И у него тут же заболело сердце.
Только через тридцать минут и три стопки Генри набрался смелости с ней поздороваться, но затем все пошло как по маслу. Ритмы и частоты синхронизировались, и к концу вечеринки Генри влюбился.
Он и раньше влюблялся.
В старшей школе в Софию.
В университете – в Робби.
Потом он повстречал Сару, Итана, Дженну – но отношения всегда были непростыми, запутанными. То начинались, то заканчивались, то упирались в тупик. Но с Табитой было легко и просто.
Целых два года.
Два года Генри с ней ужинал и завтракал, ел мороженое в парке, ходил на репетиции танцев, дарил букеты роз. Они ночевали друг у друга, обедали в ресторанах по выходным, запоем смотрели телешоу и даже сгоняли на север штата, чтобы познакомить Табиту с его родителями.
Два года он меньше пил, не прикасался к наркоте, одевался так, как ей нравится, покупал слишком дорогие для его кошелька вещи, потому что хотел подарить Табите улыбку, сделать счастливой.
За два года они ни разу не поссорились. Теперь Генри думает, что, наверное, это не такой уж и хороший знак.
Два года, а потом где-то между его вопросом и ее ответом все полетело к черту.
С кольцом в руке Генри опустился на колено в центре парка. Долбаный придурок! Ведь она ответила «нет».
Мало того, «нет» – это даже не самое худшее.
– Ты замечательный, – сказала она, – правда замечательный. Но ты не…
Она не закончила, но этого уже и не требовалось, ведь Генри знал, что за этим следует:
Ты мне не подходишь.
Ты не дотягиваешь.
Этого недостаточно.
– Я думал, ты хочешь выйти замуж.
– Хочу. Когда-нибудь.
Смысл был кристально ясен, хотя Табита вслух ничего не произнесла.
Только не за тебя.
Затем она ушла. Так Генри и оказался здесь, в баре.
Он напивается, но все еще почти трезв. Генри четко это знает: ведь мир пока стоит на месте, все кажется слишком реальным, и он по-прежнему испытывает боль. Генри резко подается вперед, падает подбородком на сложенные руки, таращась на батарею пустых бутылок на столе, и отводит взгляд от множества собственных искаженных отражениями лиц.
В «Негоцианте» полно народа, гул стоит стеной, и Робби приходится кричать:
– Да и к черту ее!
Поскольку эти слова произносит бывший, легче Генри не становится.
– Все путем, – машинально отмахивается он.
Люди всегда так отвечают на вопрос «Как дела?», даже если сердце у них истекает кровью.
– Все к лучшему, – добавляет Беа, и если бы подобную банальность ляпнул кто-то другой, она сама бы взашей вытолкала их в угол бара: тайм-аут на десять минут для банальностей!
Но сегодня все только их и говорят.
– Сбавь темп, малыш, – уговаривает Беа, поглаживая его по шее.
– Я в норме, – твердит он.
И Робби, и Беа знают Генри достаточно хорошо, поэтому прекрасно понимают, что он врет. Они знают о его разбитом сердце. Им доводилось помогать ему пережить бури. Это самые лучшие люди в его жизни, те, кто помогает ему держаться или по крайней мере не дают развалиться на куски. Но сейчас трещин слишком много. Сейчас между их словами и ушами Генри, между их руками и его кожей разверзлась пропасть.
Они рядом, но кажется, что невыносимо далеко.
Генри поднимает взгляд, изучая лица друзей. Они выражают жалость и ни малейшего удивления. Осознание пронзает его ледяной иглой.
– Вы знали, что она не согласится.
Молчание длится чересчур долго. Беа и Робби обмениваются взглядами, словно решают, кто возьмет на себя инициативу, а потом Робби протягивает ему руку.
– Генри…
Тот шарахается назад.
– Вы знали!
Он вскакивает, едва не сшибив столик.
Беа сочувственно хмурится:
– Ну же, присядь…
– Нет. Нет. Нет.
– Подожди, – говорит Робби, пытаясь его успокоить, – я провожу тебя домой.
Но Генри невыносимо видеть, как Робби на него смотрит, он трясет головой, хотя от этого расплывается картинка перед глазами.
– Нет, – противится он, – я хочу побыть один.
Самая большая ложь в его жизни.
Но Робби убирает руку, Беа качает головой, и они отпускают Генри.
Он слишком трезв.
Генри отправляется в винный магазин и покупает бутылку водки. Продавец взирает на него так, будто с Генри уже хватит и одновременно ему определенно требуется выпивка.
Когда начинается дождь, Генри откручивает крышку зубами. В кармане звонит телефон: наверное, Беа или Робби. Больше все равно некому.
Не обращая внимания на звонок, Генри задерживает дыхание. Говорит себе, что, если позвонят снова, он ответит. Если позвонят снова, он признается, что ему плохо. Но телефон молчит.
Генри не винит друзей за это, особенно сейчас, после произошедшего. Он знает, как тяжело с ним общаться, знает, что должен был предвидеть, должен был…
Бутылка выскальзывает из руки и разбивается о тротуар. Надо бы оставить ее там, но Генри не может. Он тянется собрать осколки, теряет равновесие и, пытаясь подняться, натыкается на битое стекло.
