1
В начале недели Джон как всегда для порядка сгонял ее за справкой в КВД…
Ничего плохого не подозревая, Натаха пошла…
Запляатила, как всегда пятьсот рублей, чтобы без очереди и анонимно.
Мазки на инфекцию, кровь на сифилис и на СПИД.
Звонить послезавтра…
Врачиха сказала, что если анонимно, то можно любой фамилией записаться.
Записалась Фроловой.
Так и сказала, А, точка, Фролова…
Как эта — модная нынче ведущая…
Ну, на следующий день дела какие-то были у Натахи…
Да!
Событие!
Она же на водительские курсы записалась…
Вот, ходила на первое занятие по правилам движения.
Знаки изучали, проезд перекрестка…
Потом дома уборкой занималась, стирала, валялась у телевизора, никуда вечером не хотела идти.
Спать легла рано.
А в пятницу после того, как позавтракала, позвонила в КВД.
— Фролова? — переспросили в регистратуре — Фролова, — подтвердила Натаха — А Фролова? — переспросили на том конце провода — А… Вам надо срочно подойти в кабинет триста три, у вас положительный результат на ВИЧ.
Вот эт-то да…
Приехали.
Помчалась в КВД.
Прочитала брошюру про ВИЧ…
Вобщем, через пять лет скорее всего будет у нее СПИД.
А это…
А это два года, от силы — три.
Жизнь кончилась.
За что?
За что?
Захотелось съездить домой.
Поехать к маме, залезть с головой к ней под одеяло, спрятаться.
Спрячь, спрячь меня мама.
Только поздно уже.
Мама сама на кладбище лежит.
А отца и не было никогда.
Всю субботу проревела.
Телефоны — городской и мобильный отключила и лежала.
То вниз лицом в подушку.
Лицом вниз ревела.
То лицом в потолок.
Тоже ревела.
Так жалко было себя.
Так жалко, а что сделаешь?
Такое чувство у Натахи было только в детстве, в семь что ли лет, когда она представляла себе, как умрет.
И все ее тогда станут жалеть.
А потом как-то не было у нее ничего такого — жалестного.
Мать умерла?
Ну, да.
Натаха в восьмом классе училось.
Ну, плакала, конечно. Всеж-таки мать.
Видно, не долгая жизнь фамилии Кораблевых по женской линии прописана.
Мать то вот хоть ребенка родила.
А Натаха и этого не смогла.
В воскресенье надо было чтоли хоть за хлебом наружу что ли вылезти?
Утром встала, включила радио Эхо Москвы.
Там сказали, что у Православных христиан нынче праздник.
Конец Петрова поста.
Мать то всегда в церковь ходила.
Свечку ставила.
А толку?
И сама померла, и дочь единственную не уберегла, и дочь теперь лет через семь помрет.
Но решила, все же в церковь сходить.
В храм вошла уже к середине проповеди.
Батюшка такой молодой, такой совсем не похожий на тех, что в кино всегда показывали.
Сними с него рясу, да одень в цивильное и модное — с таким и в дискотеку запросто!
Однако, прислушалась.
Батюшка стьоял на амвоне, держа в руках большой серебряный крест и говорил простым русским языком, а не нараспев по церковно-славянски, как это бывает во время службы.
— Вот, недавно довелось мне крепко поспорить с одной женщиной, — доносилась до ушей Натахи размеренная речь батюшки, — ей уже за тридцать, вроде и жизнь повидала, и хлебнула всякого и хорошего и плохого. Жила на юге в одной из республик бывшего союза, работала бортпроводницей на внутренних рейсах. Были у нее и муж и друзья… Однако, развалился Союз, ушел муж, русских в республике стали притеснять — в новой национальной авиакомпании стали отдавать предпочтение девушкам с восточным разрезом глаз.
Но женщина эта оказалась сильным человеком — переехала в Москву. Сняла квартиру, начала как это теперь говорят — «крутиться — вертеться» то гербалайфом торговала, то машины из Германии перегоняла… В Кириенковский дефолт разорилась… Однако никогда не теряла духа и верила в то, что завтра будет лучше чем вчера. В доме у нее, она квартирку маленькую снимает — полно иконок. Говорит что в Бога верует, но в церковь не ходит — считает, что «истинному» верующему это не обязательно.
И вот, эта женщина пристроилась кем-то вроде домоуправительницы в семью к самым натуральным «нашим этим новым русским». Работает на них практически без выходных убирается, готовит, стирает… Горничной и домоуправительницей. С раннего утра и практически до позднего вечера, так как хозяевам и ужин положено «подавать». А по воскресным дням — сказать частым гостям «кушать подано», «ле табль ет е серве» и убраться после их полуночного ухода, так как «хозяйка страсть не любит оставшийся беспорядок».
