— Им, это кому?
— Саммер и Кайлу.
Это привлекает мое внимание.
— Какого черта им надо?
Вайолет прищуривает миндалевидные глаза, черные ресницы трепещут. Нервничает.
— Они же дети. Пожалуйста, будь почтительным.
— Ладно. Что эти милые дети хотят, чтобы ты спросила у меня? — Я ухмыляюсь. — Так лучше?
— Кайл и Саммер разговаривали…
Чертов Кайл. Этот парень и его вмешательство.
— …и дети интересуются…
О… Дети интересуются?
— ...Могли бы мы устроить игровое свидание в следующий четверг. Я-я обещала, что, хотя бы спрошу.
Мы сидим молча, пока до нас доходят слова.
Она приглашает меня на свидание.
Игровое. Свидание.
Я. С двумя детьми.
Очень смешно.
Она продолжает, потому что если я что-то и обнаружил в Вайолет, так это то, что она готова на все ради маленького ребенка.
— Кайл предположил, что ты откажешься.
— Кайл очень умный мальчик.
— Ты даже не собираешься подумать об этом, не так ли?
— Нет. С чего бы это?
Она делает глубокий вдох для храбрости и продолжает:
— Потому что дети хотят…
— О! О! — издеваюсь я. — Дети хотят! Позволь мне упасть к твоим ногам, делая всякое забавное дерьмо, потому что какой-то одиннадцатилетний мальчик умоляет меня об этом. — Я смотрю на нее в упор. — Жестоко. Дерьмо. Дети не всегда получают то, что хотят, Вайолет. Это называется жизнь, и они будут горько разочарованы во всем остальном.
Она молча смотрит на меня. Ожидает.
Терпеливо.
Всегда такая чертовски терпеливая.
Это нервирует и раздражает.
Как Джеймсон, подружка Оза.
— Я понимаю.
— Ты даже не попытаешься меня переубедить? — Выплевываю я, не в силах больше выносить ее двойственность. — Ну, знаешь, для детей.
— Нет. — Ее тихий голос едва ли выше шепота. – У меня не было такого намерения, я не хотела тебя так раздражать и з-злить из-за этого. Мне так…
— Не извиняйся, мать твою. Мы можем просто закончить это чертово эссе, чтобы я мог пойти домой? У меня куча других занятий. — Я зажимаю переносицу большим и указательным пальцами.
Боже правый. Она смотрит на меня так, будто я только что пнул ее щенка, удрученная и подавленная, без сомнения, из-за моего бессердечного отказа.
Что ж, это чертовски плохо, потому что у меня нет времени думать о ее чувствах. Или Саммер. Или Кайла. Так что она может просто взять свои грустные глаза и рот с опущенными уголками и…
Покачав головой, я игнорирую узел, образовавшийся внизу живота, списывая это на голодную боль. Да, должно быть так оно и есть; я не ел несколько часов и обычно не провожу больше двух часов между перекусами. Иначе с чего бы мне чувствовать себя так дерьмово?
Тишина за нашим столом оглушительна.
Следующие тридцать пять минут мы работаем бок о бок, делая заметки и обмениваясь информацией для моей статьи. Вайолет не улыбается. Не смеется.
Ни разу не заикается, потому что ни хрена не говорит.
Ничего не делает, только редактирует мое эссе по биологии; этот ярко-желтый маркер скользит по моему блокноту плавными движениями. Ее безразличие видно по прямой линии ее обычно улыбающегося рта. По нерешительным ответам на мои научные вопросы. По тусклому блеску ее настороженных глазах.
Сейчас я следую за ними, пока она читает мою статью, просматривая тщательно сформулированное эссе, следя за тем, как ее глаза следуют от строки к строке, время от времени расширяясь.
И улыбается.
Я этого не вынесу.
— Что тут такого смешного?
Пытливый ум желает знать.
— Ничего.
— Чушь собачья. Ты смеешься надо мной. Дай мне эссе. — Я пытаюсь выхватить его, но маленькая дразнилка держит его далеко от меня.
— Я не смеялась над тобой, Зик. — Она кажется застенчивой. — Я была удивлена, вот и все, особенно этой строчкой.
Я наклоняюсь ближе, когда она протягивает его мне, указывая пальцем на предложение в конце абзаца.
— Это хорошо. Проницательно.
Я стискиваю зубы и скрещиваю руки на груди.
— Знаешь, я умный, а не чертов идиот.
— Я никогда не подразумевала, что ты идиот, — тихо говорит она. Пауза. — Но давай посмотрим правде в глаза, это статья о людях, имеющих детей от своих кузенов, и я-я не ожидала, что в ней будет столько самоанализа.
Я поднимаю бровь.
— Самоанализ - это хорошо.
— Что-нибудь еще? — Спрашиваю я, теперь жаждущий ее похвалы.
— Все это на самом деле действительно… хорошо. Я бы сказала, если бы это было не так. На втором курсе у меня была профессор Двайер, и я знаю, как она жестко оценивает.
Она не шутит; Двайер - тираническая сука.
Она у меня меньше половины семестра, а я уже терпеть ее не могу. Её класс. Ее ассистента, который такой же большой хрен, как и она.
— В любом случае, — говорит Вайолет, — я думаю, что она будет приятно, эээ ... удивлена? По поводу твоей темы. Это будет приятным разнообразием среди всех других скучных тем.
