Было видно, что Кёити переполняли эмоции, но при этом он изо всех сил сдерживался и только в конце взмахнул руками.
— Я тоже переживаю за него, все же это мой брат. Но сколько же можно… — Не договорив начатое, словно у него закончились силы, он вздохнул.
После этого ни с того ни с сего Кёити принялся с гордостью рассказывать, какие вкусные блюда из черепахи подают в ресторане их гостиницы.
Кидо поддакивал время от времени и, чтобы поддержать разговор, вставил фразу:
— В Киото тоже есть один старый ресторан, где подают черепаху…
Кёити будто только и ждал такой возможности и тут же сообщил название этого известного ресторана, который с давних лет пользовался популярностью среди знаменитых писателей.
— В этом старом ресторане мясо так воняет, что есть невозможно. Так в наши времена уже никто не готовит, — бросил он пренебрежительно. — Нашего повара я нашел с таким трудом, обойдя множество заведений и перепробовав множество вариантов. Он настоящий гений. Это не просто хвастовство. Так оно и есть.
Когда Кидо проходил юридическую практику в Киото, старший юрист, взявший его под свое крыло, однажды угощал его в том ресторане. Тонкий вкус блюд настолько впечатлил, что Кидо до сих пор в беседах с коллегой иногда упоминает тот вечер как приятное воспоминание. Поэтому он с горькой улыбкой подумал про себя, какой же неприятный перед ним тип. Кидо мало что знал о человеке по имени Дайскэ Танигути, но мог прекрасно понять желание уйти из дома, когда у тебя такой старший брат.
Кидо вернулся домой, и, несмотря на то, что дома все шло своим чередом, почему-то именно этот самый обычный вечер вызвал в нем сильный эмоциональный отклик.
Кидо жил в квартире на девятом этаже, совсем рядом с Китайским кварталом в Йокогаме. Вместе с женой они оформили ипотечный кредит на тридцать пять лет. Каори была на три года моложе, работала секретарем в автомобильной компании, у них был четырехлетний сын Сота. Они хотели сразу же завести второго ребенка, и планировка квартиры была рассчитана на двоих детей, но все пошло не так, как они задумывали сначала, и в последнее время оба перестали говорить об этом.
За столом Кидо делал Соте замечания, чтобы тот не вскакивал из-за стола, а спокойно поел ужин — дим самы и жареную курицу, которую Кидо по пути домой купил в Китайском квартале. После ужина Кидо отправился в ванну с Сотой.
Сота рассказал, что в детском саду им читали книжку с картинками о греческих мифах. Сбивчиво описывая подробности, мальчик спросил:
— Почему Нарцисс превратился в цветок нарцисса?
— Сложный вопрос. Думаю, сначала люди посмотрели на цветок нарцисса, а потом стали думать, почему он такой. Почему он красивый? Почему у него такой длинный стебель? И, наверное, решили, что раньше это был человек.
Кидо ответил с серьезной интонацией, но Соту такой ответ не устроил. Кидо пообещал выяснить подробности и в следующий раз рассказать сыну.
После ванны они пошли в детскую, где вместе рассматривали иллюстрированную энциклопедию сериала «Ультрамен». Кидо наконец понял, что Сота так настойчиво расспрашивал про превращение Нарцисса именно из-за превращений Ультрамена. Выключив свет, Кидо лег рядом с сыном, да так и задремал рядом с ним. Когда он проснулся посреди ночи, в их спальне с женой уже был выключен свет.
Он не стал открывать дверь спальни. Комнату, которую они планировали изначально для второго ребенка, переоборудовали под его кабинет, он поставил туда кровать, чтобы иногда отдыхать, но с тех пор они с женой стали спать раздельно. Так им обоим удавалось лучше выспаться.
В тот вечер с женой они перекинулись лишь несколькими фразами за столом по поводу рождественского праздника в детском саду.
Кидо вошел в гостиную, ему захотелось выпить, он сел в кресло у окна с бутылкой водки Finlandia, которую держал обычно в морозилке. Морозилка всегда была забита продуктами, жена частенько выговаривала ему, что эта бутылка занимает там много места.
Иней на поверхности бутылки растаял под пальцами, по бутылке текли капли воды. Он налил водку в стакан, от холода она была вязкой, после первого же глотка во рту разлился согревающий сладкий вкус. Аромат вызвал смутные детские воспоминания того момента, когда он впервые узнал о существовании «алкоголя», — врач тогда дезинфицировал руку перед прививкой.
Кидо негромко включил концертный альбом джазового квинтета V.S.O.P. и, слушая сыгранное на бис попурри из двух композиций Stella by Starlight и On Green Dolphin Street, допил первый стакан. Исключительно чувственный звук тенор-саксофона Уэйна Шортера казался протяжным и пронзительным.
Прослушав попурри три раза, Кидо выключил запись. Ему было достаточно, теперь он чувствовал, как его внутренний и внешний миры каждый по отдельности обретают спокойствие.
