Девица, которую Костя называл Иркой, вдруг потеряла к нему всякий интерес. Они с Костей стали разговаривать так, будто его, Леонида, тут вовсе не было:
– Днем они вряд ли осмелятся, а ночью надо его куда-нибудь перетащить. Причем так, чтобы даже врачи не знали, где он будет.
Леонид попытался вмешаться:
– Кто осмелится? На что осмелится? Зачем меня перетащить? Ку…
Но Костя не обратил на него никакого внимания:
– Чтобы меня обвинили в его похищении? Нет уж. Пусть его милиция охраняет.
Надо с Малаховым поговорить.
Похолодевший Леонид слабым голосом осведомился, от кого его будут охранять.
– Ну, как же! – повернулась, наконец, к нему девица по имени Ирка. – Раз в вас стреляли и не убили, они могут попытаться еще раз вас достать. Здесь, например.
Леонид решил, что это вполне возможно, и запоздало ужаснулся:
– А я целую ночь был здесь совсем один! – пожаловался он, и посмотрел на Костю. Прочитав в Ленином взгляде только терпеливое ожидание, когда его начнут спасать, Костя тяжело вздохнул. Видно, от него будет мало толку. Велев ему в случае чего громко кричать и дав еще пару столь же полезных советов, они ушли, пообещав попросить у Малахова вооруженную охрану у его палаты.
Выйдя из больницы, Костя заторопился на работу. Ирка попробовала повозмущаться, но Костя был неколебим. Он велел Ирке сидеть дома тихо и не высовываться, пообещал, что заедет по дороге в милицию поговорить с Малаховым, и умчался, оставив Ирку в состоянии некоторого остолбенения. Единственное, что она успела сделать – выхватить из машины пластиковый пакет с бандитской барсеткой, которую Костя отдал не без сопротивления.
«Ну и дела», – пробормотала она себе под нос, глядя вслед Костиной машине. Обычно он умолял ее побыть с ним еще немного, но Ирка категорически ссылалась на дела и уходила.
Она немного потопталась и пошла обратно в больницу. Проходя внутрь, она убедилась, что пройти туда мог любой, и пронести с собой хоть целый арсенал оружия – никто и не заметит. В вестибюле была раздевалка, где на крючках сиротливо белели халаты. Халаты, вероятно, должны были выдаваться через окошко в стене, и перед этим окном послушно стояли несколько женщин. Но Ирка была не из тех, кто будет послушно стоять только потому, что перед ней – дверь. Она тихонько дернула за нее. Дверь оказалась незаперта.
– Гардеробщица сказала, что сейчас придет, – сочла своим долгом сообщить женщина, стоявшая впереди.
– Не беспокойтесь, – вежливо ответила ей Ирка, нимало не заботясь, что ее ответ мало соответствует реплике женщины. Правда, сама женщина этого тоже не заметила. Поэтому Ирка спокойно вошла внутрь, надела халат, выдала халаты всем, кто в них, очевидно, нуждался, выслушала их горячую благодарность, и вместе со всеми остальными вошла из вестибюля собственно в запретную зону, которую должна была сторожить вахтерша, сидя у двойных застекленных дверей рядом с телефоном. Телефон был на месте, а вот вахтерша куда-то отлучилась. Поэтому все осчастливленные Иркой женщины беспрепятственно поднялись по центральной лестнице и разбрелись по этажам.
– Безобразие, – подумала про себя Ирка, и дошла до самой палаты, не встретив по дороге никого, кроме больных. Решив, что она обязательно нажалуется Малахову, Ирка вошла в палату.
– Я забыла вас кое о чем спросить, – объяснила она удивленному Леониду и присела рядом с ним. – Скажите, вы с бандитами никогда не имели дела?
Леонид так удивился, что даже позабыл ответить, глядя на Ирку во все глаза. Ирка решила сформулировать вопрос подипломатичней.
– Ну, может быть, вы сначала не знали, что он бандит, а потом узнали, и раззнакомились с ним. Знаете ведь, какие нынче бандиты импозантные бывают.
– Нет, не знаю, – твердо ответствовал Леонид.
– Тогда, может быть, вы хотя бы слышали какие-нибудь их клички? Или фамилии?
Глядя на Иркино лицо, выражавшее напряженное ожидание, Леонид изо всех сил напряг память.
– Я слыхал про одного… – Леонид мучительно напрягся, стараясь не оплошать. – Ленька! – обрадовался он. – Ленька Пантелеев. Я читал. А еще был такой… Япончик. Я тоже читал!
Блеснув своими познаниями в области ранней советской криминалистики, сияющий Леонид картинно откинулся на подушки, и ойкнул, задев плечо.
– Тяжело с вами, – сокрушенно сказала Ирка. – Прямо не знаешь, где искать.
– А разве милиция не ищет? – встревожился Леонид.
Ирка пожала плечами:
– Ищет, наверное. Да ведь сами знаете, по сколько у них на каждого дел. Пока найдут…
Ирка погрузилась в раздумье, думая, что ей делать дальше. Леонид вежливо ждал. Когда пауза стала неловкой, он негромко покашлял. Ирка встрепенулась и вопросительно посмотрела на него.
– А вы… вы частный детектив? – поинтересовался Леонид.
– Я? – удивилась Ирка. – Нет. Просто Костя чувствует за вас ответственность, – объяснила она. – Он же вас уволил за ваших «незакадычных друзей» и теперь беспокоится, как вы будете без него.
