Меган сидит в грязи, обхватив коленки. Потом, хлюпая носом, встает и подходит к дому леди Рыбки. Заглядывает в глубину, ища утешения в памяти о прошлых встречах. Никто не выходит.
Она садится и съезжает в отверстие. Скользкие, каплющие стены теснят ей бедра и плечи. Она спускается туда, откуда уже не видно неба, и там сворачивается в комочек и принимается раскачиваться взад-вперед, вспоминая лучшие времена, когда в темноте был голос, говоривший, что все хорошо, что все раны, что причинила ей дневная жизнь, далеко отсюда и совсем не болят.
Глава 33
«Долбать. Долбать не передолбать», – думает Болан. И откупоривает новую бутылку «Пепто», третью за эту ночь, заглатывает ее. «Трижды долбать, – думает он. – Четырежды. Пять и восемь раз. И больше». Но тут его подводит математика.
Болан сидит на стопке коробок в точной позе роденовского «Мыслителя», уставившись в глубину просторного подвала «Придорожного». Все здесь заставлено большими коробками, и в каждой коробке по четыре упакованных комплекта энциклопедии. На первый взгляд, ничего особенного, но в каждом четвертом комплекте от «Уганды» до «ультиматума» вырезана полость, и в ней примерно на семьдесят тысяч долларов героина. Куда отправятся эти энциклопедии, Болану неизвестно. Но ему платят большие деньги за надежную доставку.
Сейчас он пытается выполнить три дела сразу. Во-первых, подсчитать, сколько денег сейчас у него на складе. Приходится оперировать астрономическими суммами, но кое-как он уяснил, что в данный момент у него примерно на двадцать миллионов долларов героина, на десять миллионов кокаина и еще тысяч на двадцать энциклопедий (которые, конечно, на фиг никому не нужны).
Второе дело – сообразить, откуда именно берутся энциклопедии и героин. Происхождение кокаина ему известно, он сам наладил поставки, воспользовавшись доходами с героина. А вот героин – загадка. До сегодняшнего дня он всегда верил (или предпочитал верить), что человек в панаме просто связной между Боланом и каким-то источником за границей. Но, осторожно прощупав сеть Нью-Мексико, Болан обнаружил, что в «Придорожный» не присылается ни крошки героина и тем более никаких энциклопедий. Все уходит только из «Придорожного». А значит, все эти посылки, за которыми он посылает Циммермана во множество рассыпанных по всему Винку тайников, – местные.
Может, из самого Винка.
А это странно. Потому что Болан что-то не замечал вокруг Винка огромных маковых полей.
Третье дело – не дать себе задумываться над мерзким подозрением: что героин рассылается по всему юго-западу, а также и по Винку не только с целью нажить долбаных деньжат. Что есть другая цель, а какая – ему не постичь.
И хотя Болан мало что помнит из своих школьных дней, один маленький фактик все чаще всплывает в памяти: как учитель истории рассказывал о греческих оракулах, лопавших какие-то грибочки, чтобы служить проводниками посланий богов. Болан не верит ни в бога, ни в богов, но в голове засело, что для проникновения в неведомое людям иногда требуется помощь наркотиков.
А Болан, на свою беду, знает, сколько в Винке неведомого.
Может ли быть, чтобы весь этот героин на миллионы долларов служил одной цели: кайфу для нескольких избранных человеком в панаме горожан Винка?
Глупо, смешно, нелепо. Зачем им ловить кайф? Для чего это надо?
Например, для того, рассуждает Болан, чтобы сходить куда-то, куда самому человеку в панаме не попасть, и сделать что-то, что он сам не может. Но если так, отчего он сам не раздает героин?
«А потому, – думает Болан, – что за ним тоже следят». Ему нужен кто-то со стороны, на расстоянии.
Но даже если так – а все это очень и очень натянуто, – зачем набивать незаконным товаром целый склад? Почему не прислать Болану ровно на дозу для нужных людей? Зачем давать Болану товара на миллионы?
Вот этот вопрос – крепкий орешек. Но Болан, кажется, знает ответ.
Они не понимают, как устроены люди. Толком не понимают. Не могут просто искушать: им непременно надо что-то невероятное, абсолютно непревзойденное. Никакие тонкости до них не доходят.
Все эти рассуждения, на которые убито несколько часов, ведут к одному вопросу, приводящему Болана в ужас.
Если эти, из Винка, умеют создать из ничего неиссякаемый источник героина… на что они еще способны?
В дверь скребутся, и Болан, едва не опрокинув коробки, подскакивает.
– Господи! Что там?
На пороге стоит Дорд. Он бледен, дергается и теребит одной рукой бретельку пояса.
– Ну? – вопрошает Болан.
– Циммерман звонил, – сообщает Дорд. – Он нашел Ди.
– Да?
– Без сознания. Кто-то ему все лицо расколошматил.
– В лаборатории?
Дорд кивает. И принимается покачивать головой. Словно начисто забыл о разговоре и слушает песню. Он явно набрался по самые жабры.
– Кой черт мог оказаться в лаборатории, кроме нас? – удивляется Болан. – Кроме нас и… – Он кивает неизвестно куда. Человек в панаме так явно стоит за любым разговором, что в напоминании не нуждается.
– Не знаю, – признает Дорд. – Циммерман говорит, Ди жить будет, но к разговорам не пригоден. Может, сотрясение.
– Господи.
Болан полагает разговор законченным, но Дорд все стоит перед ним.
– Что? – спрашивает Болан.
– Еще одно, босс, – мямлит Дорд. – Оно, э… говорит.
– Что?
– Оно говорит. Печатает.
