– Кофе. Не выношу пить его в одиночку, чувствую себя полным придурком.
– Тогда горячий шоколад, – улыбается Адди. – Горький.
Генри снова приподнимает брови. Он идет к стойке, говорит что-то баристе, отчего та хохочет и подается вперед, как цветок к солнцу. Вскоре Генри возвращается со второй чашкой и круассаном. Поставив все это на столик, усаживается на свое место, снова ставя их в неравное положение. Маятник сместился в одну сторону, остановился посередине и качнулся в другую. Адди сотни раз играла в эту игру, она состоит из множества крошечных шагов навстречу, когда по ту сторону стола тебе улыбается незнакомец.
Но это не ее незнакомец, и он не улыбается.
– Итак, – говорит Генри, – что это было сегодня?
– Честно? – спрашивает Адди, обнимая ладонями чашку. – Я думала, ты меня не вспомнишь.
Вопрос эхом отдается у нее в груди, гремит, словно мелкая галька в фарфоровой миске, дрожит внутри, угрожая выплеснуться наружу.
Как ты сумел запомнить? Как? Как?
– В «Последнем слове» мало покупателей, – признается Генри. – И еще меньше пытаются уйти без оплаты. Так что ты произвела неизгладимое впечатление.
Впечатление.
«Впечатление» похоже на след…
Адди проводит пальцем по молочной пенке на горячем шоколаде и наблюдает, как отметина исчезает, когда она убирает руку. Генри этого не замечает, но ее-то он заметил, ее он запомнил.
Как же так вышло?
– Что ж… – говорит он, но дальше не продолжает.
– Что ж, – эхом повторяет Адди, потому что не может произнести то, что хочется. – Расскажи о себе?
– Да что там рассказывать, – прикусив губу, отвечает он.
– Ты всегда хотел работать в книжном?
Лицо Генри принимает задумчивое выражение.
– Вряд ли кто-то может назвать это работой мечты, но мне нравится.
Он подносит кофе ко рту, но тут кто-то проходит мимо и задевает стул Генри. Тот успевает отодвинуть чашку, но мужчина принимается рассыпаться в извинениях. И никак не останавливается.
– Боже, простите, – виновато произносит он.
– Все нормально.
– Я пролил ваш кофе… – взволнованно продолжает мужчина.
– Вовсе нет, – отвечает Генри, – все хорошо.
Если он и замечает, что мужчина слишком усердствует, то не подает вида. Генри по-прежнему не отводит взгляда от Адди, словно пытается прогнать человека.
– Странно… – замечает Адди, когда тот наконец уходит.
Генри лишь пожимает плечами.
– Просто случайность.
Адди не то имела в виду, но мысли несутся как поезд, нельзя позволить себе сойти с рельсов.
– Итак, – продолжает она, – мы говорили о букинистическом. Он твой?
– Нет, – качает головой Генри. – То есть, по сути, наверное, да, потому что я один там работаю, но магазин принадлежит Мередит, она почти все время разъезжает по круизам. А я – наемный служащий. Ну а ты? Чем ты занимаешься, когда не крадешь книги?
Адди обдумывает вопрос, множество вариантов ответов, каждый из которых – ложь, и останавливается на наиболее правдоподобном.
– Я – скаут талантов, – отвечает она. – В основном среди музыкантов, но и вообще среди людей искусства.
Генри принимает серьезный вид.
– Надо познакомить тебя с моей сестрой.
– Неужели? – Адди уже жалеет, что не соврала. – Она художница?
– Я бы сказал, она деятель искусства. Адепт.
Ей нравится взращивать потенциал, – улыбается Генри. – Формировать нарратив творческого будущего.
Адди и впрямь хотелось бы познакомиться с его сестрой, но об этом она помалкивает.
– А у тебя есть братья или сестры? – интересуется Генри.
Адди качает головой, отрывая кусочек круассана. Генри к нему и не притронулся, а у нее живот урчит.
– Везучая, – говорит Генри.
– Одинокая, – возражает она.
– Тогда добро пожаловать к нам. У нас есть Дэвид – врач, грамотей и заносчивый осел, а также Мюриэль. Она… Она – Мюриэль.
Он смотрит на Адди, и в его взгляде снова появляется та странная напряженность. Возможно, дело лишь в том, что в большом городе люди так редко смотрят друг другу в глаза, но Адди упрямо кажется, что Генри что-то ищет в ее лице.
– Что с тобой? – спрашивает она, и Генри начинает отвечать, но вдруг меняет тему.
– Твои веснушки похожи на звезды.
– Все так говорят, – улыбается Адди. – Мое собственное маленькое созвездие. Первое, что замечают люди.
Генри неловко ерзает.
– А что ты замечаешь, когда глядишь на меня?
Звучит несерьезно, но в вопросе скрывается нечто тяжелое, словно камень в снежке. Генри специально ждал, чтобы его задать. Ответ имеет значение.
– Я вижу парня с темными волосами, добрыми глазами и открытым лицом.
– И все? – слегка хмурится Генри.
– Конечно, нет, но я пока плохо тебя знаю.
– Пока… – эхом повторяет он, и в голосе его будто таится улыбка.
Адди поджимает губы, заново рассматривая нового знакомого, и на какой-то миг посреди шумного кафе за их столиком воцаряется тишина. Проживи достаточно долго – и научишься разбираться в людях. Читать их, как книгу: некоторые отрывки подчеркнуты, кое-что прячется между строк.