Это больно, конечно же, больно, но боль слегка приглушает водка, тиски горя, разбитое сердце и все остальное.
Генри лезет в карман за платком, куском шелковой ткани с вышитой буквой «Т». Он не захотел убирать кольцо в коробку – классическую безликую упаковку, которая выдала бы его намерение. Вместе с платком Генри выуживает и кольцо; кувыркаясь, оно летит на мокрый тротуар.
Слова эхом отдаются в его голове.
«Ты замечательный, Генри, правда замечательный. Но ты не…»
Он прижимает платок к порезу, за считанные секунды шелк окрашивается красным. Платок испорчен.
Мне тебя недостаточно.
Руки – как голова. Кровь из них всегда так и хлещет.
Генри сказал это Дэвид, его брат. Который с десяти лет знал, что хочет стать врачом.
Легко не сворачивать с пути, когда шагаешь по ровной дороге и ступеньки пронумерованы. Генри смотрит, как платок пропитывается кровью, как на тротуаре блестит бриллиант, и хочет бросить его там, но не может себе этого позволить.
Он решительно наклоняется и поднимает кольцо.
Опрокидывай стопку каждый раз, как тебе говорят, что ты не дотягиваешь.
Ты не подходишь.
У тебя не тот вид.
Не тот взгляд.
Не так себя ведешь.
Время неподходящее.
Работа не та.
Ты выбрал неверный путь.
Не то будущее.
Не то настоящее.
Ты не тот, кто нужен.
Не ты.
(Не я?)
Просто чего-то не хватает.
(Не хватает…)
В нас.
Что я сделал не так?
Ничего. Просто…
(Ты тот, кто ты есть)
Я не думала, что у нас серьезно.
(Просто ты слишком…
…милый
…мягкий
…чувствительный)
Я просто не представляю себе наше будущее.
Я кое-кого встретила.
Прости.
Дело не в тебе.
Да заткнись ты!
Мы на разных волнах.
Мы не в одной лодке.
Дело не в тебе.
Мы не выбираем, в кого нам влюбляться.
(И в кого – не влюбляться)
Ты замечательный друг.
Ты обязательно сделаешь счастливой какую-нибудь
девушку.
Ты заслуживаешь лучшего.
Давай останемся друзьями.
Не хочу тебя терять.
Дело не в тебе.
Мне жаль.
II
Теперь-то Генри знает, что напился.
Он хотел дойти до стадии, где отключились бы чувства, но, похоже, проскочил ее, и все стало еще хуже. Голова сильно кружится, и ощущение далеко не из приятных. В заднем кармане брюк он нащупывает пару таблеток, которые подсунула ему Мюриэль, когда они виделись последний раз. «Маленькие розовые зонтики», – сказала она. Генри насухую их проглатывает, а дождь тем временем превращается в ливень.
Вода течет ему на голову, заливая очки и рубашку.
Генри плевать.
Может быть, дождь его очистит.
Или вообще смоет к чертовой матери.
Он подходит к дому. Подняться по шести ступенькам до двери нет сил, а впереди еще двадцать четыре до квартиры, где когда-то у него было будущее. Генри садится на крыльцо, откидывается на спину и смотрит вверх – туда, где проходит граница крыши и неба, – и гадает, сколько шагов до края. Заставляет себя остановиться и прижимает ладони к глазам. «Это всего лишь буря», – говорит он себе.
Задрай люки и пережди.
Это всего лишь буря.
Это всего лишь буря.
Это всего лишь…
Генри точно не знает, когда рядом с ним на ступеньке оказался мужчина. Только что Генри был один, и вот уже кто-то сидит возле него.
Он слышит щелчок зажигалки, краем глаза замечает небольшой огонек. Затем раздается голос. Сначала кажется, он исходит из ниоткуда, а потом выясняется – от человека, что устроился рядом.
– Дерьмовая ночь…
Звучит как риторический вопрос.
Бросив взгляд, Генри видит мужчину в черном плаще поверх блестящего темно-серого костюма. На какой-то жуткий миг ему кажется, что это Дэвид, его брат, явился напомнить Генри о том, как он разочаровал семью.
У них с незнакомцем похожие темные волосы, тот же острый подбородок, но Дэвид не курит, не шляется по ночам в этом районе Бруклина и вполовину не столь красив. Генри смотрит на чужака, и сходство исчезает на глазах. Мужчина совсем не промок, хотя дождь по-прежнему льет как из ветра, просачивается сквозь шерстяной пиджак Генри и хлопковую рубашку, прижимается ледяными руками к его коже.
Незнакомец в элегантном костюме не предпринимает ни малейших усилий, чтобы загородить от капель огонек зажигалки или саму сигарету. Глубоко затянувшись, он откидывается назад и облокачивается на мокрую ступеньку. Мужчина задирает подбородок, словно приветствуя дождь.
Но тот его даже не касается. Капли падают, но человек по-прежнему сухой.