Он очень любил ту черту, за которой начинаешь ощущать опьянение от водки. Он погружался вниз по прямой, направляясь в бездну опьянения, будто был фридайвером, который ныряет без кислородного баллона. На его пути не было препятствий, слова не могли уже догнать, а вкус напоминал блики света на далекой поверхности воды, когда он оглядывался назад.
Выпив два стакана подряд, Кидо наконец полностью отключился от повседневных забот и добрался до одиночества в глубине. Словно брошенная кукла, непроизвольным движением он откинулся на спинку кресла. Некоторое время он сидел неподвижно, склонив голову набок.
— Как же я счастлив…
Он подумал, что еще недавно, когда лежал рядом с сыном в темной детской, сжимая его руку, вдруг остро ощутил, как он счастлив. Про себя он пробормотал: «Я являюсь отцом этого ребенка». И не только слова «отец» и «ребенок», но и соединяющие их во фразу остальные слова приводили его в восторг. Это было настолько сильное чувство… Кидо подумал, что может даже потерять себя в нем. В то же время он заподозрил: то, что обычный момент кажется ему таким особенным, вероятно, скрывает за собой тревогу. Ему показалось, что когда-нибудь в будущем он, возможно, будет вспоминать эту ночь как счастливейший момент всей жизни…
Знакомство Кидо и Каори состоялось благодаря тому, что их представили друг другу общие друзья. Так они обычно всем рассказывали, хотя о деталях того, что это произошло в компании за выпивкой, они не распространялись. Атмосфера за столом была непринужденная: все смеялись, хлопали в ладоши, рассказывали непристойные шутки, и они буквально случайно узнали о существовании друг друга.
Каждый раз, вспоминая об их первой встрече, Кидо сожалел, что они не познакомились при других, более серьезных, подходящих для будущих супругов обстоятельствах. После Великого восточно-японского землетрясения в прошлом году, они больше не занимались сексом, и все это добавляло лишь горькую иронию к воспоминаниям.
По правде говоря, они никогда больше не возвращались в разговорах к теме своей первой встречи, продолжая повторять всем, кто спрашивал, что познакомились благодаря общим друзьям, — они уже и сами почти поверили в эту историю.
Каори была дочерью зубного врача. Эта обеспеченная семья уже несколько поколений жила в Йокогаме. Старший брат Каори не пошел по стопам отца-дантиста, а стал терапевтом, недавно занялся реновацией клиники отца и открыл в ней собственное отделение. Семья была консервативных устоев, но весьма щедрой: когда они с Каори покупали квартиру, ее родители помогли с первым взносом.
Когда Кидо пришел просить у отца Каори разрешения жениться на ней, тот с улыбкой сказал: «Какая разница, дзайнити ты или нет, через три поколения ты уже стал полноправным японцем». Чувствовалось, что говорит он это искренне, без задней мысли, Кидо тогда поклонился и поблагодарил за то, что ему разрешили стать частью их семьи.
Мать Каори, вероятно, из-за того, что в те годы в Японии особую популярность стала приобретать корейская поп-культура, пыталась проявить такт и задавала вопросы о Корее. Но когда она поняла, что он едва может ответить на них и даже не умеет читать корейский алфавит — хангыль, она больше не касалась этой темы.
О своем происхождении и том, что, возможно, имели в виду родители Каори, Кидо стал размышлять после Великого восточно-японского землетрясения, тогда в СМИ заговорили о массовых убийствах корейцев в 1923 году после Великого землетрясения в Канто.
Кидо никогда не интересовался этой темой и тогда впервые узнал, что Йокогама была одним из центров возникновения подстрекательских слухов о якобы существовавшем «мятеже корейской диаспоры». Он вспомнил, что будущий тесть сказал ему тогда, и подумал, что тот, возможно, подразумевал чуть больше, чем Кидо смог понять.
Дед Каори сейчас жил в доме престарелых, а в детстве, должно быть, собственными глазами видел Великое землетрясение в Канто. На момент землетрясения прадед Каори, который уже давно умер, был зрелым мужчиной. Тогда город был разрушен, около восьмидесяти процентов жилых районов сгорело. Кидо размышлял о том, что делала тогда эта семья в водовороте насилия, последовавшего вслед за разрушениями и беспорядками.
Разумеется, он не стал задавать эти вопросы родителям жены. Да и самой жене. После Великого восточно-японского землетрясения они иногда обсуждали сильное землетрясение, которое, по прогнозам, должно когда-то случиться непосредственно в Токио, но никогда даже не касались Великого землетрясения в Канто.
«Что такое прошлое для любви?» — задавался вопросом Кидо, думая о покойном муже Риэ, но при этом адресуя вопрос самому себе. — «То, что настоящее является результатом прошлого, — это факт. Другими словами, ты можешь любить кого-то в настоящем благодаря прошлому, которое сделало его таким, какой он есть. Хотя генетика тоже является фактором, но, если бы этот человек жил при других обстоятельствах, он, возможно, стал бы другим. Однако люди не могут раскрыть окружающим все факты своего прошлого; неважно, сознательно или нет, прошлое, выраженное словами, не является самим прошлым. А если оно отличается от