А хозяйка то в этой семье — главная добытчица! На этом у нас и спор с бывшей бортпроводницей вышел. Муж там — из неудачливых дельцов. Пытался какой-то экспорт-импорт, да в кредитах запутался. Теперь в экономическом ВУЗе преподает, опытом своим негативным делится. А вот жена — юрист, та хорошо пристроилась — аж в арбитражный суд. И содержит теперь семью на два дома — дети студенты у них живут отдельно, но исправно получают от мамы денежное содержание.
Ну вот и сказал я новоиспеченной этой домработнице, когда та стала восхищаться христианскими добродетелями хозяев, — что «хозяйка то твоя, ведь не на судейскую зарплату так хорошо и богато живет»… А бортпроводница бывшая мне на то и отвечает, — каждый ДОЛЖЕН уметь в этом мире устроиться… и далее, уже в качестве самонаставления развила тему, — «и я предпочитаю по жизни держаться за такими вот состоявшимися лидерами».
Вот так!
Уж я ей с удивлением принялся возражать, мол а к чему тогда у тебя на книжной полке и Спас Нерукотворный, и Богородица Казанская, и Святая Ольга, и Святой Пантелеймон, и Никола? А она свое — они не воруют, и никому ничего плохого не делают — одно лишь добро — а в тех, кто про нетрудовой доход судачит, в тех просто зависть говорит!
Ну, сначала, придется мне, дорогие мои, что до «зависти», что по Шварцу превращает рыцаря Ланцелота — победителя дракона — в нового дракона, то она не может кореллировать с христианскими понятиями о нравственном. Это как дважды — два.
Но теперь — о главном.
Россия, страна наша получила искушение.
Церковные люди знают — искушению не всякий подвергается. Бес любит пристать к чистенькому, к девственному. Поэтому, истинные христиане знают — после причастия — жди искуса!
И вот вся Россия теперь получила это искушение — искушение воровством. Хапать или не хапать? Брать, когда все берут, или не брать?
Я с моими товарищами часто говорю на эту тему, мол что у нас — людей с высшими образованиями- ума в 89-ом — 93-ем не хватило — «прибрать» государственное? Или, что, те кто иной завод или иную фабрику приватизировал, «умнее» и «находчивее» оказались? Да нет! Мы-то знаем, что и не умнее, и не находчивее. А попросту менее стыдливыми они оказались — те, кто завод под себя прибрал, и в один миг переселился из двухкомнатной квартирки в спальном районе в особняк на Рублевке.
Что же до взятки, которую работая в арбитражном суде «не грех» и взять с тех же приватизаторов… То, не хочется даже долго говорить, чтобы доказывать очевидное.
Но вот теперь, эти «хорошие добрые» взяточники — соблазняют народ. Соблазняют красивой жизнью. Да так, что «верующая в Бога» домработница — говорит о том, что теперь по жизни стремится иметь ориентиры и маяки в виде удачливых, как ее хозяева, людей.
Но что надо сказать, что должна молвить «верующая в Бога» бывшая стюардесса, когда чистит красивую джакуззи, или когда на кухне нарезает чужим гостям дорогущщую финскую семгу? Когда самой — до боли хочется пожить также как и они?
Ну уж по крайней мере не Алиллуйю петь сомнительным добродетелям взяточников. А как Иисус — подступившему к нему дьяволу в пустыне сказал, — отыди от меня, сатана!
Потом, когда батюшка кончил проповедь и еще раз поздравил всех с праздником, все стали подходить и целовать крест.
Решила и Натаха подойти.
Но подумала, а не передастся ее ВИЧ-инфекция тем, кто вслед за ней будет этот крест лобызать?
И из очереди ко кресту вышла.
2
— Ты на мне женишься? — спросила Агаша.
— Зачем? — спросил Дюрыгин — Чтобы вместе жить, потому что вместе веселее, — ответила Агаша — А что, надо обязательно жениться, чтобы вместе жить? — спросил Дюрыгин — Поженившись лучше получается, — ответила Агаша, — а потом мы могли бы нашу свадьбу в нашем шоу показать. Представляешь, свадьба ведущей и продюсера?
— Да ну. Тебя — И я молодая, красивая, где ты лучше найдешь?
— Это точно — И зарабатываю много. Иной раз больше тебя — Это истинный факт, особенно когда тебя для рекламы зубной пасты сняли — И рекламы йогурта — Меня на рекламу сниматься не приглашают — Потому что ты старый и некрасивый — Так что же ты тогда за меня замуж просишься? Ты найдешь и помоложе, с твоими деньгами, твоей славой и красотой, все мужчины на Москве твои — А мне и предлагали — Кто?
— А Массарский из спонсорской группы канала — Игорь что ли?