Теперь удивился Леонид. Он-то нисколько не беспокоился, как он будет без Кости, потому что когда папа – начальник налоговой службы города, то беспокоиться о таких вещах надо совсем не Лене. Пусть другие беспокоятся. Те, кто не захотел принять Леонида на работу. Правда, раз Костя беспокоится, может быть, у него есть основания? Например, он мог где-нибудь услышать, что папу скоро снимут с должности. Скажем, за использование служебного положения. Теперь и Леонид забеспокоился.
– А он найдет преступников? – спросил он. – У него же совсем нет опыта в этом деле.
– Я ему помогу, – успокоила его Ирка.
– А, – неуверенно пробормотал Леонид, – ну тогда… тогда хорошо.
Домой Ирка мчалась со всех ног. Ей не терпелось заглянуть в бандитские мобильники, пока они не разрядились, и выписать из справочников все телефоны. А если повезет, – размечталась она, – то там могут быть и интересные смс-ки. А вдруг там в справочнике так и написано – полковник! И номер телефона, – мечтала она, раскладывая телефоны в своей комнате на письменном столе! И она ему позвонит, и скажет… то есть нет, женским голосом с ним разговаривать нет смысла. Вот Костя придет, и позвонит, и скажет…
Что Костя ему скажет, она додумать не успела, потому что в дверь позвонила Танька. У них с подругой был свой условный перезвон: «открыва-а-ай поскоре-е-ей, не томи у двере-е-ей», – выпевали они в детстве, давя на звонок и сводя с ума родителей.
Танька налетела, как ураган.
– Ты где пропадаешь? – вместо приветствия, набросилась она. – Сама сказала, что поехала с Бобиком в ресторан, а исчезла на сутки. Разве в ресторане сидят столько? Или, – подозрительно спросила Танька, – теперь есть такой круглосуточный ресторан? Но только что там делать столько времени?
– Там? – промямлила Ирка. – Ну, танцевать, и все такое…
– Что – все такое? – жадно набросилась на нее Танька. – Что там за извращения? Говори!
– Все бы тебе извращаться! – искренне возмутилась Ирка. – И вообще отстань, ни в каком ресторане я не была, и уж тем более с Бобиком!
– Ирка! Не темни! Где была? Говори немедленно.
Пришлось признаться, что она была у Кости на даче. Танька изумленно распахнула глаза. Поскольку глаза у нее были огромные, это заняло некоторое время, в течение которого Ирка сама смогла перейти в наступление, перетащив Таньку на кухню и достав упаковку ее любимого кофе.
У Таньки было полно новостей, поэтому без кофе было никак не обойтись. Налив себе большую чашку покрепче, Танька уселась за стол, удовлетворенно наблюдая, как Ирка достает из холодильника пирог с яблоками и ставит его в микроволновку.
– К Свинпину приехала мама, представляешь?
Свинпин был никто иной, как Танькин бой-френд. Своим прозвищем он был обязан вовсе не тому, что он был похож на свинью, или на пингвина, как вначале думали многие Танькины друзья. Просто у него волосы росли немного ежиком, и это заметила Ирка, изучавшая когда-то датский язык. Ежик по-датски – пинсвин, о чем она радостно поведала Таньке. А поскольку Танька всегда все путала, то тут же прозвала его Свинпином. С тех пор Ирка успела забросить датский, заявив оскорбленному преподавателю, что правила чтения датчан – это нарушение прав человека, и этот язык следует отменить специальным указом Организации Объединенных Наций. Но к бедному парню кличка накрепко приклеилась, и все, включая его самого, немедленно забыли его настоящее имя.
Таньку Свинпиновская мама никак не хотела принимать всерьез. Поэтому обругивала все, что видела в квартире сына, рассчитывая, что это заденет и присосавшуюся к нему тощую деваху. Она смотрела всегда не на Таньку, а мимо нее куда-то вбок, и сообщала кухонному шкафчику, что ходют всякие, которым дома не сидится, только грязь в квартиру пускают. А вот что ванны без клапанов теперь только у голоты имеются, и надо ванну с больши-им таким клапаном поставить, – это сыночку некому подсказать. Тут мамаша повышала голос, потому что сыночек в этом месте из кухни выскакивал, и исчезал в недрах квартиры, бросив на Таньку с Иркой извиняющийся взгляд.
– И посуда-то, – надрывалась мамаша, – срамота смотреть.
– Мы будем вам очень благодарны, Зоя Карповна, – однажды сказала Танька, – если вы нам привезете новую. Какая вам нравится.
Ирка тогда, помнится, здорово удивилась, что у зловредной мамаши есть имя. Зоя Карповна пожевала губами, и сообщила, что фиг она чего привезет, потому что Танька немедленно себе все захапает, и пустит Свинпина по миру в чем мать, то есть она, Зоя Карповна, родила.
– Ирка! – заныла Танька. – Пойдем к нам, а? Мой Свинпин куда-то до вечера свинтил, а меня оставил с мамашей разбираться. Не оставляй меня с ней одну, а?
– Он у тебя действительно большой свин, – удивилась Ирка. – Что ж он тебя с ней оставил? Разбирался бы сам…
Танька задумчиво пожевала пирог.
– По-моему, – сказала она, – Свин боится, что мать его убедит, что я кругом плохая. Вот и удрал. Ну, а меня-то, – засмеялась она, – никто не убедит. Потому что я – просто прелесть, – заключила она, и откинулась на табуретке, переваривая пирог и страдая от жары. Солнце вовсю жарило в окна, и даже открытый балкон не помогал.