Адди изучает его лицо, тонкую морщинку, оставленную привычкой хмурить и приподнимать брови, складку губ, то, как он трет ладонь, будто старается унять боль, как подается вперед, устремляя на собеседника все внимание.
– Я вижу кого-то неравнодушного, – медленно говорит она. – Возможно, даже чересчур. Того, кто чувствует слишком много. Кого-то потерянного и изголодавшегося. Таким людям кажется, что они чахнут в мире, полном еды, потому что не могут решить, чего хотят.
Генри безмолвно таращится на нее, улыбка давно покинула его лицо, и Адди понимает – она оказалась слишком близка к правде. Адди нервно смеется, и окружающие звуки возвращаются.
– Извини, – просит она, качая головой. – Слишком глубоко копнула. Наверное, надо было просто сказать, что ты красивый.
Генри кривит губы в улыбке, но глаза остаются серьезными.
– Что ж по крайней мере ты считаешь меня красивым.
– Как насчет меня? – спрашивает Адди, пытаясь ослабить внезапно возникшее напряжение.
Но Генри впервые не хочет на нее смотреть.
– Я плохо разбираюсь в людях.
Отодвинув чашку, он встает, и Адди думает, что она все испортила. Он сейчас уйдет.
Но Генри вдруг поднимает взгляд и говорит:
– Я проголодался. А ты голодна?
И она снова может дышать.
– Всегда! – отвечает Адди.
На сей раз, когда он протягивает руку, Адди знает, что та предназначена ей.
X
29 июля 1719
Париж, Франция
Адди открыла для себя шоколад. Его достать труднее, чем соль, шампанское или серебро, и все же маркиза держит возле кровати целую банку темных сладких хлопьев. «Интересно, – размышляет Адди, посасывая тающую полоску, – пересчитывает ли их хозяйка каждую ночь или замечает пропажу, лишь нащупав дно банки?..» Маркизы нет дома, у нее не спросишь. Впрочем, будь она здесь, Адди вряд ли полеживала бы на пуховой перине.
Но маркиза и Адди никогда не встречались. Она надеется, что и не встретятся. В конце концов, у маркизы и ее супруга довольно насыщенная общественная жизнь, и в последние несколько лет их городской особняк стал одним из ее приютов. Той, что живет подобно призраку, требуется приют.
Дважды в неделю аристократы приглашают на ужин друзей, каждые две недели устраивают роскошные суаре, а раз в месяц, как сегодня, отправляются в экипаже через весь Париж поиграть в карты с другими членами благородных семейств и не возвращаются до самого утра.
К настоящему времени слуги уже удалились в свои покои и, без сомнения, предаются там кутежу, а также наслаждаются мгновениями покоя. Они договорились о посменных дежурствах, и пока остальные отдыхают, у подножья лестницы стоит часовой. Возможно, они тоже играют в карты или просто радуются тишине опустевшего дома.
Адди кладет на язык еще кусочек шоколада и снова падает в кровать маркизы, ныряя в облако воздушного пуха. Здесь больше подушек, чем во всем Вийоне, и в каждой из них – вдвое больше перьев. Наверное, вся знать хрупкая как стекло – упаси бог, разобьются, если укладывать их на слишком твердую поверхность. Разбросав руки, точно ребенок, что делает на снегу силуэты ангелов, Адди вздыхает от удовольствия.
Около часа она провела, рассматривая обширный гардероб маркизы, но у Адди не хватит рук, чтобы влезть в любое из ее платьев, поэтому она завернулась в шлафрок синего шелка. Никогда ей не доводилось владеть настолько прекрасной вещью!
Платье красновато-бурого цвета с кремовой кружевной отделкой она сняла и бросила на кушетку. Глядя на него, Адди вспоминает свой свадебный наряд из белого льна, который оставила в траве на берегу Сарта, словно змея старую кожу.
Воспоминания липнут, как паутина.
Адди плотнее кутается в шелк, вдыхает аромат роз, которым он пахнет, закрывает глаза и воображает, что это ее постель, ее жизнь, и на несколько минут этого довольно. Но в комнате слишком тепло, слишком тихо, и Адди пугается, что если еще немного полежит на мягкой перине, то утонет. Или еще хуже – заснет, и ее застукает хозяйка дома. Ужас, что будет, ведь спальня находится на втором этаже!
На то, чтобы выбраться из кровати, уходит целая минута. Руки и колени вязнут в перине, пока Адди ползет к краю и некрасиво плюхается на коврик. Держась за дубовый столбик с изящно вырезанными ветками, она поднимается и разглядывает спальню, думая, чем бы заняться. Остекленная дверь ведет на террасу, деревянная – в холл. Комод, кушетка, туалетный столик с полированным зеркалом.
Адди опускается на банкетку перед туалетным столиком и начинает перебирать склянки с духами и баночки с кремом, мягкий пушок пуховки, серебряные шпильки для волос в вазочке.
Шпилек она набирает пригоршню и рассеянно принимается скручивать локоны, сворачивая их кольцами, убирая назад и закрепляя вокруг лица, будто не имея ни малейшего представления о том, что делает. Нынешний стиль напоминает воробьиное гнездо, пучок кудрей. Зато пока не требуется носить парик, чудовищное напудренное сооружение, похожее на башню из безе, которое войдет в моду через пятьдесят лет.