— Да, Игорь — Так он же с Ирмой… Постой, постой, он что с ней, разошелся что ли?
— Валера, ты отстал от жизни, Массарский с Ирмой больше не живет, он ко мне клинья тут так подбивал, я едва отбилась — Агата, я ревнивый, ты мне про это не говорила — Он меня к себе в Жуковку звал — Ты мне ничего не говорила — А ты мне кто? Муж? Вот женись, тогда буду отчет давать, кто меня куда приглашает — Ладно, на Новый год решим — Жениться или нет?
— Ну, вроде типа того — Смотри, до Нового года далеко, увезут меня, украдут меня
И оба понимали, что лгут.
И оба понимали в тоже время, что эта ложь и есть их теперешняя истинная жизнь, которая называется ТЕЛЕВИДЕНИЕМ Истинная любовь здесь только к себе.
К себе в этой гламурной останкинской тусовке.
К своему рейтингу.
К своей позиции в параде популярности звезд.
А любимый?
А избранник?
А сожитель?
А муж?
Они как платья…
Или как машины…
Вышел из моды, перестал быть лакированным и богатым?
В корзину…
В тренд=продажу…
И вот она в этом честность жизни.
Они оба это понимали.
А если понимаешь, то зачем говорить об этом вслух?
Особенно, когда голливудские правила приличия предписывают всегда улыбаться партнеру в его глаза.
3
Натахе непреодолимо захотелось встретиться с этим молодым священником.
На неделе снова зашла в церковь.
Подошла к свешнице, спросила, — где тот батюшка, что в Воскресный день проповедь читал?
— Отец Николай? — переспросила свешница, он в шесть часов на вечерней службе будет.
Пришла на вечернюю службу.
Оделась как полагается, беленький платочек, юбку длинную ниже колен…
Молящихся в церкви было мало — все на дачах, лето.
Старухи все с внуками по Киевской, да по Савеловской дорогам на своих десяти сотках клубнику полют.
Отстояла службу.
Потом дождалась, покуда Отец Николай из алтаря выйдет.
Уже в цивильном.
Смешной такой, в темном костюме, в белой рубахе без галстука…
— Отец Николай, — робко пискнула Натаха.
— Что вам? — вежливо и сухо спросил батюшка, остановился и склонив голову приготовился слушать.
Как она говорила в потоке речи и мыслей, что говорила, она уже и не помнила.
Помнила только, что плакала, а потом, вроде как и успокоилась.
Отец Николай вывел ее на улицу, спросил, — ела сегодня?
— Аппетита нет, — ответила Натаха.
— Тебе надо питаться, ВИЧ это такая болезнь, что требует хорошего питания…
И пригласил ее вместе потрапезничать.
— Мои все на даче, детки, матушка наша, я один тут теперь рядом, пойдем, чаем тебя напою.
— А не боитесь, я ведь заразная? — спросила Натаха.
— ВИЧ только со шприцем и при супружеских отношениях передается, а так можно и ко кресту и к чаше с ВИЧ подходить, — ответил батюшка.
За чаем Отец Николай рассказывал ей о морали.
Оказывается, батюшка диссертацию в духовной академии недавно защитил.
— Вот мой школьный друг, — говорил ей отец Николай, — даром что как мы говорим, технарь, сказал недавно такую сентенцию, достойную иного христианского философа, мол, смог бы настоящий, в старом дореволюционном понимании этого слова, христианин — последовательно учинить в нашей стране все те преобразования, что у одной части населения получили название реформ, а у другой — откровенного грабежа? И сам, отрицательно отвечая на этот вопрос, приятель мой этот добавил, что для врача психиатра, отцы приватизации и нынешних реформ должны представлять такой же профессиональный интерес, как и серийные убийцы…
При смене формации, свидетелями которой нам довелось стать в последние пятнадцать лет, мы стали и свидетелями вопиющего упадка морали. Понятно! Каждому веку и каждому хозяйственному укладу по недавнему официально установленному учению соответствовала своя мораль. Капитализму — капиталистическая, социализму — социалистическая… Однако всеми, даже коммунистами всегда признавалось, что совсем без морали — нельзя.
Независимо от того, какой теории создания мира мы с тобой придерживаемся, неважно каким образом древние люди получили знания о правилах регламентирующих жизнь человека, заключающиеся в десяти заповедях, в скрижалях ли, в пламени купины неопаленной, или в процессе Дарвинской эволюции, — ясно одно — мораль стабилизировала общество и следование правилам морали отличало людей от животных.
