Родион стоял ни жив, ни мертв.
— Можете покинуть порт, — сказал Квинт, подавая ему паспорт. И не задерживайтесь. У нас не хватает стояночных мест.
Щетинин только кивнул в ответ. Обеими руками он прижимал к груди паспорт и мечтал лишь о том, чтобы дверь побыстрее закрылась за таможенным мучителем.
Едва Реджинальд Квинт ступил на плиты стартовой площадки, за спиной его раздался тихий чмокающий звук. Это исчез межмирник. Квинт обернулся и увидел в центре посадочного круга одинокий ящик с бутылками, обернутыми в фольгу, тот самый, который он выгрузил со «Старца Елизария».
Дальнейшие действия таможенника могли показаться странными тому, кто вздумал бы за ними проследить. Однако поблизости никого не было, и никто не увидел, как чиновник проворно снял свой синий китель, вывернул его наизнанку и снова надел, но уже как веселенькой расцветки клетчатый пиджак. Пуговицы на пиджаке были самыми обыкновенными, отнюдь не золотыми.
Обретя, таким образом, цивильный вид, Квинт приступил к новым манипуляциям. Он вынул подаренный Щетининым баллончик, обрызгал ящик с бутылками фиксатором со всех сторон, затем, отодвинув ящик немного в сторону, обрызгал снова. Эту операцию он проделывал до тех пор, пока перед ни не образовался целый штабель ящиков, едва помещавшийся в посадочном круге.
Закончив работу, странный таможенный чиновник торопливо направился к ближайшему межмирнику и скоро вернулся в компании грузного мужчины, одетого в тельняшку и брюки-клеш. Это был старший помощник капитана с торгового судна «Леонид Кудрявцев». Судно как раз готовилось к отправке в каботажный рейс по Дороге Миров.
— Вот они! — Квинт толкнул ближайший ящик прямо под ноги старпому, так что тот должен был остановиться, не дойдя трех шагов до штабеля. — Головка к головке! Сам бы пил, да деньги нужны.
Старпом вынул из ящика одну бутылку, повертел в руках, поглядел на свет. Согласно этикетке и накладной с «Елизария», в бутылках находился редчайший коньяк «Наполеон», изготовленный в одном из параллельных пространств в честь победы великого императора при Ватерлоо.
— Н-да, — неопределенно произнес старпом. — Не положено ведь нам вот так, с рук, покупать…
— Понятное дело! — спокойно ответил Квинт.
— Н-да…
— Ну так как? Берете? За бесценок ведь отдаю. И то из-за срочности только.
Старпом посопел, будто разводя пары.
— Попробовать надо, — пробасил он.
— Что ж прикажешь, откупоривать ради тебя такой дорогущий коньяк? Купи вот и пей, хоть из горла! Да не бойся, не пожалеешь! У тебя же его в любом пространстве с руками оторвут! У меня чуть не оторвали, да я убежал — для заказчика берег. Подвел меня заказчик — спился на прошлой партии. Пятнадцать ящиков оприходовал досуха, в одиночку без закуски. Удержаться не мог. Вот какой это товар! А ты говоришь…
— Да ничего я не говорю! — махнул рукой просоленный параллельщик. — Сколько у тебя тут? — он показал на штабель. — Двадцать ящиков?
— Девятнадцать, — Квинт ногой отодвинул в сторону ящик, стоявший между ним и старпомом. — Один я другу обещал…
— А в документах сколько значится?
— Ну мы же взрослые люди, капитан! — развязно подмигнул совсем уже не похожий на чиновника Квинт. — Сколько понадобится, столько и будет значиться. Документики — шик-блеск!
Старпом поморщился.
— Ладно, по рукам, — сказал он, наконец. — Давай бумаги и жди здесь, сейчас команду пришлю.
— Денежки вперед, — сухо отозвался Квинт. — Межмирник — вещь ненадежная. Вот он здесь, а вот его нет. И с грузом, со всем…
— Ты это про что?! — грозно начал было старпом, но глянув в бесстрастное лицо Реджинальда, понял, что теряет время.
— А, черт с тобой! — он отсчитал требуемую сумму крупными купюрами, вручил ее Квинту, а взамен получил документы на груз.
— Ну вот и все, — сразу заулыбался Реджинальд, — и разбежались!
Он наклонился было, чтобы поднять ящик (единственный настоящий, а не призрачный, из всей партии), как вдруг обнаружил слева от себя ноги в тяжелых тупоносых ботинках и серых брюках. Ноги принадлежали высокому усатому человеку, который вдруг уверенно взял Реджинальда под локоть и спросил в самое ухо:
— Господин Христофор Гонзо?
— Простите, — вздрогнул бывший таможенный чиновник, — не имею чести…
Но справа уже подошел низенький крепыш, мощная шея которого плавно сужалась к голове, и, завладев другим локтем Квинта, произнес:
— Запасаетесь выпивкой, пан Гонзо? Придется отложить до следующего раза. Сюда, пожалуйста!
Подкатил полицейский фургон, принял без особого шума всех троих и также деловито покинул стартовое поле. Последнее, что увидел Квинт сквозь зарешеченное оконце фургона, была грузная полосатая фигура старпома, бегущего по полю с ящиком подмышкой…
Однако в портовом отделении полиции, куда вскоре прибыл фургон, разыгралась куда более шумная сцена.
— Вы будете отвечать! — кипятился Реджинальд Квинт, оказавшийся Христофором Гонзо. — Вы нарушаете межмирное соглашение о туризме!