— О чем была твоя статья, когда ты училась у неё?
Вайолет щурится, уголки ее глаз задумчиво морщатся. Ее дерзкий нос дергается, напоминая мне кролика.
— Э-э, дай мне подумать секунду. — Теперь она закрывает глаза и, я уверен, представляет себе свою работу. — Кажется, это было что-то по окружающей среде и какой эффект она оказывает на людей с онкологическими заболеваниями.— Она бросает на меня робкий взгляд. – Жуткая скукотища, я знаю.
— Звучит чертовски скучно.
Ее карие глаза расширяются.
— О, ну, простите, мистер врожденный дефект у детей от кровнородственных браков.
— Ты меня дразнишь?
Она краснеет.
— Я бы не посмела ткнуть медведя.
— Я теперь медведь, да?
— Так тебя назвала Саммер после нашей маленькой стычки в продуктовом магазине. — Она усмехается. — Дети.
— Точно. Дети. — Я хмурюсь. — Интересно, какой медведь?
— Из тех, что ест людей.
Когда Вайолет проверяет время и объявляет окончание нашего занятия, мы встаем. Она перетасовывает мои распечатки и пододвигает их ко мне через стол. Я собираю их, засовываю в папку и запихиваю в рюкзак.
Ее губы изгибаются в приятной улыбке, поддельной, искусственной, чисто покровительственной улыбке. Одной из тех, которую демонстрируют скользкому парню, пристававшему к вам в баре.
— Если тебе нужно что-то еще, или любая дополнительная помощь, ты можешь написать или позвонить в службу поддержки, чтобы назначить встречу. Если ты не можешь договориться со мной, у нас есть сотрудники с понедельника по пятницу, с девяти утра до восьми вечера.
Ее прощальное заявление профессионально, но ему не хватает настоящих эмоций.
Как и мне.
Дерьмо.
— Входи и закрой за собой дверь. — Тренер, не поднимая головы, указывает на кресло в углу кабинета. Седина на его висках отражается в свете, чего я никогда раньше не замечал. – Садись.
Я сажусь.
Ерзаю в дерьмовом, неудобном кресле.
Он продолжает делать пометки в своем желтом блокноте тем же красным карандашом, который носит с собой повсюду. Обычно он спрятан за ухом или в нагрудном кармане его рубашки с вышивкой Айовы. Он использует его для того, чтобы прорабатывать разные эпизоды матча, позиции и стратегии, которые он выдумывает, чем он славится в дивизионе «Большой десятки». (Десять университетов Среднего Запада, соревнующихся друг с другом в спорте. Их команды обычно считаются лучшими из университетских команд, а игроки часто переходят в профессионалы).
Тренер делает паузу, поднимает палец, кладет его на кремовый конверт и толкает его по обшарпанному деревянному столу.
— Возьми это.
— Что это?
— А на что, черт возьми, это похоже? — Нетерпеливо фыркает он. — Это приглашение.
Я знаю, он хочет, чтобы я спросил «Зачем?» так что я не стану.
Тренер включается, все еще прокручивая желтый Блокнот.
— Каждый год они устраивают благотворительное мероприятие по сбору средств, и это уже скоро. Вряд ли Нэнси тебе сказала.
— Какая Нэнси?
На этот раз он поднимает голову и смотрит на меня немигающими голубыми глазами.
— Не строй из себя дурака, Дэниелс, это тебе не идет.
Я ломаю голову, пытаясь припомнить каких-нибудь Нэнси, с которыми встречался в последнее время, но ничего не приходит на ум.
— Нэнси из центра, где ты работаешь волонтером.
О, эта Нэнси.
— Эта цыпочка не фига не сказала мне, тренер.
— Ну, я на это и не рассчитывал, — хихикает он, тихо и глубоко.
На самом деле хихикает.
На чьей он стороне?
— Какое отношение это имеет ко мне?
— У них сбор средств, — повторяет тренер. — Через пару недель. У нас нет встречи в эти выходные, и я освободил тебя от практики, так что я ожидаю увидеть тебя там.
— Увидеть меня там?
— Да. Я беру свою жену Линду, мы покупаем столик, едим. — Он откидывается на спинку старого шаткого сиденья, пружины скрипят при каждом движении. Тренер почесывает подбородок. — На самом деле, это очень хорошее свидание.
Тренер женат? Для меня это новость.
— Но, тренер, благотворительный вечер?
— Да. Я уверен, что со всеми деньгами твоих родителей ты хорошо с этим знаком.
— Да, но…
— Хорошо, тогда решено.
— Да, но, тренер, я только два дня провел с ребенком, которого я наставляю. Я только начал программу.
— Что ж. До праздника еще две недели. Я бы сказал, что у тебя достаточно времени, чтобы сделать шаг вперед. Прыгай обеими ногами, а?
По выражению его лица я вижу, что тема закрыта.
— Увидимся там. Убедись, что на тебе костюм. Я знаю, что он у тебя есть.
Да, у меня есть один; мы должны носить его, когда едем на выездные матчи.
— Мы закончили? — Фыркаю я, поднимаясь, пытаясь притормозить на грани неповиновения.
В ответ он глухо хихикает.
— Да, мы закончили. О, и Дэниелс?