получайте себе свою зарплату, вы, белый! Гринго, убирайся домой!»
Вы получаете ровно столько, сколько отдаете, отдаете столько, сколько получаете.
Я не мог вступить с Ванессой в спор о своем цвете кожи, поэтому сказал: «Между прочим, ты тоже меня не знаешь». Я говорил спокойнее, чем ощущал себя, и твердо смотрел ей в глаза. Снова – уважительно, но настойчиво – я попросил Ванессу сесть. Она согласилась, и я поблагодарил ее.
Когда во время перерыва на ланч я нашел Ванессу и поделился с ней бутербродом, она была потрясена. Я не приносил еду из дома и не ел размазню в школьной столовой. Вместо этого мне пришло в голову попробовать бутерброды из соседней кулинарии. «Давай познакомимся, – предложил я. – Нам предстоит много времени провести вместе, никуда не денешься».
«Вы что, серьезно? – спросила она. – Вы даете мне половину бутерброда?» Это поразило ее больше, чем мое намерение провести с ней перемену. В районе, где дети счастливы получить крошки, половина бутерброда с хорошим сыром, ветчиной и майонезом – такой бутерброд называют «золотым стандартом гетто» – была равносильна золотому дождю.
Позже, за многие и многие обеденные перерывы, я узнал историю Ванессы. У нее был старший брат, наркоман со стажем, который поглощал все внимание матери. Ванесса решила доказать, что она ничем не лучше, просто чтобы ее тоже замечали. За внешним упрямством и жесткостью скрывались прекрасные способности и выдающиеся навыки выживания. Она рычала, как питбуль, если надо было, но могла быть очаровательной, как пудель.
Временами Ванесса проявляла признаки выдающегося интеллекта. Например, она провела изящный, полный, но очень эмоциональный и несколько ненормативный анализ причины, почему социальное жилье не оправдало себя. Она издевалась над остальными учениками, курила травку для расслабона и пугала других учителей скверным характером. Я знал, что она, как и многие другие ученики, периодически останавливалась в туалете по дороге в класс и заглатывала бутылку алкогольного напитка. Потом от нее пахло сладким, и она ходила как сомнамбула. Эта дешевая сладкая смесь сока с вином рекламировалась так агрессивно, что мои ученики называли ее «наркотик для гетто». Дешевле молока и сока, в бутылках всех цветов радуги, он был частым гостем на обеденных столах учеников и делал для них школу более терпимой.
Ванесса даже не думала готовить уроки и выполняла только те правила, которые ее устраивали. Однако чаще всего мы с ней ладили. Иногда она готовила класс к моему приходу. Ванесса была природным лидером, могла успокоить шум одним взглядом или пробудить интерес к уроку умным вопросом. Когда она старалась, все вокруг тоже были в ударе.
Как учитель-новобранец я понятия не имел о педагогике. От меня требовалось отстоять урок перед классом. Это было не очень трудно, тем более что в подвале я обнаружил учебники по естественным наукам. Большинство из них было написаны в 50-х годах. Как-то мы читали учебник вслух в классе, когда один мальчик поднял руку и сказал: «Однажды человек полетит на Луну».
Другой откликнулся: «Да ладно, ты думаешь, это возможно?» Этот диалог заставил меня усомниться в своей памяти. Мне что, приснилась высадка на Луне, или это было на самом деле?
Когда я рассказал ученикам о Нейле Армстронге и гигантском прорыве для всего человечества, они просто пожали плечами. «Лунный танец» Майкла Джексона во время американского турне – это все, что мои дети знали о Луне. Для них скафандром был черный кожаный пиджак с тремя молниями. Большинство из них черпали информацию из передач канала MTV.
Чтобы компенсировать недостаток моего образования, отсутствие наглядных пособий и устаревшие учебники, я доверился интуиции. Я вырос в Бронксе в 60-х и 70-х, и это научило меня быстро усваивать неписаные правила. В густонаселенном районе люди постоянно оценивали друг друга. Вы должны были с первого взгляда решить, кому можно доверять, кто смотрит вам в глаза, а кто скрывает свои мысли за солнечными очками. Рукопожатие и обещание носили характер официального соглашения. Баскетбол научил меня ценить разговор начистоту. Вы не говорите, что можете бросить мяч, – вы его бросаете. Действие значит больше слов. В какой-то момент, чтобы выиграть пари о моих атлетических способностях, я должен был перепрыгнуть через старенький автомобиль, припаркованный на обочине. Я забрал выигрыш и перепрыгнул еще раз.
Я продолжал жить по правилам, которые усвоил еще мальчишкой. Внешне Бронкс превратился в царство беззакония, но время от времени правила еще выполнялись. Мой класс не был отделен от мира, где жили мои ученики; он был частью той же экосистемы.
Прежде чем мои ученики узнали, что я был спортсменом, я заключил с ними пари. Мы все отправились в спортивный зал. Я достал лестницу, прикрепил баскетбольную сетку и выровнял ее, а потом положил сверху стопку книг. Кроме необходимых учебников я выбрал свои любимые книги, которые, как я интуитивно понимал, заинтересуют и учеников. Это был способ наладить с ними отношения – геркулесов прыжок, который намного превышал трехметровое расстояние от сетки до пола. «Если я допрыгну до сетки и достану книги, вы должны будете их прочитать, – сказал я. – Согласны?»
Дети засмеялись. Я старался представить эту задачу более трудной, чем она была на самом деле.
«Ну давай, Ритц», – сказал один мальчик, делая вид, что ободряет меня. Я посмотрел на остальных. У всех на лицах читалось: невозможно.