— Вот как! — рассмеялся невысокий кругленький следователь Полицейского Управления Богоушек. — Так вы теперь турист, пан Гонзо?
— Да, я турист! И только что прибыл из Дремадора-четырнадцать… нет, двенадцать. Я требую, чтобы меня немедленно освободили и принесли извинения. Это произвол!
Богоушек, не особенно торопясь с извинениями, вынул из кармана большой платок в шахматную клетку и стал промокать им свой потный загривок.
— Ф-фу! — отдувался он. — Ну и жара! Воображаю, пан Гонзо, как вам нелегко сидеть в пиджаке. Снимите вы его ради Бога!
— Нет! — живо откликнулся Гонзо. — Мне совсем не жарко, спасибо.
И он отер ладонью струившийся по лицу пот.
— Ах, нет, прошу вас без церемоний, — настаивал полицейский и, обращаясь к одному из агентов, задержавших Гонзо, добавил:
— Луи! Помогите господину туристу снять пиджак.
Прежде, чем Христофор Гонзо успел что-либо возразить, его грубо вытряхнули из пиджака.
— Дайте-ка сюда, — Богоушек взял пиджак и вывернул его наизнанку. — Любопытный фасончик, пан Гонзо! У кого шили?
— Ни у кого, — нахмурился задержанный. — Купил. На рынке. Где-то в Параллелье…
— Ну! Ну! Дорогой! Что это вы говорите? Откуда в Параллелье знают, как выглядит форма узлового таможенника?
— Оставьте меня в покое! — взорвался Христофор Гонзо. — Не знаю я никакой формы! Еще раз повторяю: костюм куплен на рынке. Где — не помню, это было давно. На левую сторону никогда его не выворачивал, понятно?
— А петлицы?! А золотые пуговицы изнутри! Неужели вас не удивляло, зачем они?
— Представьте себе, не удивляло! Какое мне дело?
— Ну, допустим, — Богоушек продолжал исследовать карманы пиджака. На столе перед ним появился баллончик Родиона Щетинина и деньги, полученные Христофором за коньяк, но следователя интересовало нечто совсем иное.
— Ага! — воскликнул он, наконец, держа на ладони маленький прямоугольный штемпелек. — Теперь, Христо, тебе не отвертеться! Слишком узнаваемый почерк. Два месяца ты безнаказанно обворовывал грузовые межмирники, и капитаны помалкивали, чтобы не загреметь в карантин из-за незаконного оставления порта.
Что ж, задумано неплохо. Тебе не повезло лишь в одном. Не будучи на самом деле таможенным чиновником, ты не мог иметь и личного штемпеля. А потому в паспортах всех обворованных тобой судов вместо таможенной отметки стоит вот это…
Следователь подышал на штемпелек и оттиснул на листе бумаги аккуратную надпись в прямоугольной рамочке: «Уплочено ВЛКСМ»…
Глава 2
Христофор Гонзо не любил сидеть в тюрьме. Он считал это занятие пустой тратой времени и ужасно стыдился арестов. Несмотря на кое-какой уголовный авторитет, наработанный с годами, он почти не водил знакомств в воровском мире, работал всегда в одиночку и дело свое полагал тонким, индивидуальным видом искусства, вроде живописи.
Христофор вообще был одинок во времени и пространстве в свои тридцать лет, тем не менее, вынужденная изоляция раздражала его, а грубые тюремные нравы казались оскорбительными.
На третий день после ареста он лежал на койке в камере предварительного заключения, мрачно глядел в потолок и курил сигару, выигранную в карты у соседа-шулера.
"Суп! — думал Гонзо, с содроганием вспоминая сегодняшний обед. — У них еще хватает наглости называть супом эту бурду! А повара? Ворьё и бездари, не видавшие ничего, кроме походных котлов в легионах, да брикетов псевдобелка! И о чем только думает тюремное начальство? Не можете завести приличную кухню, так нечего хватать интеллигентных людей! "
Христофор сердито отвернулся к стене и закрыл глаза, чтобы не видеть ничего вокруг. Ему припомнились отведанные в разное время в «Альгамбре» или у «Максима» супы, бульоны, борщи, кальи, солянки, рассольники, чорбы, харчо, чихиртма, пити, претаньеры и прочие шедевры гастрономического искусства всего ближнего Параллелья.
Он уже начинал дремать под сладкие воспоминания, как вдруг загремел замок, дверь камеры приоткрылась, и заглянувший внутрь усач в галифе с лампасами зычно выкликнул подследственного Гонзо. Христофора отвели к дежурному и дали подписать бумагу, в которой ему запрещалось сообщать какие бы то ни было сведения о соседях по камере, передавать или принимать письма, предметы и так далее, и тому подобное…
Тут только Христофор сообразил, что привели его на свидание. Он удивился, так как встречаться в Узловом ему было решительно не с кем. Никто из мало-мальски знакомых не мог знать о его аресте, да и вряд ли это кого-либо интересовало… Гонзо, однако, не выказал удивления, и на слова дежурного: «Вам разрешено свидание с невестой» степенно кивнул. Любопытство Христофора не на шутку разыгралось. Среди всех женщин, с которыми ему так или иначе приходилось делить досуг (в работе он их вообще не терпел), ни одна не могла претендовать на роль невесты. Относительно любви и брака Гонзо неизменно придерживался широких, но принципиальных взглядов. Впрочем, в нынешних, стесненных обстоятельствах невеста могла ему пригодиться. Только вот которая?