– Что – оно?
– Та штука у вас в кабинете. Лампочка горит.
– Что? Что же ты сразу не сказал?
Спрыгнув с коробочной горы, Болан проскакивает мимо Дорда и мчится наверх.
Отперев дверь, он входит в звуконепроницаемый коридор. Биржевой телеграф отпечатал уже длинную ленту. На ней одно слово. Повторявшееся, очевидно, пока Болан не ответит.
ВСТРЕЧА ВСТРЕЧА ВСТРЕЧА ВСТРЕЧА
– Что такое? – говорит Болан. – Встреча?
Пауза. И одно слово:
ДА
– Кто с кем встречается?
Еще одна пауза. И аппарат отбивает:
ТЫ И Я
Болан бледнеет.
– Хочешь встретиться? Ну, заходи тогда, что ли?
НЕ ЗДЕСЬ НОЧЬЮ У ПЕРЕКРЕСТКА НА ШОССЕ
Болан давится страхом.
– Что? Я должен ехать в Винк?
Аппарат молчит. Болан воображает припавшего к земле хищника, подготовившегося к прыжку.
И вот:
ДА ПОЛНОЧЬ
– Но… я не могу! Я там не бываю!
Биржевой телеграф молчит. Должно быть, не находит достойного ответа.
Потом:
ТЕБЕ ПРИДЕТСЯ ЗАГЛЯНУТЬ ВНИЗ
Болан таращит глаза на ленту. Для него это полная бессмыслица.
– Не понимаю, – говорит он.
Машина выпаливает:
ЗНАЕШЬ ГДЕ ВЗЯТЬ НОВЫЙ ТОТЕМ
– Да, – соглашается Болан. – Им уже занимаются. Может возникнуть небольшая задержка – моему парню сегодня помяли лицо. Но скоро они будут в каньоне.
Машина медлит очень-очень долго. Таких длинных пауз раньше не бывало. Болан уже решает, что те со злости бросили разговор.
И все же аппарат печатает:
МЕНЯ ТАМ МОЖЕТ НЕ БЫТЬ
– Что, в каньоне? – Болан спохватывается. – Постой. Ты про встречу? А где же ты будешь?
Опять небывало долгая пауза.
Аппарат печатает:
МЕРТВ
Вот этот ответ Болана просто оглушает.
– Какого хрена! Серьезно?
Я СОБИРАЮСЬ РИСКНУТЬ
– Что? Больше, чем сейчас рискуешь?
Оно отвечает:
ДА
– Ну… Тогда брось это на хрен!
Аппарат печатает:
ЕСЛИ НОЧЬЮ МЕНЯ НЕ БУДЕТ ТЕБЯ ВСТРЕТЯТ
– Кто? – спрашивает Болан.
Телеграф молчит.
– Кто? – повторяет Болан. – Что происходит? Что вы затеяли?
Он ждет долго, но ответа нет.
Глава 34
В Винк Мона возвращается под вечер. И смотрит на городок как в первый раз. Видит опрятные домики из адобы, небесно-голубые коттеджи, стариков у аптеки и играющих на траве детей. Фонари горят ясным светом. Трава влажная, деревья толстые и высокие. Здесь тихие дни. А вечера еще тише.
И все же…
Кто-то стоит у тротуара совершенно неподвижно, опустив руки. На нем очаровательно дешевый костюм на несколько размеров больше нужного. Он смотрит в небо, склонив голову набок, словно прислушивается к чему-то, слышному только ему, завистливо улыбается проезжающей в огромном грузовике Моне. Та следит за ним в зеркале заднего вида: мужчина снова уставился в припорошенное сумерками небо и широко улыбается.
Это один из них? Или кто-то другой из прохожих?
Молодая женщина стоит на гравийной аллейке между двумя домами. Хрупкое существо с тонкими запястьями. В руке у нее пустая жестяная канистра, женщина вертит ее раз за разом, ощупывая металлические бока, и сама медленно поворачивается, пританцовывая в такт.
«Что она чувствует, прикасаясь к обычной вещице? – размышляет Мона. – Что они видят, глядя на мир?»
В окне магазина металлоизделий стоит старик, смотрит на нее обведенными синевой глазами. На пальцах у него то ли чернила, то ли черная краска. В руках тарелка и вилка, он обмакивает вилку в тарелку, зачерпывает горку горячего пюре. Он широко открывает рот – гораздо шире, чем требуется, – мажет по языку вилкой, не мигая, не глотая. Когда он поднимает руку, черные чернила стекают ручейком на запястье, марая рукав.
Это один из них. Наверняка.
Сколько же их здесь? Стоит приглядеться, они повсюду: бродяги, оккупировавшие узкие проулки между домами, канавы и пустующие парковки, переулки за магазинами. Ничейные, всеми забытые места. Оттуда, быть может, эти очарованные странники отправляются собирать их мысли, чтобы стать ими.
«Чтобы стать ими, – думает Мона. – Кем бы они ни были там, у себя в головах».
А когда они закончат, вернутся ли домой, весело улыбаясь, чтобы накрыть столы к ужину? Чтобы подстригать газоны, играть в карты, курить трубки в компании? Сплетничать и выскребать еще один день мирной жизни маленького городка? Так ли?
Что они делают? Чем такие, как они, занимаются? Зачем они здесь?
Она дважды объезжает квартал, заворачивая в переулки, подсчитывая машины и запоминая номера. Убеждается, что никто за ней не наблюдает: нигде не шевелятся занавески, в машинах не заметно никакого шевеления, и хвоста точно нет – движение здесь такое редкое, что спрятаться невозможно.