У Уэлса в Острове доктора Моро эта модель хорошо описана — не ходи на четвереньках, не ешь рылом из корыта, не убивай себе подобных…
Теперь, когда с треском рухнул коммунизм, вместе с ним рухнули и системы морального регулирования в России. И Сразу оголилось реальное «общественное здоровье» нации. Как только ослабли государственные институты соблюдения моральных норм — цензура, культура… так вступила в силу индивидуальная система соблюдения нравственного порядка — в виде внутренних тормозов. А она и показала что без хлыста вивиссектора Моро — все так и норовят вновь встать на четвереньки и хрюкая броситься к корыту. Норовя при этом секануть ближнего клыком по сонной артерии…
Разве для кого новость, что в большинстве своем приватизация народной собственности являла собой откровенное воровство и мошенничество? Разве новость, что стало больше наркомании и проституции? Разве новость, что по сравнению с годами правления коммунистов, убивать и насиловать стали в сто раз чаще?
В чем дело? И как жить дальше? Этими вопросами не задаются, увы, «хозяева жизни».
Не задаются пока, потому как не поделен еще мир, осталось пока еще пространство, где можно «срубить бабки по — быстрому»… А поэтому пока и не до морали. Мораль понадобится позже, когда карманы уже будут набиты под завязку. А пока, от насильников и хулиганов можно отгородиться охраняемыми подъездами, охранниками в пуленепробиваемых жилетах и бронированными стеклами персональных лимузинов…
Сейчас, пока не до этого. Покуда носитель нового сознания например озабочен «как продать газ в Европу»…
Хотя, страдают и новые хозяева жизни и сопутствующие «болячки», в виде детской наркомании, не миновали так называемых «новых». От падения нравов не спрячешься за стойкой консьержки и не отгородишься охраной при входе в дорогую гимназию.
Но вопросы здорового и стабильного общественного окружения пока, кажется, не заботят хозяев жизни. Но почему не озаботится ими в массе своей — простой человек? Ведь влияние воли простых людей даже в псевдо и квази демократическом обществе в годы выборов может быть весьма ощутимым. Дело только в том, что бы твердо знать, чего хочет простой человек.
Наверное, он не хочет что бы его детям показывали по телевизору голые задницы и без конца промывали нестойкие детские головки рекламой роликовых коньков, жвачки и пепси-колы со льдом. Наверное хочет, что бы в школе его детям кроме желания проколоть ухо и ноздрю, да вставить туда кольцо, да понюхать, или прости Господи, уколоться, привили бы еще хоть пару каких — либо позитивных желаний. Пожалеть родителей, к примеру, или заработать на развлечения не проституцией, а честным трудом. Вопрос только в том, как этого достичь? Как сделать школу такой, что бы она учила доброму и что бы это учение было сильнее влияния старшеклассников из школьного туалета… Как сделать телевидение таким, что бы оно развивало интерес не только к половым сношениям и изощренным методам насилия, а демонстрировало примеры благородства и духовной высоты… Ни со школой ни с телевидением в обозримом будущем нам не справиться. В условиях так называемого рынка, телевидение будет показывать то, на чем выгодно размещать рекламу, то есть поп — концерты, тупые ток-шоу и фильмы с приемчиками кара-те.
Итак, по факту — общество в его слабой неустойчивой части, выбирает удовольствия.
Особенно дети и женщины. Отсюда разврат, наркомания. Мечты о легкой сладкой жизни. И выход видится только в развитии в детях, в девочках особенно, противодействующего среде обитания морального иммунитета.
Где же его прививают?
Надо, наверное, вспомнить, что мы исторически православные христиане. И коли уж общество решило вернуться на исходные позиции тысяча девятьсот тринадцатого года, посчитав итоги семидесятилетнего развития — негативными, то и мораль надо бы принять соответственную. Как мы давеча говорили, коммунистам — коммунистическую.
А православным христианам — православную.
Отвечая на вопрос моего друга доцента, мог бы христианин учинить в стране то, чему мы стали недавними свидетелями, я тоже соглашусь: Не мог бы. Это только бывший комсомолец, который украв у бабушки икону сменял ее у американского туриста на джинсы — смог. Поколение фарцовщиков, которые в студенческой юности толкались подле гостиницы интурист, восхищаясь брюками и ботинками выходящих из автобуса «фирмачей» составили ныне поколение реформаторов. Только теперь они пошли дальше и за фетиш западного блага рассчитываются не уворованной у бабули иконкой, а десятилетиями копившимися богатствами. Не смог бы православный того, что сделали наши реформаторы, потому как невозможно переступить через завещанное через пророков: не убей и не укради, и не пожелай жены ближнего своего…
4
Натаха уже год жила в семье священника отца Николая.
Работала по дому, помогала его матушке (в смысле, жене) по хозяйству и с детьми.
Много читала.
Пела в церковном хоре.
Через пол-года стала получать зарплату, как певчая…
Денег хватало.
А на что надо?
На книги, да на мечты…